Золотые анклавы

Поэтому я забила на план, не пошла и не отыскала телефон, не стала писать Аадхье и Лю. Я не поехала в Кардифф. Я просто сидела – то внутри юрты, то снаружи, без всякой логики – и пыталась мысленно все изменить, разыграть с самого начала еще раз, как будто могла изменить случившееся, просто расположив собственные действия в ином порядке.

Говорю по опыту: примерно так бывает, когда тебя унизят в столовой или в душевой в присутствии десяти человек; если ты вовремя не успела придумать остроумный ответ, то потом долго воображаешь великолепные колкости, которые могла бы сказать. Когда я была маленькой, мама неоднократно намекала, что на самом деле я просто бесконечно обсасываю собственное унижение, в то время как мои мучители спокойненько идут дальше. Я признавала ее правоту, но меня это не останавливало. Не остановило и теперь. Я ходила взад-вперед по дороге, размышляя, как бы подтолкнуть поезд, который уже сошел с рельсов.

Проведя несколько дней в попытках мысленно переписать историю, я породила великолепную, сверхоригинальную идею внести коррективы в мироздание. Я зашла в юрту и достала старую, времен начальной школы, тетрадку, которую мама хранила в коробке. Найдя чистую страницу, я записала несколько строк, своего рода запоздалый ответ. Не знаю, о чем я думала, когда принялась сочинять заклинание, которое позволило бы мне буквально изменить ткань бытия. Такие вещи не работают в долговременной перспективе, каким бы могущественным ни был маг. Реальность все равно сильнее, и в конце концов она даст сдачи, как правило, уничтожив посягателя. Но он, несомненно, сможет провести довольно долгое время – во всяком случае с его точки зрения – в собственной вымышленной вселенной; и чем дольше он держится и чем больше сил вкладывает в поддержание заклинания, тем больше ущерба причинит финальный взрыв. Если бы я хоть на минутку остановилась и подумала, то поняла бы все – как это бессмысленно и сколько вреда принесет моя попытка. Но я не остановилась. Я просто пыталась избавиться от мук, словно меня вместе с Орионом проглотил чреворот и я отчаянно рвалась на волю.

Мама явилась, когда я подбирала следующую строчку для заклинания – и, скорее всего, подобрала бы. Я плохо умею сочинять заклинания – если только они не предполагают массового истребления. В таких случаях мне нет равных. Мама уважала мою скорбь, но не собиралась спокойно наблюдать, как я завязываю мироздание в узел и кончаю с собой в процессе. Она бросила один взгляд на страницу, схватила тетрадь и швырнула ее в огонь, а затем опустилась передо мной на колени, крепко взяла меня за руки и прижала их к груди.

– Дочка, дочка, – сказала она, приложила ладонь к моему лбу и нажала между бровей. – Дыши. Пусть слова текут. Пусть мысли текут. Не держи их. Они уже уходят. Дыши. Дыши вместе со мной.

Я повиновалась – просто потому, что не могла устоять. Мама почти никогда не применяла ко мне магию, даже когда я в детстве выла и бесилась. Любой другой родитель-маг заставил бы меня успокоиться при помощи чар. Большинство детей волшебников к десяти годам учатся противостоять родительским сдерживающим заклинаниям, однако когда я, четырехлетняя, визжала, не желая ложиться спать, мама три часа пела колыбельные, вместо того чтобы заклинанием отправить меня в постель. Когда в семь лет я закатила дикую истерику, мама дала мне прореветься и успокоиться, хотя я предпочла бы поток ругани и большую порцию успокаивающего зелья. Я не считаю, что мама была абсолютно права – и до сих пор считаю, что порция успокаивающего зелья время от времени не помешала бы. Я хочу сказать, что не умею защищаться от маминой магии, по крайней мере инстинктивно, хотя инстинкты у меня развиты прекрасно.

Во всяком случае, мамина магия приятна, потому что мама хочет сделать хорошо. Я сразу же ощутила облегчение. Когда я все-таки высвободилась, то начало заклинания уже вылетело у меня из головы; кроме того, мне стало легче, и я поняла, что задумала невероятную глупость.

Не скажу, что я была благодарна маме за помощь. При мысли о том, что она абсолютно права, я только расстроилась. Когда мама меня отпустила, я была – против воли – слишком спокойна, чтобы выбежать наружу, под дождь, но в то же время и не желала подвергаться всяким ужасам, например говорить о своих чувствах или благодарить за то, что мама спасла от гибели меня и всю коммуну (если не половину Уэльса). Нужен был другой план, поэтому я взяла сумку и достала книгу сутр.

