Золотой человек

Так прошло лето, теплые дни, казалось, принесли больной облегчение, однако это была всего лишь видимость; с наступлением осени обмороки участились, и знакомая торговка не переставала вздыхать, что самое бы время исповедаться и причаститься.

Как-то раз они вчетвером обедали в ближней комнате, когда Альмира своим лаем возвестила о приближении чуждого. Тереза, выглянув в окно, испуганно бросила Тимару: "Ступай скорее в ту комнату, не надо, чтобы он тебя здесь видел!".

Тимар, тоже бросив взгляд в окошко, согласился, что с этим незваным гостем ему и вправду лучше не встречаться, поскольку это был не кто иной, как господин Шандорович собственной персоной. Его преподобие тотчас же опознает в нем господина Леветинцского, а вслед за тем вскроется немало любопытных обстоятельств.

– Побыстрее уберите стол и оставьте меня одну!
– распорядилась Тереза, вынудив подняться Ноэми и Доди. К ней словно разом вернулись силы; она проворнее всех помогала задвинуть стол в дальнюю комнату, так что когда священник постучал, Тереза находилась в комнате одна. Кровать свою она придвинула к двери в дальнюю комнату и села на край постели; тем самым вход туда был надежно закрыт.

Борода у святого отца отросла длиннее, в ней густо пробивалась седина; однако на щеках по-прежнему играл румянец и во всем его облике чувствовалась самсанова сила.

Служка и ризничий, сопровождавшие священника, в дом не вошли, а остались у веранды, сведя дружбу с Альмирой. Его преподобие вошел в комнату, простерев руку вперед, дабы желающие могли приложиться к ней. Тереза, разумеется, не воспользовалась представившимся случаем, что не прибавило гостю кротости.

– Неужто не узнаешь меня, грешница?

– Как не узнать? Узнаю, сударь, и про грехи свои помню. Что привело тебя сюда?

– Язык у тебя, старая карга, как помело! От бога отвернулась, во грехе погрязла, и ты еще спрашиваешь, что меня привело сюда? Видно, ты и впрямь меня не признала.

– Признала, признала, сударь. Ты и есть то священник, что отказался хоронить моего мужа.

– Да, отказал, потому как умер он не по-христиански, без исповеди и без отпущения грехов. Зарыли его, как собаку, и поделом. Если не желаешь себе собачьей смерти, покайся в своих грехах, пока не поздно, а то ведь на ладан дышишь. Благочестивые прихожанки известили меня о том, что ты при смерти, и Христом богом умоляли приехать сюда и дать тебе отпущение. Так что их благодари.

– Говори потише, сударь. В соседней комнате находится моя дочь; не надо ее расстраивать.

– Ах, дочь? И кроме нее, еще мужчина и ребенок?

– Верно.

– И мужчина этот - супруг твоей дочери?

– Да!

– Кто соединил их узами брака?

– Тот, кто соединил Адама и Еву, - Господь бог.

– Ты, женщина, в уме повредилась. Это был один-единственный случай на свете, когда не существовало ни священников, ни алтарей. Теперь все так просто не делается, на все есть закон.

– Знаю. Этот закон загнал меня сюда, на пустынный остров, но здесь он не властен.

– Выходит, ты еретичка?

– Живу в мире и умру с миром.

– И свою единственную дочь ты учила жить в скверне?

– Что есть скверна?

– Что есть скверна? Это презрение со стороны всех честных людей.

– Мне от этого ни жарко ни холодно.

– Бесчувственное отродье! Выходит, тебе причиняет страдания лишь телесная боль, а о спасении души ты даже не помышляешь? Я тщусь указать тебе путь в царствие небесное, а ты по своей воле метишь в ад? Веруешь ли в воскресение из мертвых? Веруешь ли в райскую жизнь?

