Золотое древо

Глава XXIV Только не Сумрак!

Это оказался не Сумрак. Это был Коди. Безутешная Джильбана рыдала над телом юного волка, лежавшего на «Книге Крит» с перерезанной глоткой.

— Он спас книгу, — выла Джильбана. — Он спас ее, но ради чего? Зачем?

Она вскинула голову, и у Корина оборвалось сердце. Перед ним была мать, больше жизни любившая свое дитя.

Рядом с телом Коди лежал Сумрак. Мадам Плонк кружила над ним, обмахивая его своими крыльями. Члены стаи в скорбном молчании стояли неподалеку. Сумрак потерял слишком много крови: тело его обмякло, невидящий взгляд блуждал где-то далеко отсюда.

— Как мы донесем его до Великого Древа? — спросил Корин.

— Никак, — мрачно ответил Копуша. Корин растерянно заморгал. Что это значит? Неужели Копуша хочет сказать, что Сумраку суждено умереть здесь? Но этого просто не может быть! Почему стая ведет себя совсем не как стая? Кстати, о стае — где Сорен?

— Где Сорен? Он ранен?

— Нет, — ответила Гильфи. — Сорен с Доком Яроклювом улетели в Амбалу. Им придется лететь весь остаток ночи и целый день.

— Но зачем? — теряя терпение, воскликнул совершенно сбитый с толку Корин, но никто ему не ответил. Казалось, члены стаи даже не услышали его вопроса. Словно зачарованные, они смотрели на последние отсветы угля Хуула, тающие в глазах молодого короля. — Зачем? — уже тверже спросил Корин. — Зачем ему понадобилось лететь в Амбалу, да еще в такое время?!

Шагнув вперед, Гильфи внимательно всмотрелась в глаза Корина, ища в них следы только что увиденного огня.

— Они полетели искать Укусс и Хитриссу.

— Укусс и Хитриссу! — воскликнул Корин, и желудок его подпрыгнул от радости. Наконец-то он все понял! Укусс и Хитрисса были летучими змеями, подругами совы Мглы, жившей в орлином гнезде высоко в горах Амбалы. Корин подружился с этими змеями после того, как, сбежав от своей матери и Чистых, вынужден был скрываться в лесах Южного царства. Тогда-то он и узнал, что если аккуратно смешать капли смертельного яда, падавшего с кончиков раздвоенных языков летучих змей, то можно получить лекарство, исцеляющее самые страшные раны и болезни.

Только бы Сумрак дожил до прибытия помощи! Сорен мог без отдыха пролетать огромные расстояния, а благодаря черному перу на затылке Дока Яроклюва гонцы могли без страха путешествовать в дневное время, что давало раненому шанс на спасение. Корин опустился на землю рядом с раненым и горячо зашептал:

— Сумрак! Ты живи. Пожалуйста, живи.

Следом за ним и остальные члены стаи плотно обступили Сумрака и, превозмогая свой страх, стали шептать ему слова поддержки и надежды. Гильфи и Копуша были оглушены горем. Сколько они себя помнили, их всегда было четверо. Четверо сов — одна стая. «Теперь, когда Сорен улетел, а Сумрак стоит на пороге смерти, мы стали… Словно сова с одним крылом, — думала Гильфи. — Жалкие калеки. Неполноценные».

Остаток ночи и весь следующий день они не отходили от Сумрака, а мадам Плонк без устали обмахивала его своими огромными белыми крыльями. Они поймали полевку и выжали несколько капель крови в разинутый клюв Сумрака. Раненый не приходил в сознание. Он бредил и метался в жару, но к вечеру следующего дня вдруг затих. Копуша, Гильфи и мадам Плонк в страхе переглянулись. Что это означало? Они все знали, что наступил час, в честь которого Сумрак получил свое имя. Эта серебристая грань между светом и тенью была его стихией и подлинной сутью. Он один умел ясно видеть в призрачном полумраке, когда мир утрачивает ясные очертания и размываются границы между днем и ночью, землей и небом, временем и пространством. Сколько раз они слышали, как Сумрак хвастливо заявлял: «Я живу на грани, и мне это нравится!» Но на какой грани находится сейчас их любимый, дерзкий и храбрый друг? Неужели он ступил на границу между жизнью и смертью, небом и глауморой? Неужели он может умереть в сумерки, неужели испустит свой последний вздох в вечерней полумгле, которую так любил при жизни?

Это было неправильно. Несправедливо.

«Совсем неправильно!» — думала Гильфи.

— Смотрите! — сказал Хаймиш. — Смотрите на восток!

Две ярко-зеленые спирали сверкнули в низких тучах.

— Это Хитрисса! — завизжала Гильфи.

— И Укусс! — с облегчением вздохнул Копуша. По обеим сторонам от летучих змей летели усталые Сорен и Док Яроклюв.

— Держись! — зашептала Гильфи, склоняясь к Сумраку. — Держись! Вспомни, как они спасли Сорена.

