Зори лютые
Шрифт:
Напрасно смотрит конюший Челяднин на полки воеводы Голицы, бездействуют они. До слез обидно воеводе Ивану Андреевичу, не гадал, что так бой поведут.
Скачут с крыла на крыло литовские гонцы по пятам неприятеля. Челяднин на радостях кричит:
— Гони их, гони!
И торжествующе поглядывает на стоявшие полки Голицы.
Вот надломился литовский строй, близка победа. Но расступилось вдруг литовское войско, и прямо в упор дворянским полкам, сея смерть, грянули картечью пушки.
Поворотили дворяне, побежали. А литовская конница настигла, рубит, гонит.
Тут воевода Станислав
Увидел воевода Михайло, как бегут полки Челяднина, и себе к реке кинулся.
— Конных наперехват! — кричит гетман Острожский — Не дайте утечь московским воеводам! Погром, панове! Гонцы к королю и великому князю Сигизмунду!
Одержав победу у Орши, литовские полки готовились идти на Смоленск. Города Мстиславль, Дубровна, Кричев снова открыли ворота королевскому воинству.
Пробрался в Смоленск от короля Сигизмунда гонец, сотник Казимир. Приехал не воином, а торговым гостем. Сотника Казимира люд смоленский помнил. У пана Лужанского первый крикун был. Сотник, чтоб не признали его, бороду и усы сбрил, шапочку немецкую на голову напялил, до самых глаз. С утра наскоро торговлю отбудет и по городу бродит, приглядывается. Вишь, как московиты Смоленск крепят, будто и уходить не собираются. Башни и стены заделали, огневого наряда добавили, даже хоромы и избы заново ставят.
Сотник Казимир к епископу Варсанафию явился. Но не на подворье, опасался, не следят ли за владыкой. Пришел в церковь, дождался конца службы и сунул письмо короля Варсанафию в руки. Тот взял, склонился к свече, прочитал.
Просил Сигизмунд епископа, чтобы он, уговорившись со смоленскими панами, открыл ворота литовскому воинству, когда оно к городу подступит. А за это обещал король Сигизмунд владыке Варсанафию пять тысяч злотых на православную церковь.
Знал епископ, что уже многие города отбил король у московитов и на Смоленск собирается. А совсем недавно гетман Острожский побил московских воевод Челяднина и Голицу…
Страшно Варсанафию, ну как не устоят московиты и король снова захватит Смоленск? Тогда спросят с него, владыки, по всей строгости. А тут еще обещает Сигизмунд пять тысяч злотых…
И Варсанафий согласился. С сотником Казимиром отписал королю: «Если пойдешь теперь к Смоленску сам или воевод пришлешь со многими людьми, то можешь без труда взять город».
Когда епископ с сотником рядился, подслушал их разговор дьякон церковный. Уведомил дьякон московского наместника. Однако Шуйский не спешил, дал изменщикам время. Уехал из города сотник Казимир с письмом Варсанафия к Сигизмунду, начали смоленские паны плести заговор. Тут и велел Василий Васильевич Шуйский схватить злоумышленников вместе с владыкой да и посадить их под стражу, а обо всем том отписал великому князю в Дорогобуж.
Не ведая, что Варсанафий и другие заговорщики схвачены Шуйским, и рассчитывая на их помощь, гетман Острожский привел к Смоленску шеститысячный отряд шляхтичей.
Князь Шуйский загодя приготовился к обороне, а тех панов, кто изменил присяге, в тот же день, как стали литовские полки у города, велел на виду у гетмана Острожского и его шляхтичей повесить на крепостной стене.
Не ждал этого гетман. Тут, ко всем,
у пришло известие, что движется от Дорогобужа к Смоленску русское войско.Отступили шляхтичи от города. Возвратилось Сигизмундово воинство в Литву, а великий князь Василий, дав князю Шуйскому в подмогу еще полк пищальников, увел русскую рать в Москву.
Глава 15
Гнев и ласка государева
На государевой службе. Инок Вассиан и митрополит Варлаам. «Ты, отче, казнить не волен…» На ордынском шляхе
На Сретенье в Волоцком монастыре похоронили игумена Иосифа. Три дня и три ночи стоял гроб в монастырской церкви. С утра и допоздна шел люд из дальних и ближних деревень, из Москвы и иных городов. Приезжал и государь, постоял молча, уехал, слова не проронил.
Пройдут годы, и назовет церковь Иосифа святым. Но в то лето игумен еще не был причислен к лику святых, и немало врагов имелось у него. Радовались нестяжатели, провожая Иосифа в последний путь.
Ликовал инок Вассиан. Бог внял гласу последователей старца Нила Сорского.
Самый воинствующий и непримиримый борец с нестяжателями, Иосиф, который еще за неделю до кончины требовал церковного суда над иноком Вассианом, теперь покоился в земле.
Это ему, игумену Иосифу, принадлежали слова, обращенные к великому князю: «Молю тя, государь, дабы ты своим царским судом искоренил тот злой плевел еретический вконец».
И хотя ни великий князь, ни митрополит не исполнили просьбу Иосифа, нестяжатели знали, игумен не уймется…
И вот он, маленький, суетный человек, смертный, как и все, но мыслящий о себе много, закрыл глаза.
В Симонов монастырь нежданно нагрянул митрополит Варлаам. Пожелал отслужить обедню самолично. Всполошились монахи. Такого еще не случалось, чтоб митрополит у них в монастыре службу правил. А он, ко всему, еще и на трапезу задержался. Оставшись наедине, митрополит Варлаам и инок Вассиан с глазу на глаз беседовали.
Оба седые, годами умудренные. Теребит Варлаам серебряный крест на груди, говорит тихо, мягко:
— Мудрость твоя, брат Вассиан, всем ведома, и яз к тебе благоволю.
Смиренно слушает Вассиан, склонил голову. Догадывается, о чем речь пойдет. А митрополит продолжает:
— Недруги тя в ереси уличают, яз же то отметаю. Но ныне вижу, возрадовался ты смерти игумена, возликовал. