Золотой век
Шрифт:
Но молодой девушке было не до сна; она обдумывала, как проникнуть в княжеский дом и узнать у заключенного, — кто он и за что посажен князем под замок.
Но как ни обдумывала Таня, как ни ломала свою любопытную головку, ни к какому выводу не пришла и волей-неволей принуждена была ждать случая, который поможет ей удовлетворить любопытство.
— Если это возлюбленный княжны, то надо ему непременно помочь, из неволи его освободить во что бы то ни стало… Княжну я крепко люблю и уважаю и всегда рада сделать ей приятное, —
XLVII
У одного из важных сановников императрицы Екатерины II блестящий бал.
Дом-дворец сановника горит тысячами огней. Роскошная отделка дворца, роскошные костюмы гостей, многочисленных и важных. Среди гостей немало находилось и влиятельных.
Ждали императрицу, но она, по причине легкого нездоровья, не могла осчастливить своим присутствием этот великосветский бал.
На бал получил приглашение и князь Полянский с дочерью.
Красота и грация княжны Натальи Платоновны затмила всех великосветских красавиц.
Золотая молодежь просто не могла оторвать своих глаз от княжны.
Она была царицей бала.
Великосветские девицы и их нежные маменьки готовы были лопнуть от зависти, так неприятно было им то преимущество, которым пользовалась княжна Наташа.
— Посмотрите, посмотрите, как увивается наша молодежь около этой княжны-«москвички», — с завистью и злобою говорит одна великосветская дама, мать шести взрослых дочерей, другой, у которой тоже было изобилие в дочерях, показывая ей на княжну Полянскую.
— Да, да, удивляюсь…
— Скажите, что привлекательного молодежь нашла в этой москвичке?
— Ну, положим, привлекательное у нее есть…
— Что, скажите?
— А миллион, который дает за ней отец…
— Ах, да… ну, до этого молодежь падка. А то ведь наши дочери нисколько не хуже этой москвички-княжны, не правда ли?
— Без сомнения… Моя Олечка в несколько раз красивее этой княжны.
— А моя Мари, разве чем ей уступит? Разве только тем, что за ней я не могу дать миллиона.
— И я тоже…
— А миллион, моя милая, много значит.
— Еще бы…
— Видите, видите, к ней подходит Потемкин.
— Да, да…
— Как он жадно смотрит на москвичку своим одним глазом. А другой-то глаз у него вставлен, вам, надеюсь, это известно?
— Еще бы, еще бы.
— Смотрите, она ему глазами делает.
— Неужели?
— Смотрите, как кокетничает…
— Попробуй только сделать это моя дочь.
— И моя тоже…
— И Потемкин хорош… Даже смотреть противно. Так и вешается…
— Потемкин мужчина, его винить нельзя, моя милая, не подай она повода… Вот к нашим дочерям он так не льнет…
— Посмел бы он только…
— А что бы вы с ним сделали?..
— Последний бы ему глаз выцарапала…
— И я тоже…
Не только молодежь не спускала глаз с красавицы-княжны, но даже пожилые
сановитые люди не уступали им в этом.А старички-звездоносцы, облизываясь и присюсюкивая, делали свое суждение о ее редкой красе и грации.
А Григорий Александрович Потемкин почти в течение всего бала не отходил от княжны и танцевал только с ней одной, на большую еще зависть и досаду находившихся на балу девиц и их маменек.
Бал кончился.
Гости, простившись с радушным и хлебосольным хозяином, стали разъезжаться, великолепные залы мало-помалу стали пустеть…
И когда генерал Потемкин направлялся к выходу, к нему подошел рослый, широкоплечий мужчина, одетый по-штатски, с гладко выбритым лицом.
Протягивая Потемкину руку, он тихо проговорил:
— Здорово, старый приятель!..
— Я… я вас, — останавливаясь, с удивлением заговорил было Григорий Александрович.
Но незнакомец в штатском не дал ему договорить.
— Хочешь сказать, что меня не узнал?
— Я совсем, государь мой, вас не знаю.
— Ну, это ты врешь.
— Как вы смеете!..
— Не кричи, на нас и то внимание обращают. Ты, ваше превосходительство, ведь в карете отсюда поедешь?
— Что ж из этого, государь мой?
— А то, что в карете мы и поговорим.
— В моей карете?
Потемкин удивлялся все более и более.
— Разумеется, в твоей, я ведь прибыл на сей великий бал на своих: двоих. Вот ты, ваше превосходительство, меня и подвезешь.
— Мне приходится удивляться, государь мой, вашему нахальству.
— Можешь удивляться чему тебе угодно, ваше превосходительство.
В голосе, в манере говорить и в самих жестах была слышна насмешка, ирония.
В таком быстром разговоре Потемкин и сопровождавший его незнакомец спустились с мраморной лестницы и вышли к подъезду.
Выездной лакей Потемкина накинул на него дорогой плащ и крикнул его карету.
Карета с гербами Потемкина, запряженная в четыре лихих коня, быстро подкатила к подъезду. Лакей распахнул дверцу кареты и помог своему господину сесть в нее.
За ним хотел сесть и незнакомец, но Потемкин загородил ему дорогу и грозно крикнул:
— Прочь! Или я позову полицию и прикажу вас, нахала, арестовать.
— Этого ты, ваше превосходительство, не сделаешь из приязни ко мне, к своему старому приятелю и собутыльнику Мишке Волкову.
— Как… как разве ты… ты?
Потемкин изменился в лице. Он никак не ожидал встретиться с убийцей покойного князя Петра Голицына. Потемкин стал было совсем забывать это тяжелое преступление, в котором он был не без греха. И уже реже стали мучить его упреки совести. Потемкин не думал, что у Волкова хватит смелости вернуться из-за границы в Петербург.
— Не хорошо, ваше превосходительство, забывать старых приятелей, не хорошо, — с насмешливой улыбкой проговорил Михаил Волков.