Золотой век

— Сидит покуда в беседке, под арестом. А ты лучше, Натали, спроси про своего отца. Что с ним делается!

— Папа захворал?

— Да… и ты причиной его хворости. Доктор мне по секрету сообщил, что болезнь у брата довольно серьезная, требует безусловного покоя и хорошего ухода.

— Боже! Я… я сейчас пойду к папе…

— Напрасно; он тебя не примет… Да если бы и принял, то своим приходом ты еще больше его встревожишь…

— Я… я вымолю у него прощение…

— Едва ли… Ты своим необдуманным поступком сильно его огорчила. Как мне ни тяжело, а все же я должна сказать: твой отец не только не хочет тебя видеть, но даже не хочет о тебе и слышать… Натали, ты знаешь, как я тебя люблю, я со слезами за тебя просила, умоляла брата простить тебя. Ни мои слезы, ни моя мольба не тронули его жесткое сердце. Он сегодня же тебя отправляет.

— Куда? — быстро спросила у тетки княжна Наташа, меняясь в лице.

— В ярославскую усадьбу покуда. А если ты не согласишься выйти замуж за графа Баратынского, то брат решил отправить тебя в какой-нибудь отдаленный монастырь.

— Ну, что же, лучше монастырь, чем постылый муж.

— Это еще не все, Натали. Твой отец непременно хочет, чтобы в монастыре ты приняла постриг.

— Лучше я и на это решусь, чем быть женою графа.

— Как, Натали, ты хочешь принять постриг! — с удивлением воскликнула старая княжна.

— Если это необходимо. Если папа того желает, — печально опуская свою хорошенькую головку, ответила княжна Наташа.

— Успокойся, милая Натали. До этого еще далеко, да едва ли когда и будет. Пройдет гнев у твоего отца и он простит тебя. Непременно простит. Я буду за тебя просить.

— Милая, дорогая тетя, — княжна Наташа поцеловала у княжны Ирины Платоновны руку.

— А теперь, Наташа, давай собираться в дорогу, укладываться.

— Как, тетя, и вы со мной поедете?

— Неужели я тебя оставлю. Брат не хотел, чтобы я с тобой ехала. Но я упросила.

— С вами, милая тетя, никакая ссылка мне не страшна! Я с вами готова ехать хоть на край света.

— А знаешь, Натали. Находясь, так сказать, при тебе, я буду изображать твою тюремщицу. Да, да, твой отец этого хочет.

— С такой тюремщицей, как вы, и тюрьма не страшна будет… Тетя, голубушка, скажите, вы, может, слышали, знаете, что ожидает Сергея Дмитриевича… Умоляю вас, скажите…

Красавица княжна опустилась на колени перед старой княжной, целовала ее руки.

— Не знаю, милая Натали, право, не знаю. Но, думаю, хорошего ожидать ему нечего. Твой отец страшен и мстителен бывает в своем гневе. Он ни на что не посмотрит.

— Боже, Боже! — чуть не с отчаянием произнесла княжна Наташа.

— Успокойся, милая… Я, может, узнаю… я постараюсь узнать… Перед отъездом непременно спрошу у брата…

А теперь позови своих горничных и прикажи им укладывать твои вещи, а я пойду позабочусь о своих. — Проговорив эти слова, княжна поцеловала племянницу и вышла.

Князь Платон Алексеевич торопился отправить в свою ярославскую вотчину княжон — дочь и сестру.

Сборы их были непродолжительны.

Дорожная большая карета-возок, запряженная в шесть лошадей, ждала княжон, а также и две тройки, запряженные в телеги с верхом; одна телега предназначалась для княжеского камердинера.

Григорий Наумович должен был сопровождать княжон до усадьбы, с ним «для охраны» ехали четверо вооруженных дворовых; в другой телеге горничные девушки; в числе их находилась и любимица княжны Наташи Маша, преданная и готовая для княжны в огонь и в воду.

За несколько минут до отъезда в кабинет князя Платона Алексеевича вошла его сестра, старая княжна.

— Брат, кони поданы и мы через несколько минут должны ехать, — тихо и робко промолвила она, садясь на канапэ близ князя.

— Знаю… добрый путь, — коротко ответил старый князь.

— Перед отъездом ты, брат, не желаешь ничего мне сказать?

— Ничего особенного…

— А относительно Натали?..

— Относительно преступной дочери сделано мною письменное распоряжение, которое находится у моего камердинера.

— Что такое за распоряжение?

— Узнаешь, когда приедешь в усадьбу.

— Брат, ты не желаешь ли сказать несколько слов Натали… проститься с ней…

— Не желаю ни того, ни другого.

— Брат мой… смягчи свое крутое сердце… Пожалей дочь… она так несчастна…

— А меня она пожалела? Пожалела меня? — гневно крикнул князь, быстро вставая с кресла и принимаясь бегать по кабинету. Она, мерзкая девчонка, не пожалела моих седых волос… осрамила… Что теперь станут говорить в Москве. Княжна Полянская назначает свидание офицеришке безродному. Амуры с ним разводит.

— Не придавай тому большого значения, брат… Ведь это почти шалость…

— Хороша шалость… Нечего сказать! А знаешь ли, моя любезная сестрица, если бы та шалость зашла далеко, то я бы убил и подлеца-соблазнителя и мою опозоренную дочь…

— Ах, брат, какие ты страсти говоришь.

— Поверь, у меня не дрогнула бы рука сие выполнить.

— Кстати, что ты намерен сделать, или как поступить с Серебряковым?

— А зачем тебе то знать?

— Я так спросила, брат. Надеюсь, ты с господином Серебряковым ничего не сделаешь непозволительного, недостойного?

— По-твоему, любезная сестрица, его я должен погладить по головке, так что ли:?

— Никто этого тебе не говорит. В своем гневе, брат, не забывай, что Серебряков офицер и дворянин, и с людьми его ранга не обходятся как с крепостными.

— Прошу не учить меня обхождению.

— Брат, прошу тебя, прости свою дочь — она слишком неопытна. Не гневайся на нее… Она и то страдает.

— У меня нет дочери. Понимаешь ли, нет.

— А Натали?

— Она не дочь мне, не дочь… Так ты ей и скажи, так и скажи! — не проговорил, а как-то злобно крикнул князь.