Золотой человек

Шутливая пикировка, занятная болтовня двух старых весельчаков порой смешила даже Тимара, но всякий раз, как взгляд его падал на холодное лицо Тимеи, смех застывал на его устах.

Она свое веселое настроение оставила на сохранность где-то в другом месте.

Смеркалось, когда обед подошел к концу. Оба гостя озорными намеками поторапливали друг друга: пора, мол, и честь знать, супруг только что воротился из долгой отлучки, молодая жена заждалась, им небось поговорить меж собой не терпится.

– Да уж, если уйдут - хорошо сделают!
– шепнула Тимару Атали.
– У Тимеи по вечерам такие сильные головные боли, что она по полночи не спит. Смотрите, как она бледна!

– Уж не больны ли вы, Тимея?
– ласково спросил Тимар жену.

– Нет, у меня ничего не болит.

– Не верьте ей!
– вмешалась Атали.
– С тех пор, как мы обосновались в Леветинце, ее терзают чудовищные головные боли. Нервное расстройство от напряженной умственной работы и от здешнего нездорового воздуха. На днях я нашла у нее седые волосы. Сама-то она нипочем на признается, что ей худо, пока вовсе на свалится. Но и тогда от нее слова жалобы не услышишь.

Тимар испытывал в душе муки грешника, подвергаемого пытке. И у него не хватало духа сказать жене: " Если ты страдаешь от боли, позволь мне ночевать подле тебя, чтобы я смог ухаживать за тобою!".

Нет, нет! Он опасался произнести во сне заветное имя Ноэми; женщина, которая ночами не спит от мучительных болей, услышала бы его.

Ему должно бежать супружеского ложа...

На следующий день они почтовой каретой выехали в Комаром. Сначала Михай сидел в карете, напротив дам. Путешествие протекало на редкость скучно: поля повсюду в Банате были уже убраны, и зеленела лишь кукуруза да бескрайние заросли камыша. Дорогой путники не перемолвились ни словом; все трое напряженно боролись со сном.

К концу дня Тимар, не в силах более выносить немой взгляд Тимеи, ее загадочное, не выдающее своих чувств лицо, сказал, что хотет курить, и пересел в открытую часть кареты к кондуктору, впредь так и сохранив за собой это место.

Когда они останавливались на постой, Тимару приходилось выслушивать раздраженные тирады Атали по поводу скверных дорог, дикой жары, полчищ мух, неимоверной пыли и прочих дорожных неудобств. Харчевни все до одной отвратительны, еда - в рот не возьмешь, постели неудобные, вино кислое, вода грязная, рожи вокруг разбойничьи, она всю дорогу больная, тошнота и жар замучили, голова раскалывается... А каково Тимее, с ее-то нервами?

Эти недовольства Тимар вынужден был выслушивать на каждой остановка. Но от Тимеи он не услышал ни единого слова жалобы.

Когда они наконец прибыли домой, госпожа Зофия встретила их упреками: она, мол, тут поседела от одиночества. На самом-то деле она пожила в свое удовольствие, целыми днями ходила по дворам да занималась пересудами.

Переступив порог своего дома, Тимар испытал жгучий трепет. Чем станет для него этот кров - адом или раем? Сейчас раз и навсегда выяснится, что скрывает этот бесстрастный лик за своей мраморной холодностью.

Он поводил Тимею в ее комнату, где она передала ему ключ от письменного стола.

Тимар знал, что Тимея открывала стол, когда ей понадобилось отыскать договор.

Письменный стол, а точнее, бюро было старинной работы; верхняя часть его закрывалась выпуклой решеткой типа оконных жалюзи, решетку эту можно было поднять наверх, и под ней находились всевозможные ящики. В ящиках побольше Тимар хранил договоры, в маленьких - ценные бумаги и драгоценности. Самый шкаф представлял собою металлический сейф, выкрашенный под красное дерево, а замок у решетки был с секретом: ключ свободно поворачивался в обе стороны, но замка не отпирал, если не знать, в какой момент надобно прекратить поворачивать ключ. Тимея этот секрет знала, так что имела доступ в каждое отделение; выдвинуть ящики труда не составляло.

Тимар с замиранием сердца выдвинул ящичек с драгоценностями, какие он не решился продавать, поскольку они известны среди ювелиров, ведь существует целая наука со своими мэтрами и учениками, которым ничего не стоит опознать раритеты: этот камень отсюда-то, а эта камея оттуда-то. И сам собою напрашивался вопрос: как тебе удалось раздобыть эту драгоценность? Поэтому пустить ее в оборот может не сам "добытчик", а лишь его потомок в третьем поколении, которому безразлично, каким путем сокровище попало к его деду.

Если у Тимеи достало любопытства выдвинуть этот ящичек, значит, она увидела драгоценности и уж наверняка узнала хотя бы одну из них: медальон с портретом в бриллиантовой оправе. Женщина на портрете так разительно похожа на Тимею, что скорее всего это ее мать. В таком случае Тимея поняла все.

Она поняла, что Тимар заполучил сокровища ее отца. Каким бы путем они ни попали к Тимару, ясно, что путь этот не был праведным, что этот темный, а может, и преступный путь привел его к сказочному богатству, благодаря которому он добился руки Тимеи, разыграв роль великодушного благодетеля по отношению к той, кого ограбил.

Пожалуй, она может предположить даже худшее, чем было в действительности. Таинственная смерть отца, его загадочные похороны способны пробудить в ее душе подозрение, что и это дело рук Тимара.

Но если душу Тимеи гнетет столь ужасное подозрение, то как объяснить ее верность, усердие, ее ревностное отношение к доброму имени мужа. Неужели за всем этим кроется лишь глубочайшее презрение, какое питает возвышенная душа к пресмыкающемуся во прахе существу? Но Тимея поклялась ему в верности, она носит его имя и слишком горда, чтоб бы нарушить свою клятву или опорочить собственное имя!

Тимар извел себя терзаниями. Необходимо было добиться определенности. Но и тут ему пришлось прибегнуть ко лжи.

Он вынула из ящичка портрет в бриллиантовой оправе и прошел на половину жены.

– Дорогая Тимея!
– начал Михай, усаживаясь подле супруги.
– За это долгое время я побывал в Турции. Что я там делал, вы узнаете позднее. Когда я был в Скутари, некий ювелир-армянин предложил мне портрет в бриллиантовой оправе. Женщина на портрете похожа на вас. Эту драгоценность я купил, чтобы подарить вам.

На карту была поставлена судьба.

Если лицо Тимеи даже при виде медальона не утратит своего холодного бесстрастия, если укоризненный взгляд темных очей лишь вскользь заденет лицо мужа, это будет означать следующее: "Не в Турции ты купил эту драгоценность, она давно лежит у тебя в столе! Кто знает, где ты ее взял? Кто знает, где ты был на самом деле? Все твои пути-дороги темны!" И тогда Тимар пропал...

Однако все вышло по-другому.

Как только Тимея увидела портрет, она изменилась в лице. Глубокое волнение, которое нельзя изобразить притворно, так же как невозможно и утаить, исказило ее мраморные черты. Схватив портрет обеими руками, она пылко прижала его к губам; глаза ее наполнились слезами. Лицо Тимеи ожило!