Летучие зеленые змеи из Амбалы, носящие в своем раздвоенном языке эликсир жизни и яд смерти, могут исцелять самые страшные раны, однако даже они бессильны оживить мертвых. Поэтому у Гильфи чуть сердце не разорвалось от боли, когда она увидела, как Джильбана тащит тело Коди к змеям, опустившимся на землю возле Сумрака. Пересилив себя, Гильфи перепорхнула на ощетиненный загривок волчицы и тихо прошептала.

— Мне так жаль, Джильбана. Мне так жаль…

— Ничего нельзя поделать?

— Боюсь, что нет. Змеи — искусные лекари, но даже они не умеют творить чудеса.

Джильбана крепко зажмурилась и простонала:

— Чудо? То, что мы с Коди убежали от Макхита, было настоящим чудом. И время, которое мы провели вместе, тоже было чудом. Но чудеса кончились.

Небо стремительно темнело, и вот уже первые звезды начали зажигаться в сумерках. Запрокинув голову, Джильбана впилась глазами в небо, словно искала в нем что-то. Затем тяжело поднялась и побрела прочь. Гильфи поспешно вспорхнула с ее спины, понимая, что волчице сейчас нужно побыть одной. Она долго смотрела вслед уходящей Джильбане, а потом вернулась к друзьям, столпившимся вокруг Сумрака. Змеи так широко разинули пасти, что Гильфи испугалась, как бы они не вывернули себе челюсти. Раздвоенные язычки розовыми молниями мелькали в темноте, и капли эликсира безостановочно падали на раны Сумрака. Сорен поднял голову и посмотрел на свою подругу.

— Мне кажется, они остановили кровотечение. Смотри, ему стало лучше. Дыхание выровнялось и стало глубже. Но меня очень тревожит рана на его левом крыле. Не знаю, сможет ли он когда-нибудь летать.

И тут в звенящей ночной тишине раздался хриплый голос:

— Я сам вырастил и воспитал себя! Я научил себя всему, что нужно знать порядочной сове. Хочу напомнить, что я прошел суровую школу сиротства и начал летать еще до того, как полностью оперился! Никто меня не учил, я был сам себе голова. Мне пришлось несладко, приходилось до всего доходить своим умом. Жил с лисами в Кунире. Учился долбить дупла у дятлов в Амбале. Неужели вы думаете, что я не смогу выучиться летать с искалеченным крылом? Да не вопрос! А теперь кыш отсюда, я хочу спать. Завтра вечером, перед первой тьмой, я буду готов к полету. — Сумрак помолчал, переводя дух после столь долгой тирады, а потом со смешком добавил: — Пожалуй, мне понадобится небольшая дружеская помощь.

Разумеется, готов к полету он оказался не на следующую ночь, а только через два дня. Стая летела особым свободным клином, который на кракиш носит название крокенбота. Такое построение, вместе с ритмичными взмахами крыльев, позволяет создать некое подобие вакуума, в котором можно транспортировать раненых и ослабевших сов. Этому секрету друзья когда-то научились в Северных царствах и с тех предпочитали вакуумную переноску более распространенной в Южных царствах транспортировке раненых при помощи гамаков, сплетенных из плюща. Шестеро сов летели вокруг Сумрака, который каждые несколько секунд принимался энергично хлопать крыльями. Во время полета Гильфи то и дело оборачивалась, чтобы взглянуть на Джильбану. Прекрасная волчица сидела на вершине одного из двух горных пиков, получивших название Филиновы ворота за схожесть с косматыми бровями филина. Она просидела там всю ночь, весь следующий день и следующую ночь. Словно безмолвный страж ночного неба, волчица следила за цепочкой звезд, которую волки называют дорогой духов, ибо она ведет к созвездию, получившему у них название пещеры душ. Джильбана ждала момента лохинморрин, когда душа Коди начнет восхождение по пути духов, чтобы обрести вечный покой в звездной пещере.

Джильбана сразу почувствует, когда это случится, а до этого она будет терпеливо ждать, не смыкая глаз.

Глава XXV Вы стали Другими

— Примула! — изумленно воскликнула Отулисса, когда крошку сычика швырнули в тюремное дупло Великого Древа. — Ты-то за что тут очутилась?

— За кощунство, — еле слышно пролепетала Примула.

— Кошу… Что-о? Что это значит? — проухала Отулисса.

Примула растерянно захлопала глазами.

— Ты не знаешь, что означает это слово? — озадаченно переспросила она. Неужели самая ученая сова на всем дереве впервые слышит этот термин?! С каких это пор Гемма и Элван стали образованнее самой Отулиссы? Да они и погадки ее не стоят!

— Видишь ли, моя милая Примула, я знакома с этим словом во вполне определенном контексте. Это абсолютно не совиное слово, оно пришло в наш язык от Других, у которых обозначало оскорбительное отношение к божеству, церкви или святыне. Какое отношение все это может иметь к нашей жизни?