Мама мыла посуду в другом углу юрты, повернувшись спиной, чтобы не мешать мне. Но, оглянувшись и увидев, что я читаю, она спросила своим обычным добродушным тоном, который я одновременно любила и страстно ненавидела:

– Что ты читаешь, детка?

Конечно, мне хотелось похвастаться своей добычей, но вместо этого я мрачно буркнула:

– Сутры Золотого Камня. Я их добыла в школе.

Впрочем, я даже договорить не успела – мама издала такой звук, будто ее несколько раз пырнули ножом, и уронила тарелку на пол. Я уставилась на нее, она на меня – напуганная, застывшая, с круглыми глазами, – а потом рухнула на колени, закрыла лицо руками и завыла, как дикий зверь.

Я запаниковала. Мама была в истерике, совсем как я полчаса назад, но мне она могла помочь, а я ей – вряд ли: от меня мало толку, если речь не о драке с ордой злыдней. Я понятия не имела, что делать. Я дважды обежала юрту, хватаясь за что попало, а потом наконец принесла воды. Я умоляла маму выпить и объяснить, что случилось. Она продолжала причитать. Я подумала, что она отравилась жидкостью для мытья посуды, попыталась ее обследовать на предмет токсичных веществ, не преуспела, решила наложить универсальное исцеляющее заклинание, но маны не было, и тогда я начала приседать и подскакивать, чтобы ее собрать, а мама тем временем плакала. Выглядела я, наверное, полной дурой.

Мама, видимо, поняла, что надо прийти в себя. Она несколько раз глубоко вдохнула и сказала мне:

– Не надо, не надо.

Я остановилась, тяжело дыша, опустилась перед ней на колени и взяла ее за плечи:

– Мама, что с тобой? Просто скажи, что делать. Прости, прости, пожалуйста.

Я сама все ей простила. Простила, что маме не нравился Орион, и что она велела мне его сторониться, и что успокоила меня при помощи чар. Это не имело ровно никакого значения после маминого срыва, словно мое ужасное недописанное заклинание уже каким-то образом начало раздирать мир на части.

Мама медленно, со стоном, втянула воздух и покачала головой:

– Нет, детка, не извиняйся. Не тебе, а мне надо просить прощения. Это я виновата… – Она закрыла глаза и крепко сжала мне плечи, когда я собиралась сказать что-нибудь бессмысленное, например «Да нет, все нормально». – Я расскажу. Я должна тебе рассказать. Но сначала я схожу в лес. Прости меня, любимая. Прости. – Она тяжело, как старуха, поднялась и вышла из юрты, прямо под дождь.

Я сидела на кровати, прижимая сутры к себе, как плюшевого мишку, и едва сдерживая ужас – волю панике я не давала только потому, что мама часто ходила в лес и возвращалась спокойная, готовая исцелять и проявлять заботу Поэтому отчасти я упрямо надеялась, что все будет именно так, но мои надежды никогда не сбывались, и виновата всегда была я сама. Я чуть не заплакала, когда мама вернулась через час, насквозь мокрая – платье как оберточная бумага липло к ногам, грудь, живот и лицо были в грязи. Я страшно обрадовалась, увидев маму; больше всего мне хотелось ее обнять.

Но она сказала:

– Я должна сейчас все тебе рассказать. – Она произнесла это негромко и отстраненно, как говорила, когда накладывала очень серьезные заклинания. Например, когда к ней приходил волшебник, который хотел излечиться от чего-нибудь ужасного – от сильного проклятия или магического недуга, – и мама объясняла пациенту, что делать. Только на сей раз она убеждала саму себя. Она сжала мне руки на мгновение, притянула к себе, поцеловала в лоб, как будто прощалась, и я подумала, что мама сейчас скажет: «Все эти годы я ошибалась, на самом деле тебе суждено исполнить страшное пророчество, которое висело над тобой с раннего детства, поэтому мы должны расстаться навсегда». Но мама сказала: – Родные твоего отца жили в анклаве Золотого Камня.

– Который построили с помощью этих сутр? – хриплым шепотом спросила я.

Это, в общем, был не вопрос. Я знала, что папины родные, семейство Шарма, некогда жили в анклаве – очень древнем, где-то на севере Индии, который рухнул лет двести назад, во время британской оккупации. Сутры Золотого Камня представляли собой старые заклинания на санскрите, и я знала, что в прошлом с их помощью выстроили целую кучу анклавов в той части света. Ну да, совпадение – но ничего плохого я в нем не видела. И все-таки мамины слова меня напугали. Я чувствовала, что близится нечто ужасное.