Золотой век

Гордый, тщеславный Потемкин, не знавший себе ни в чем никаких преград, был твердо уверен, что княжна-краса-вица им увлечена, что она его любит.

Потемкин был слишком самонадеян и слишком избалован тем счастьем, которое плыло к нему отовсюду.

— Княжна, надеюсь, вы будете на завтрашнем балу во дворце?

— О, да, как фрейлина ее величества я быть должна.

— И вы, князь, тоже?

— И я получил приглашение, хотя, признаться, и не совсем я рад сему.

— Что вы говорите, князь?

— То, что чувствую, генерал. Эти беспрестанные выезды на балы утомляют меня, но ради дочери я принужден выезжать.

— Вы стали, князь, коренным москвичом. Москва любит рано ложиться спать.

— Да, точно, Москва спит ночью, а Питер — днем.

— Ну, а вас, княжна, не правда ли, наши балы восхищают, да?

— Не скажу особенно.

— Как, и вы тоже? — с притворным ужасом воскликнул Потемкин.

— Ведь я москвичка, генерал, — с милою улыбкою промолвила княжна Наташа.

— О, да! С вашим отъездом Москва многое, многое потеряла!

— Что вы этим хотите сказать, генерал? — спросил, насупя брови, князь у Потемкина.

— А то, князь, что в Москве едва ли осталась одна такая красавица, как ваша дочь!

— Вы вот про что! Извините, генерал, я ненадолго вас оставлю, у меня нужное дело.

— О, ваше сиятельство, пожалуйста, не обращайте на меня внимания.

— Надеюсь, Григорий Александрович, вы не будете скучать с моей дочерью, а ты, Наташа, сумей занять гостя!

Проговорив эти слова, князь Платон Алексеевич вышел.

Этому несказанно был рад Потемкин: ему хотелось поболтать с красавицей княжной, наговорить ей кучу комплиментов и всевозможных любезностей… Но, увы — это ему не удалось!

На смену князя Полянского вошла его сестра, княжна Ирина Алексеевна.

По приезде в Петербург княжна Ирина Алексеевна от перемены ли климата или от чего другого захворала и в течение нескольких недель не покидала постели.

Наконец княжна поправилась, но от всяких выездов в свет отказалась, ссылаясь на свое еще слабое здоровье.

Потемкина она не знала, но много слышала и так же, как брат, недолюбливала его.

Наташа познакомила свою тетку с Григорием Александровичем, который волей-неволей принужден был быть любезным и со старой княжной, а в душе он просто ненавидел Ирину Алексеевну за то, что она помешала ему оставаться с княжной-красавицей с глазу на глаз.

— Вы, княжна, как видно, большая домоседка? Я вас нигде не видал.

— Не до выездов мне, батюшка!.. Отвыкла я от вашего Питера, приехала и расхворалась, — сухо ответила Потемкину старая княжна Полянская.

— Причину вашего нездоровья, княжна, вы приписываете Питеру?

— Как хотите, так и судите. В Москве я была здорова, а сюда приехала хворать.

— Питер вам не по нраву, княжна?

— В Москве вольнее дышится, батюшка мой: отвыкла, говорю, я от Питера, а в былое время вот так же, как моя племянушка, Наталья Платоновна, по балам рыскала, от разных менуэтов ноги болели, также день в ночь, а ночь в день превращала, но только это было давно. Вас, государь мой, в ту пору, пожалуй, и на свете-то еще не было.

Потемкин, заметив холодные отношения старой княжны и поговорив еще несколько времени, уехал.

Князь Платон Алексеевич любезно простился с гостем, но снова его к себе не приглашал и «визита ему не отдавал».

Но это нисколько не помешало Григорию Александровичу бывать в доме князя Полянского.

Его притягивала туда чудная красота княжны Наташи.

XLIII

Как-то мрачно выглядывает большой каменный дом князя Платона Алексеевича Полянского в его лесной вотчине, которая находится на крутом, обрывистом берегу Волги, в нескольких верстах от Казани.

Дом этот, хоть и большой, но какой-то странной архитектуры, похожий или на средневековой замок, или на острог.

К дому примыкал огромный сад, спускавшийся прямо к Волге.

Как сад, так и двор окружены были каменным забором, или, скорее, оградой, высокой и толстой. Ворота и калитка были из толстого железа.

С трех сторон княжеский дом окружен был вековым лесом. Дом этот построен уже не одно столетие назад и отличался своею неприступностью.

Предок князя Платона Алексеевича Полянского во время Иоанна Васильевича Грозного участвовал с царем во время похода на Казань.

Своею храбростью и мужеством, а также своею распорядительностью над дружиной он приобрел особую милость и расположение царя Иоанна Васильевича.

И когда Казань пала от русского оружия, царь в благодарность сделал Полянского первым воеводой.

Князь Аника Полянский с царского разрешения выбрал на крутом, красивом берегу место и приказал построить из камня себе дом для летнего жилища.

Дом этот в течение двухвекового своего существования несколько раз переделывался и принимал совершенно другой вид.

Князь Платон Алексеевич унаследовал казанскую лесную вотчину от своего деда, князя Семена Григорьевича Полянского.

Князь Семен Полянский почти всю жизнь прожил безвыездно в этой усадьбе и отличался своею жестокостью с крестьянами и холопами, особенно же страдали от него дворовые.

Грубое обращение с дворовыми унаследовал от деда и князь Платон Алексеевич, но только не в таком размере.

Князь Семен Полянский за всякую провинность наказывал жестоко, а за более важные провинности сажал в каменные со сводами подвалы, сделанные вроде тюрьмы, с маленькими отдушинами, или оконцами, в которые едва мог проникнуть дневной свет.

Оконца эти находились почти на земле; пролезть в оконце заключенному и думать было нечего: в него едва могла пройти только рука, так оно было мало.

В таком-то подвале решил было морить офицера Сергея Серебрякова, «своего ворога лютого», князь Платон Алексеевич, но после некоторого размышления в нем заговорило человеческое чувство, и это чувство отвлекло его от жестокости.

В верхнем жилье каменного дома находилась отдельная небольшая горница с окном, железною решеткою, служившая кладовою, а прежде эта горница служила тюрьмой для молодой жены-красавицы князя Семена Полянского.