Золотой человек

В особенности доставалось одному безответному объекту, на который Атали обычно разом изливала свою копящуюся по капле ярость. Безответный объект этот вовсе не был лишен дара речи, просто он имел несчастье доводиться Атали матерью. Мама Зофия норовила, бедняжка, держаться от дочери подальше и пуще огня боялась остаться с ней с глазу на глаз. Она была единственным человеком в доме, кто слышал истинный голос Атали, кто каждый день имел возможность заглянуть в бездонный омут ненависти, переполняющей душу дочери. Госпожа Зофия боялась спать в одной комнате с дочерью и в минуту откровенности показала кухарке свои испещренные синяками руки: то были следы прелестных ручек Атали. Стоило дочери, изнемогающей от сдерживаемой злобы, очутиться подле госпожи Зофии, как она, с вывертом ущипнув мать за руку, шептала ей на ухо: "Зачем произвела меня на свет?".

А уж какое наслаждение доставляло ей пнуть ногой любимую собачку Тимеи!..

Не меньшую радость испытывала она, досаждая Тимее мелкими кляузами: слуги в доме никудышные, опять сколько добра перепортили, зато языками чесать да сплетни распускать - тут они первые. И на каждый день у нее находилось что донести Тимее.

Завершив очередной день, проеденный под знаком показной лести и скрытого неистовства, Атали отправлялась ко сну. Ей не требовалась ничья помощь, чтобы раздеться, - она срывала с себя одежды: шнуровка, затянувшаяся узлом, безжалостно обрывалась, пряди распущенных волос ни за что ни про что страдали под резкими рывками гребня, а если и гребню они не поддавались, Атали, зажав в кулаке, рвала их и дергала, словно волосы были не ее, а чьи-то чужие, словно они в чем-то провинились. Пнув ногой сброшенную на пол одежду, она задувала сальную свечу, позволяя тлеющему фитилю наполнить комнату удушливой гарью. Бросившись на постель, Атали впивалась зубами в подушку и грызла ее, мысленно рисуя картины адских мук. Сон приходил к ней поздней ночью лишь после того, как она слышала: где-то в глубине дома хлопнула дверь. Молодой супруг удалился в свою одинокую спальню. Эта мысль наполняла Атали радостью, и она засыпала.

Уж ей ли было не знать, что молодожены вовсе не счастливы!

Затаив злорадство, она ждала, к чему это приведет.

Ни муж, ни жена ничем не выдают себя.

Нет промеж них ни жарких перебранок, ни размолвок. Даже неосторожный вздох не вырвется ни у одного из супругов.

Тимея все та же, что прежде, только муж день ото дня становится мрачнее. Битый час просиживает он подле жены иной раз, держа ее руку в своей, но в глаза ей не взглянет; затем встанет и удалится, не сказав ни слова. Мужчины не столько умеют властвовать своими чувствами, как женщины.

Одно время Тимар взял за обыкновение, отправляясь в какую-нибудь поездку, говорить, к какому сроку его ждать, а на самом деле возвращался раньше. А то наведается к жене в неурочный час, когда его никто не ждет. Делает вид, будто вернулся домой ненароком, и не желает выказать, что его влечет домой. Но причина у него на лице написана. Его терзают подозрения. Он боится.

В один прекрасный день Михай объявил дома, что должен отбыть в Левтинц, откуда возвратится лишь через месяц. Все дорожные приготовления указывали на то, что он действительно собирается долго пробыть в отлучке.

Когда супруги при расставании обменялись поцелуем - холодным, показным, условным поцелуем, - Атали присутствовала при этом. Она улыбалась.

Иной, пожалуй, и не заметил бы это улыбки, не почувствовал бы заключенной в ней ехидства, какое ощутил Михай.

Злорадство, презрительная насмешка над одураченным мужем проскальзывали в этой улыбке, словно бы говорящей: "Скатертью дорожка!..".

И Михай занозой в сердце увез с собою эту коварную усмешку.

До полудня ехал он с этой тяжестью на сердце, держа путь к Леветинцу, а в полдень повернул повозку и к ночи возвратился в Комаром.

В его кабинет вел отдельный вход, а ключ от двери Михай всегда носил при себе, так что он смог проникнуть в дом, никого не ставя в известность о своем прибытии. Из кабинета, миновав смежную переднюю, можно было попасть в спальню Тимеи.

Его юная супруга не имела обыкновения запирать дверь своей спальни. Перед сном она подолгу читала, и горничная, как правило, заглядывала к ней, чтобы проверить, погашена ли свеча.

Позади спальни Тимеи находилась комната Атали и госпожи Зофии.

Михай неслышно приблизился к двери и осторожно приотворил ее.

В доме царила тишина, все обитатели его спали.

Молочно-белый абажур ночника приглушал свет, комната была погружена в мягкий полумрак.

Михай отдернул полог: перед ним покоилась на постели все та же спящая непорочная статуя, которую некогда ему с таким трудом удалось оживить в каюте "Святой Варвары". Вот и сейчас сон ее казался таким же глубоким. Она не почувствовала присутствия Михая, не видела его сквозь сомкнутые ресницы. А ведь женщина, если любит, способна даже во сне, с закрытыми глазами узреть любимого человека.

Склонившись над спящей Тимеей, Михай прислушался к биению ее сердца; оно билось ровно, спокойно.

Ни одной предательской приметы... Ни глотка пищи изголодавшемуся чудовищу, алчущему добычи.

Долго стоял Михай, глядя на спящую Тимею.

Вдруг он вздрогнул и, обернувшись, увидел перед собою Атали - совершенно одетую, с витой свечой в руках. И опять на губах ее играла все та же оскорбительно-насмешливая улыбка.

– Вы что-то забыли дома?
– шепотом спросила она Михая. Михай дрожал, словно вор, застигнутый врасплох.

– Тс-с!
– он сделал знак в сторону спящей и поспешно отошел от постели.
– Я забыл дома бумаги.

– Разбудить Тимею, чтобы она вам их выдала?

Тимар был крайне раздосадован, что впервые в жизни позволил уличить себя во лжи. Ведь все деловые бумаги находились не у Тимеи, а в его собственном кабинете.

– Не надо ее будить, бумаги у меня. Просто я искал ключи.

– Ну и как, нашли?
– язвительно поинтересовалась Атали. Она зажгла свечу и предупредительно проводила Михая в его кабинет; поставила свечу на стол, но не ушла из комнаты.

Михай в растерянности перебирал бумаги, не находя нужных ему- ведь он и сам не знал, чего он ищет. Под конец он запер письменный стол, ничего не взяв оттуда.

И вновь столкнулся с язвительной улыбкой, время от времени скользившей по губам Атали.

– Вам что-нибудь угодна?
– Спросила Атали, перехватив устремленный на нее вопрошающий взгляд.

Михай не отвечал.

– Хотите что-то от меня услышать?

У Михая кровь бросилась в голову. Он молчал, не в силах вымолвить ни слова.

– Хотите, чтобы я рассказала вам о Тимее?
– прошептала Атали, склоняясь к нему ближе и завораживая змеиным взглядом своих красивых глаз и без того одурманенного мужчину.

– А что вы о ней знаете?
– невольно вырвалось у Михая.

– Все. Хотите, чтобы я вам рассказала?

Михай колебался.

– Только предупреждаю заранее: вы будете глубоко несчастны, если узнаете все то, что знаю я.

– Говорите?

– Что ж, слушайте. Мне не хуже вас самого известно, что Тимея вас не любит. Да и вы не хуже меня знаете, кого любит Тимея. Но одного вы не знаете - это знаю только я: Тимея чиста перед вами, как ангел.