Золотой берег
Шрифт:
— Верно. За исключением Голландии…
— А ведь были времена, когда землю отнимали после большой драки. Теперь только передают бумажки из рук в руки, — ухмыльнулся Беллароза.
— Точно.
— Они ведь могут отобрать мою землю, мою собственность.
— Нет, она будет только заложена. Потом тебе ее вернут.
— Нет, советник, как только они увидят то, что лежит у тебя в портфеле, у них разыграется аппетит. Следующим шагом Феррагамо будет возбуждение дела по акту РИКО. Они наложат арест на всю мою недвижимость, а потом отберут ее у меня. А с теми документами, что лежат в портфеле, сделать это будет куда легче. Из-за этого проклятого убийства
— Возможно, ты прав, — согласился я.
— Ну и черт с ними. Пусть все правительства провалятся к чертям собачьим. Им лишь бы наложить лапу на мои богатства. К дьяволу их. У меня еще кое-что есть в запасе.
Кто бы сомневался. Манкузо был прав. У него еще много чего осталось.
— Слушай, я говорил тебе, что уже предложил свою цену за «Фокс-Пойнт»? Девять миллионов. Я разговаривал с тем адвокатом, который заправляет делами наследников. Хочешь заняться этой сделкой?
Я пожал плечами.
— Почему бы и нет?
— Ладно. Я скажу тебе сколько. Девяносто тысяч.
— Это в том случае, если они согласятся на девять. Не забывай про иранцев, — заметил я.
— Пошли они куда подальше. Они же не владельцы. Они покупатели. А я имею дело только с владельцами. Я объяснил этому адвокату, что мое предложение — это наилучшее предложение для его клиентов. Он постарается, чтобы его клиенты это поняли. А о новых предложениях от иранцев они больше не услышат ни слова. Capisce?
— Конечно.
— Теперь у нас будет где искупаться. Я разрешу всем пользоваться пляжем. Никому не придется оглядываться на этих черномазых из пустыни с их паранджами.
— Ты не мог бы больше не употреблять этого слова?
— «Capisce»?
— Нет, другое.
— Что, черт побери, ты имеешь в виду?
— Ладно, забудь.
Он пожал плечами.
— В общем, ты можешь рассчитывать на девяносто тысяч через несколько месяцев. Рад небось?
— Да, есть немного, — кивнул я. — Похоже, тебя совсем не беспокоит это обвинение в убийстве, предстоящие обвинения в вымогательстве, не волнует то, что тебя могут укокошить в любой момент.
— А, все это ерунда.
— Вовсе не ерунда, Фрэнк.
— А что прикажешь мне делать? Лечь и умереть от горя? Если есть дела, надо ими заниматься. Это разные вещи.
— Нет, все это взаимосвязано.
— Чепуха.
— Не забудь, что я тебя предупреждал. — Я налил себе еще кофе и стал наблюдать в окно, как из-за пелены тумана восходит солнце. Если есть дела, надо ими заниматься. Я припомнил историю из учебника, по которому мы занимались в колледже Святого Павла. В ней рассказывалось о двух римских аристократах, которые, стоя на окраине своего города, обсуждали цену участка земли, находившегося в отдалении от них. Продавец расписывал преимущества этого участка, его плодородную почву, его близость к городу. Потенциальный покупатель старался сбить цену. Наконец они ударили по рукам. Ни тот ни другой ни во время переговоров, ни после них не упомянули об одной вещи — земля, о которой шла речь, в это время находилась у неприятеля, который использовал ее в качестве плацдарма для предстоящей атаки на Рим. Мораль этой истории для учеников Древнего Рима — и, очевидно, для моих современников из колледжа Святого Павла — состояла в том, что благородные римляне (и будущие члены американского истеблишмента) должны проявлять наивысшую храбрость и уверенность в себе даже перед лицом смерти и разрушения, то есть заниматься своим делом без излишних сомнений и с непоколебимой верой в
будущее. Или, как говорили мои предки, «закусив удила».— Я не знал, что ты уже оформил документы на Стенхоп Холл, — сказал я Белларозе.
— Да. На прошлой неделе. А ты разве в этом не участвовал? Ты не помогаешь своему тестю оформлять бумаги? Какой же тогда из тебя зять? А?
— Я посчитал, что возникнет конфликт интересов, если я буду представлять его сторону в этой сделке и твою сторону на судебном процессе.
— Да? Ты в самом деле так думаешь? — Он наклонился ко мне. — Слушай, могу я сказать тебе одну вещь?
— Конечно.
— Твой тесть тот еще фрукт.
Мне в голову пришла совершенно дикая мысль. Я мог бы попросить Белларозу убрать Уильяма. А что? Это тоже сделка.
Это тебе от зятя, сукин ты сын. Бах! Бах! Бах!
— Эй, ты меня слушаешь? Я тебя спросил, как тебе удается ладить с твоим тестем?
— Он живет в Южной Каролине.
— Да? Это хорошо. Хочешь взглянуть на картину?
— Подожду, пока ее повесят.
— Мы по этому случаю устроим вечер. Сюзанна будет почетной гостьей.
— Превосходно.
— Как у нее дела? Она теперь здесь не часто появляется.
— Неужели?
— Да. Она сегодня дома? Может быть, она составит компанию Анне?
— Почему бы нет? Я, правда, не знаю, какие у нее на сегодня планы.
— Да? У тебя очень современная жена. Тебе это нравится?
— А как дела у Анны?
— Она понемногу привыкает к здешней жизни. Сейчас все ее безумные родственники разъехались, и она успокоилась. Донна Анна. — Он помолчал и как бы к слову добавил: — Насчет привидений она тоже больше не переживает. — Он недобро улыбнулся. — Тебе не стоило рассказывать ей эту дикую историю.
Я прочистил горло.
— Жаль, что она приняла это так близко к сердцу.
— Да? Черт знает что за история! Дети трахаются! Мадонна! Я ее многим рассказывал. Не знаю только, правильно ли я ее понял. Однажды я рассказал ее своему другу Джеку Вейнштейну. Отличный мужик, вроде тебя. Он утверждает, что есть такая книга. Что ты пересказал эпизод из книги. Это не история с «Альгамброй». Зачем ты это наплел?
— Чтобы повеселить твою жену.
— Что-то она не веселилась по этому поводу.
— Тогда, значит, чтобы самому повеселиться.
— Вот как? — Он продолжал смотреть на меня недобрым взглядом. — Нет, тут что-то другое. Анна думает, что ты и был тем типом, который начал лаять на нее у бассейна. Это был ты?
— Да.
— Зачем ты это сделал?
Я представил себя замурованным в бетон на дне бассейна в том случае, если я и на этот раз отвечу: «Чтобы самому позабавиться».
— Послушай, Фрэнк, прошло уже много месяцев. Забудем об этом, — предложил я.
— Я ни о чем не забываю.
Это точно.
— Ну тогда прими мои извинения.
— О'кей. Это другое дело. Учти, что другим я таких вещей не прощаю. — Он пристально посмотрел на меня и постучал по лбу рукой: — Tu sei matto. Capisce? [21]
Когда люди жестикулируют, их лучше понимаешь.
— Capisco, — ответил я.
— У всех у вас с головой не в порядке.
Мы с ним опять углубились в чтение газеты, но несколько минут спустя он обратился ко мне с вопросом:
— Сколько я плачу?
21
Думать надо. Понимаешь? (итал.)