Зомби по имени Джон
Шрифт:
– Просто сигареты, – автоматчики реагируют быстрее, чем ему хотелось бы, но он демонстрирует им сигаретную пачку и так же неспешно ищет зажигалку под их прицелами и внимательными взглядами. – Я ведь могу закурить? – он спрашивает Винафрид, но, кажется, они оба понимают, что только для проформы, поэтому она прохладно кивает. Ее, как и Вимана недавно, интересует один Джон.
Хорошо.
Рамси прикуривает, обняв Рикона за шею и едва не подпалив ему волосы, и с удовольствием затягивается горьким и режущим горло дымом.
– Тогда смотри, для начала отказ от прав, – тем временем продолжает Джон, – здесь задачка совсем детская. Да, на первый взгляд стандартная формулировка прозрачна, но все-таки она подразумевает не имеющуюся ситуацию, а ту, в которой я уже обладаю некоторыми правами, от которых, соответственно,
– Джон, юристы “Дредфорта”… – снисходительно хочет объяснить Винафрид, но Джон перебивает ее:
– Такие же, как те, что составляли этот договор? – он спрашивает риторически, и Рамси со смешком выдыхает дым, стряхивая пепел на темно-синий ковер под коротким и неодобрительным взглядом Винафрид. – Я понимаю, что патент можно оформить так же и задним числом. Распространенная практика. Но она работает только при добровольном заключении соглашения. А ты же понимаешь, что, сделай вы так, это станет первым пунктом, по которому я буду судиться с вами? И, в данном случае, не от своего имени, а от имени института Дара, что делает ситуацию куда менее… интимной. В том плане, что я не думаю, что Виман хотел бы публичности и большой огласки здесь. Так что да, я бы предпочел не подписывать этот отказ до того, как вы оформите патент, чтобы в итоге не оказалось, что вы противоречите сами себе, ставя себя же в юридически уязвимое положение.
– Хах. О’кей, о’кей, это надо будет учесть. И в кого ты только такой занудный умник? – спрашивает Винафрид, но в ее тоне проскальзывает симпатия, а не злость.
– Мой дядя был судьей, – край рта Джона дергается, и он не поднимает взгляда от выданного Винафрид листка, отмечая на нем какие-то вещи, которые хочет разобрать. – Он хотел, чтобы Робб – мой брат – тоже занялся юридической практикой, и наш дом какое-то время был завален учебниками по юриспруденции. И хотя Робб быстро бросил это все, ему такое показалось слишком сложным, я немного нахватался тут и там, пока помогал ему готовиться, – он сдержанно хмыкает. – Арья, моя младшая сестра, тоже хотела заниматься правом, когда была ребенком, но дядя почему-то считал, что это не женское дело, а так, игры. Глупо с этим вышло.
– Но ты-то не такой, как твой дядя или брат, да? – походя спрашивает Винафрид. Кажется, Джон, вольно или невольно, задевает ее своей прямолинейностью.
– Нет, я не такой, – он сухо качает головой. – И хотя я не люблю говорить об Эддарде плохо – и не уверен, что это на самом деле плохо, – но его отказ Арье был в самом деле глупым. Она могла бы стать… другой, если бы он не был таким упертым.
Они молчат несколько секунд, и молчит даже Морс – это удивительно, на самом деле, что он молчит все это время, не иначе деду не удалось, так хоть внучка его выдрессировала, – а потом Рамси замечает, как пальцы Винафрид на пару сантиметров сдвигаются ближе к пальцам Джона, как будто она хочет сочувственно прикоснуться к нему. Но до того, как это происходит, Рикон неожиданно подает голос, задирая голову и морща нос:
– Фу, Лохматый Песик! Ты воняешь!
– Что, не нравится сигаретный дым, малыш? – рассредоточенно спрашивает Рамси,
и Рикон несколько раз мотает головой, шумно дыша через нос. – Ну, придется потерпеть. Видишь ли, он меня успокаивает. А ты знаешь, почему мне нужно успокоиться?– Почему? – спрашивает Рикон, опять прикусывая уже обслюнявленный капюшон.
