Золотой век
Шрифт:
— Граф, что вы говорите, вы… вы забываетесь! — сердито возвышая голос, весь вспыхнув, проговорил князь Полянский, переходя с дружеского «ты» на вежливое «вы».
— Полно, князь Платон Алексеевич, не волнуйся, не сердись; говоришь ты не с кем другим, а со мной, с твоим старым сослуживцем и сердечным приятелем, который тебе предан, как близкому родичу. Ни худа ни лиха я тебе и не пожелаю. — Успокойся, дружище, давай с тобой откровенно, по-приятельски, поговорим, начистоту значит, — добродушно проговорил фельдмаршал Румянцев-Задунайский.
— Я просто, граф, удивлен и, скажу более,
— Что, приятель, поделаешь! И я был удивлен, когда услыхал, что будто Серебряков к княжне Наталье Платоновне на свидание ходил и уж больше к себе домой не возвращался.
— Что, граф, ты хочешь этим сказать?
— А то, что молодчика ты наверное застал на свидании и припрятал его, куда-нибудь в укромное местечко, чтобы он не хвалился своей амурной победой.
— Граф! Петр Александрович!..
— Да не горячись ты, пожалуйста, князь Платон Алексеевич… Ведь ишь, какая горячка!.. С тобой и говорить опасно… Пожалуй сгоряча прибьешь меня, старика, — с добродушной улыбкой, заметил своему старому приятелю граф Румянцев-Задунайский.
Он теперь точно был уверен, что офицер Серебряков куда-нибудь припрятан князем Полянским.
— Граф, ты, кажется, не знаешь, что своими шутками наносишь мне оскорбление…
— Я не шучу…
— Не шутишь? — притворяясь удивленным, переспросил у своего приятеля князь Полянский.
— Мне не до шуток, князь-голубчик… Сама государыня приказала розыскать пропавшего офицера Серебрякова…
— Вот как… Даже государыня знает?
— У Серебрякова было письмо секретное, относительно наших военных дел с турками, которое вручила ему государыня для передачи мне… Понял теперь, какое завязалось дело?
— Как не понять, граф, понял…
— Ее величество соизволила повелеть мне, во что бы то ни стало, то письмо вернуть не вскрытым… А где я возьму письмо, когда сам Серебряков исчез, пропал…
— Что же от меня ты хочешь, граф? — едва скрывая волнение, спросил князь Полянский.
— Хочу, князь Платон Алексеевич, чтобы ты сообщил мне что-либо про Серебрякова…
— Сообщить могу, граф, немного: скорее, повторю, потому я уже говорил тебе, что Серебряков бывал у нас прежде, а потом я, по некоторым причинам, не стал его принимать…
— Только и всего?..
— Да, граф, только и всего?..
— Мало же…
— Чем богат, — стараясь улыбнуться, промолвил князь Полянский.
— Князь, я думал, ты мне по-приятельски расскажешь все, без утайки… Не заставишь меня принимать никаких мер, а ты…
— Я, граф, все сказал… Больше я ничего не знаю, ничего…
— В голосе князя Полянского слышались неудовольствие, раздражительность.
— И про то не знаешь, что твоя дочь — княжна свидание назначила, посредством одного поляка, перерядившегося торговцем кружевами. Этого поляка я приказал схватить… Он наверное теперь сидит в тюрьме…
— Я… я решительно ничего не понимаю… Свидание посредством какого-то поляка… Серебрякову дочь назначила свидание… Удивляюсь, к чему все это вы мне говорите, граф Петр Александрович, — не произнес, а как-то нервно вскрикнул князь
Полянский.— К чему я говорю? А к тому, что жалею тебя; всеми силами стараюсь тебя выгородить из этого некрасивого дела…
— Какого дела? Какого? Ну, допустим, что моя дочь, по своему девичьему легкомыслию, назначила свидание этому мерзавцу Серебрякову… Так вам-то что же, граф, до сего?.. Вы ведь не жених моей дочери… ни сват, ни брат!..
— В том мне дела нет, князь… это верно. Я, исполняя волю нашей всемилостивейшей государыни императрицы, желаю только знать, что вы сделали с поручиком гвардии Серебряковым… он пошел к вам в дом, есть на то улика. Где он?
Граф Румянцев-Задунайский проговорил эти слова уже не дружеским тоном, а резко и возвышая голос.
— Я, повторяю, не знаю… я не сторож за вашим Серебряковым и не хожу за ним, — также резко и гордо ответил ему князь Полянский.
— Это последнее ваше слово, князь?
— Последнее, граф.
— Ну, стало быть, делать здесь мне больше нечего, — вставая и направляясь к двери, рассерженным голосом промолвил князь Петр Александрович.
Князь Полянский ни слова на это не сказал своему бывшему сослуживцу и старому приятелю.
Он сидел молча, с мертвенно бледным лицом, понуря свою седую голову. Между друзьями вельможами произошел раздор, размолвка.
— Князь, я должен принять некие меры, для вас неприятные, — в дверях проговорил граф Румянцев-Задунайский.
— Делайте, граф, что хотите…
— Я прикажу вашим дворовым произвести строгий допрос.
— Если, граф Петр Александрович, вам на то дана власть, то допрашивайте.
— Может, потребуется и обыск…
— Как! Обыск в моем доме! — с негодованием воскликнул князь Полянский.
— Что делать… вы, князь, сами, своим упорством доводите до сей крайности.
— Ну, что же! обыскивайте!., перешарьте весь мой дом… срамите меня!.. Мне уже заодно терпеть!.. Только никак я не думал и в мыслях своих не держал, что вы, граф Петр Александрович, мой старый сослуживец, мой сердечный приятель, станете моим недругом, — как-то желчно проговорил князь Полянский.
— Я… я, твой недруг?.. Эх, князь, не знаешь ты моих чувств к тебе… Я всеми силами стараюсь замять сие дело… Я приказал посадить в острог поляка Зорича только за то, чтобы он не оглашал про амур твоей дочери… я много о тебе скорбел, а ты своим недругом меня называешь. Впрочем, считай меня кем и чем хочешь, а я все же должен выполнить повеление государыни… Я считаю это за мой священный долг! — с большим достоинством проговорив эти слова, фельдмаршал Румянцев-Задунайский вышел из кабинета князя Полянского.
Оставшись один, Платон Алексеевич долго расхаживал по кабинету, потом позвал своего камердинера и, обращаясь к нему, проговорил:
— Тех холопов, которые были с тобой в саду, помнишь, когда Серебряков?..
— Помню, помню, ваше сиятельство… их я, по вашему приказу, отправил в Саратовскую вотчину, — с низким поклоном ответил Григорий Наумович своему господину.
— А здешние дворовые ведь ничего не знают про свидание княжны в саду с Серебряковым?
— Так точно, ваше сиятельство, никто ничего не знает… и не слыхал никто…