Золотой век

В саду было очень много мраморных статуй итальянской работы, много затейливых мостиков, перекинутых через рвы и ручейки, всевозможных архитектурных стилей беседок.

В саду же находился очень красивый и поместительный каменный театр, в котором графские крепостные, под руководством немецких и итальянских балетмейстеров и капельмейстеров, разыгрывали различные балеты и пантомимы.

Граф Аполлон Иванович был страстный балетоман. В корифейки обыкновенно выбирались самые красивые девушки из окрестных сел и деревень, принадлежащих графу.

Бедных Акулек, Машек и Сашек отрывали от семьи, увозили в графскую усадьбу и отдавали «в переделку» балетмейстерам.

И эти Акульки, Сашки и Машки по прошествии трех мучительных для них лет появлялись перед графскими гостями в позах различных воздушных фей, сильфид, пастушек и так далее.

Графские гости награждали их громкими аплодисментами, дарили им конфеты и прочие сласти. Но как горько становилось от этих сластей бедным отторгнутым от семей девушкам.

Из своих корифеек и балерин граф составлял себе гарем и угощал своих гостей различными вакханалиями и афинскими вечерами.

Грубый, требовательный в отношении к своим крепостным, он подчас даже бывал жесток.

Присутствуя на репетициях, он собственноручно хлестал длинным хлыстом своих корифеек и балерин за дурное исполнение какого-нибудь мудреного па, и нередко на репетиции звуки оркестра заглушались рыданием и горьким плачем.

Доставалось от графа и крепостным музыкантам за какое-нибудь малейшее отступление.

Вообще, граф Аполлон Иванович не любил баловать своих крепостных, и барская расправа на конюшне происходила чуть не всякий день. Граф Баратынский в царствование Елизаветы Петровны занимал довольно видное положение при дворе, и продолжалось это в течение многих лет.

В конце своего царствования Елизавета Петровна невзлюбила графа Баратынского.

Всесильные недруги графа воспользовались этим и стали наговаривать на него, находя во всем его недостатки, так что графу Аполлону Ивановичу пришлось проститься с Петербургом и с двором и, подобно князю Полянскому, уехать в Москву.

Старый холостяк, увидя юную красавицу, княжну Наталью Платоновну, «воспылал» к ней чуть не юношескою любовью.

Корифейки и балерины ему, как видно, прискучили, и вот граф Баратынский решил жениться на княжне-красавице.

Получив согласие князя Полянского, он сделал формальное предложение и самой княжне.

Вот какими словами ответила княжна Наталья Платоновна на выспреннюю, чуть не ораторскую речь своего жениха.

— Граф, я должна принять ваше предложение: этого хочет мой папа.

— А вы? Вы сами, княжна?

— Вы хотите, граф, чтобы я вам ответила откровенно?

— Ну, разумеется.

— Так знайте, что я становлюсь вашею невестою против своего желания. Я не могу вас любить, граф, простите. Вы желали услыхать от меня откровенность, вы узнали ее.

— Как ни тяжело отозвались ваши слова на моем сердце, но надежда на будущее укрепляет меня, ободряет! — меняясь в лице, проговорил старый холостяк.

Он никак не ожидал услышать от княжны такие откровенные слова.

— Вы надеетесь на будущее, граф? На какое? — после некоторой задумчивости спросила у него княжна.

— Я надеюсь заслужить вашу любовь, княжна Наталья Платоновна!

— Не надейтесь, граф.

— Как? — широко раскрывая от удивления глаза, воскликнул Баратынский.

— Я вас никогда не полюблю.

— Послушайте, княжна…

— Не сердитесь, граф. Вы сами вызвали меня на откровенность.

— Однако эта откровенность, княжна, заходит за пределы.

— Что делать? Я должна была вам это сказать.

— Но я все же надеюсь, княжна, заслужить вашу взаимность. Я сознаю, что стар для вас, но это нисколько не помешает любить вас и угождать вам. Я окружу вас своим вниманием, вы будете моею повелительницею. Малейшее ваше желание будет моим законом. И этим, княжна, я надеюсь заслужить хоть маленькое ваше расположение, а за расположением придет и любовь.

— Вы слишком самонадеянны, граф. Пока еще можно, граф, откажитесь от меня. Разве мало в Москве красивых, знатных девушек? Выберите себе другую.

— Вы жестоки, княжна! Я люблю вас, одну вас, а вы говорите о другой.

— Полноте, граф! В ваши лета серьезной любви я не допускаю. Вы любите меня как красивую вещь, как игрушку.

— Что вы говорите, княжна?

— То, что подсказывает мне мое сердце. Так вы не хотите, граф, от меня отказаться?

— Разве от блаженства отказываются?

— Повторяю вам: я не люблю вас.

— А я также повторяю вам, княжна, что я заслужу вашу любовь.

— Но что ж мне делать, что делать! — как-то беспомощно, со слезами на глазах воскликнула княжна.

— Покориться судьбе, княжна.

— Граф, уж я вам сказала, что не люблю вас, и вы все-таки хотите, чтобы я была вашею женою? — решительным голосом, как бы что-то обдумав, спросила княжна у Аполлона Ивановича.

— О, это мое непременное желание!

— Ну, так знайте ж, я люблю другого! — вся вспыхнув, резко сказала княжна.

— А кто этот другой, кто сумел завладеть вашим сердцем? — совершенно спокойно спросил у княжны граф Баратынский.

— Это вам все равно, кого бы я ни любила!

— Пожалуй, что и так! Я не буду, княжна, допытываться, кто мой соперник; также не могу вам приказать не любить его. Чтобы сделать это, надо иметь право мужа, которое, надеюсь, у меня и будет.

— Тщетная надежда, граф!

Спокойствие Баратынского, с которым он говорил, его хладнокровие, его самоуверенность и настойчивость — все это сердило княжну и вызывало на те резкие слова, которые она как бы против своей воли должна была высказать.

— Этой надежды я, княжна, не потеряю! — проговорив эти слова, граф Аполлон Иванович церемонно поклонился княжне и вышел.

Он торопился на половину князя Платона Алексеевича, чтобы сообщить ему все то, что он слышал от его дочери.