– А потому что твой брат, Джон – вон он, сидит за столом, – хочет прямо сейчас отдать все, что у него есть, чтобы жить с тобой. А у него есть очень много восхитительных вещей, знаешь? И теперь не будет ни одной, потому что он считает, что ты того стоишь, – Рамси с сомнением смотрит на Рикона. – Интересно, ты вот думаешь, что стоишь целой кучи восхитительных вещей?
– Не дави на меня через ребенка, Рамси, – спокойно парирует Джон, продолжая просматривать бумаги. – Он все равно ничего не понимает.
– А кто давит-то? Я просто озвучиваю факты, – пожимает плечами Рамси, снова затягиваясь и стряхивая пепел. Он видит, как бровь Винафрид дергается. Возможно, у ее раздражения теперь две причины, но это тоже хорошо. – Слушай, – он обращается к автоматчице, – раз уж твоя хозяйка так недовольна, может, подашь мне пепельницу со стола? – он кивает на Рикона, показывая, мол, у меня же ребенок на коленях.
Автоматчица бросает взгляд на Винафрид, на долю секунды, и та раздраженно кивает, критически увлеченная Джоном и не желающая больше ни на что отвлекаться. Это ее ошибка, но она еще не знает об этом.
– Спасибо, душка, – а Рамси ласково благодарит шагнувшую к столу автоматчицу, чтобы заглушить шипение сигареты, которая тихо выпадает из его пальцев расслабленно лежащей на колене руки.
И берет Рикона за подбородок левой рукой, а за затылок – правой. И сворачивает ему шею.
Они вроде бы говорили, они все немного говорили друг с другом, шуршали бумагой, дышали и двигались, так что в номере не было абсолютной тишины, но хруст слабых шейных позвонков кажется слишком громким каждому из них. Джон оборачивается, глаза Винафрид округляются, автоматчик у двери непонимающе пытается разглядеть, что именно произошло, девчонка с пепельницей так и стоит с ней, повернув голову, но еще не разжав пальцы, а Морс как будто просыпается, приоткрывая рот, и все это происходит за долю секунды. Неразменная монета ушла из системы, и все начнет рушиться прямо сейчас. У Рамси есть еще от половины секунды до двух целых, но он не собирается проверять, сколько именно. В голове почему-то намертво запечатлевается удивленное лицо Хеке.
Маленький металлический предмет в его пальцах поблескивает в лучах летнего солнца. Он щурится и свободной рукой смахивает отросшую после давней материной стрижки черную прядь с глаз. Хеке смотрит на него почти влюбленно, и в углах толстого рта у него сверкают капли слюны.
– Ладно, давай еще раз. Только теперь смотри внимательно, дурень, – металл, быстро скользящий между на первый взгляд неловкими и пухлыми детскими пальцами, слепит глаза, но Хеке изо всех сил старается не моргать и так внимательно следит за быстрыми и легкими движениями, что, как всегда, вздрагивает, когда Рамси резко сжимает ладони. – В каком?
Он вытягивает оба кулака вперед, и Хеке думает, что нет, не в этот раз, в этот раз ему точно не удалось бы спрятать ее, слишком все быстро произошло.
После нескольких секунд раздумий он тычет своим коротким пальцем в левый кулак. Он всегда выбирает левый, но не знает об этом.
– Дурень, – но Рамси не сердится, переворачивая ладонь и растопыривая ободранные пальцы. Пусто. Как и в прошлый раз, и в позапрошлый, и вчера, и позавчера. – В каком теперь? – он настойчиво повторяет, и уж тут Хеке должно стать очевидно, что он в самом деле держит его за дурня – остался-то только один. Брови негодующе сходятся на переносице, и он будто нехотя тычет пальцем в правый кулак. Смотрит осуждающе.
Но Рамси игриво усмехается, его ладонь раскрывается – пустая, – и в следующую секунду Хеке между бровей прилетает обидный и болезненный щелбан.
Русе Болтон как-то спросил, откуда у него шишка на лбу, но Хеке только мечтательно заулыбался и замямлил. Не по-настоящему замямлил, а так, чтобы Русе подумал, что он что-то мямлит, как про его нарочно неразборчивую речь думали многие: ему нравилось “играть в фокусы” с Рамси, но он не хотел делиться ни с кем этим невероятным, на его простой, Хеке, взгляд, волшебством.