– Не верую. Да и не желаю для себя ни райской жизни, ни воскрешения. Нет у меня желания снова длить тяготы дней. Хочу покоится под землею, под листвою дерев. Обращусь в прах, и древесные корни впитают мои соки, вот и превращусь я в зеленый листок. Иной жизни я себе не желаю. Хочу жить жизнью дерева, которое я сама же и посадила. И не верую в бога безжалостного, кто заставляет страдать и за порогом жизни. Мой бог милосерд, он дает упокоение в смерти и травам, и деревьям, и человеку.

– Только не таким закоснелым в грехе, как ты. Гореть тебе в аду, быть тебе в когтях дьявола!

– Покажи мне в Священном писании место, где говорится, что Господь бог сотворил ад и дьявола, тогда поверю.

– Ах ты, богохульница, выжечь бы тебе язык каленым железом! Так ты и от дьявола хочешь отречься?

– Воистину отрекаюсь. От начала мира не творил Господь нечистую силу, это вы сотворили дьявола, чтобы людей пугать. Только и дьявол-то у вас неудачный получился: с двумя рогами да с раздвоенным копытом. Такие звери травою питаются, а людей не едят.

– Господи, не введи во искушение! Сей миг разверзнется земля под нами и поглотит богохульницу, как Дафна и Авирона. Такой вере ты научаешь и ребенка?

– Ребенка научает тот, кто признал его своим сыном.

– Кто же это?

– Тот, кого ребенок называет отцом.

– И как же зовут этого человека?

– Михай.

– А фамилия?

– Фамилии я у него никогда не спрашивала.

– Даже фамилией не поинтересовалась? Что же тогда ты о нем знаешь?

– Знаю, что он человек честный и любит Ноэми.

– Но кто же он? Из господ или из простых? Ремесленник, корабельщик, а может, контрабандист?

– Бедный человек, нам под стать.

– Ну, а кроме того? Я ведь не просто так у тебя допытываюсь, мне должно знать, какой он веры: папист, кальвинист, лютеранин? Сектант, униат, православный или иудей?

– Меня это ничуть не заботило.

– Блюдешь ли посты?

– Было, что два года кряду мяса в рот не брала, потому как его не было.

– Ну а кто крестил ребенка?

– Господь бог. Дождь небесный кропил, и радуга склонилась к дитяти.

– Ах вы, нехристи!

– Нехристи?
– с горечью переспросила Тереза.
– Но отчего же? Ведь мы не язычники н и не богоотступники. На этом острове ты не сыщешь даже золотого тельца, кому поклоняются все на свете. Небось и ты не прочь поклониться двуглавому орлу, лишь бы он был отчеканен на звонкой монете? Разве не говорят люди: "Слава богу", когда к ним богатство привалит, а как денежки вышли, так: "Нет бога"?

– Креста на тебе нету, ведьма злоязыкая! Над святынями богохульствуешь?

– Я говорю от чистого сердца. Господь обрушил на меня самые жестокие кары: изведав беззаботное счастье, я впала в крайнюю нужду; в одночасье сделалась вдовою и нищей. Но я не отреклась от Бога, не отвергла его дар - жизнь человеческую. Я ушла в пустыню, здесь я взыскала Бога и обрела. Мой Бог не требует пышных молебствий, песнопений, жертвоприношений, изукрашенных храмов и колокольного звона; ему достаточно, если сердцем чтишь его заповеди. Мое благочестие не в том, чтобы четки перебирать, а в том, чтобы трудом славить Господа. Я осталась без ничего, люди обобрали меня дочиста, и все же я не предалась земле, наложив на себя руки, а, напротив, ничью землю превратила в цветущий сад. Люди меня обманули, ограбили, подвергли осмеянию; власти меня ободрали как липку, добрые друзья утянули последнее, а духовные пастыри глумились над моим горем. И все же я не озлобилась. Живу на пустынном острове, какого только люда здесь не перебывало, а я кормлю, лечу, обихаживаю всякого, кто ни придет к моему порогу, и круглый год сплю без замков и запоров, потому что не боюсь людского зла. Разве нехристи такие бывают?