Золотой человек

Сейчас, пока еще не начался бред. Тимару страшно было подумать, что вскоре он окажется в таком состоянии, когда помимо его воли все тайны сердца раскроются и непокорные губы сами расскажут о том, кто он есть на самом деле.

Помимо телесных мучений его терзало раскаяние: зачем он вчера ударил Доди? Этот пустяковый проступок давил душу словно тяжкий грех.

Михай хотел был попросить, чтобы ему принесли поцеловать ребенка.

– Ноэми!
– жарко выдохнул он.

– Чего тебе?
– шепотом спросила Ноэми.

Но он уже и сам забыл, чего хочет.

Как только Михай слег в постель, жар тотчас же дал себя знать. Людей, здоровых от природы, этот подручный костлявой старухи валит в первую очередь и мучает пуще других.

С этого момента Михай не переставая бредил. И каждое слово, срывавшееся с его губ вынуждена была выслушивать Ноэми.

Сам больной не сознавал, что он бредит.

Тот, кто говорил его устами, был чужой человек - правдивый, не имеющий тайн; они говорил все, как на духу.

Бредовые видения тифозного больного в чем-то схожи с фантасмагориями безумца. Они упорно вращаются вокруг одной навязчивой идеи, вокруг одного лица, и как бы ни чередовались бредовые картины, центральная фигура всегда остается одной и той же.

В бредовых видениях Тимара тоже царила одна фигура. То была женщина, но не Тимея, а Ноэми. Только о ней он и упоминал. Имени Тимеи он не произнес ни разу - она не занимала его сердца.

Ноэми слушала его слова с замиранием сердца и с наслаждением.

Михай говорил о таких незнакомых вещах и увлекал ее за собой в такой чуждый ей мир, что оставалось лишь ужасаться чудовищной болезни, способной вызывать столь невероятные видения; и все же слушать его было наслаждением, ибо говорил он о ней, и только о ней одной.

Вот он воображал себя во дворце знатных господ и обращался к какому-то господину.

"Кому вы хотите, ваше превосходительство, вручить этот орден? Я знаю девушку на ничейном острове - никто иной не заслуживает награды, как она. Дайте орден ей. Ее зовут Ноэми. Как ее фамилия? К чему она ей? Разве королев называют по фамилии?

"Ноэми Первая; милостию божией королева ничейного острова и розовых кущ".

Фантазия больного работала, развивая возникшую идею.

"Когда я стану королем ничейного острова, у меня будут министерства: распоряжаться всеми мясными делами поставлю Альмиру, а всеми молочными - Нарциссу. Никогда не стану требовать с них отчета и буду называть их "мои верноподданные".

Затем он заговорил о дворцах:

"Как тебе нравятся эти залы, Ноэми, а эта позолота на потолке, фигурки танцующий детей на золотом фоне? Они похожи на маленького Доди, правда? Жаль, что они так высоко. Тебе холодно в этом огромном зале? И мне тоже. Насколько уютнее в нашей маленькой хижине у жаркого очага! Вернемся туда. Не люблю я эти пышные дворцы. В этом городе часто бывают землетрясения. Боюсь, как бы потолок не обрушился на нас. Вон там, из-за дверцы, кто-то подглядывает за нами. Какая-то женщина. Лицо у нее завистливое. Не смотри на нее, Ноэми, у нее дурной глаз. Этот дом когда-то принадлежал ей, а теперь она стала здесь призраком. Гляди, у нее в руках кинжал, она хочет тебя убить. Бежим отсюда!".

Но на пути их встало препятствие: груда денег.

" Я не могу подняться, золото придавило меня! Навалилось на грудь всей тяжестью. Убери его прочь! Ах, я утопаю в золоте! Крыша рухнула, а с чердака сыплется золото. Душно! Ноэми, дай руку, вытащи меня из-под этой горы золота!".

При этом рука его находилась в руке Ноэми, и молодая женщина с ужасом думала, какой же чудовищной властью должно обладать золото, если мозг неимущего корабельщика терзается такими кошмарными видениями!

Но вот в его видениях вновь все заслонила Ноэми.

"Ты не любишь алмазы, Ноэми. Вот чудачка! Думаешь, если они сверкают огнем, то непременно должны обжечь? Не бойся! Ой, ты была права, они действительно обжигают! Как же я этого не знал до сих пор? Да ведь это адский огонь. "Диамант", "диаболус" - у них даже названия родственные. Давай бросим их в воду. Сорви их с себя. Бросить в воду - хорошо я придумал? Я знаю, откуда они взялись, и отнесу их на то же место. Не бойся, я не утону. Задержи дыхание и молись. Сколько секунд ты сможешь не дышать, столько же выдержу и я под водой. Мне только в затонувшее судно попасть, в его каюту. Ай, кто это там на постели?".

Больного охватил панический страх, он вскочил на ноги и порывался бежать. Ноэми с трудом удалось уложить его обратно.

"Там кто-то лежит на постели!".

"Нельзя произносить вслух его имя!".

"Смотри, красный полумесяц, он заглядывает в окно! Гони его прочь, не хочу, чтобы он светил мне в глаза. Он подплывает все ближе и ближе. Занавесь окно!".

Окно и без того было занавешено. А ночь стояла темная, безлунная.

Затем, когда возбуждение Михая чуть утихло, он сказал:

"О, как ты прекрасна, Ноэми, без алмазов!".

Тут лихорадочные фантазии его устремились по иному руслу.

"Тот человек по другую сторону земного шара стоит прямо у нас над головой. Если бы земля была прозрачная, он бы нас увидел. Но ведь я его вижу, значит, и он нас видит. Что же он там делает? Собирает гремучих змей, а потом, когда вернется, выпустит их на этом острове. Не пускайте его сюда, запретите ему возвращаться! Альмира, Альмира, проснись! Возьми его! Ага, на удава наткнулся. Удав душит его своими кольцами, сейчас проглотит. Боже, какое страшное у него лицо! Только бы не видеть, как змея заглатывает его! Только бы он не смотрел на меня так! Вот уже одна голова торчит из пасти удава, а он все смотрит на меня. О, Ноэми, закрой мне лицо, чтобы я его не видел!".

Одно кошмарное видение сменялось другим.

"По морю плывет целая флотилия. Чем же она нагружена? Мукой. Налетает шквал, торнадо, подхватывает корабли. Взметает их к небу и разбивает в щепы. Отовсюду сыплется мука, от нее все становится белым. Белое море, белое небо, белый ветер. Луна проглядывает из-за туч. Смотри, как ураган швыряет муку ей прямо в красную физиономию! Чем не старая хрычовка, решившая напудрить свою медно-красную рожу? Что же ты не смеешься, Ноэми? Смейся!".

А Ноэми, вся дрожа, ломала руки.

Бедное создание, она ни днем, ни ночью не отходила от постели Михая. Днем сидела подле него на стуле, а на ночь придвигала к его ложу топчан и дремала рядом, не думая о том, что тиф заразен. Часто клала голову на подушку Михая, щекой прижималась к его пылающему лбу, поцелуями утишая вздохи, врывающиеся с пересохших губ.

Тереза безвредными домашними средствами пыталась унять жар и распахивала настежь окна, чтобы комнатка проветривалась: свежий воздух - лучший целитель тифа.

Мать пояснила Ноэми, что в болезни на тринадцатые сутки наступает кризис: она либо идет на убыль, либо кончается смертью.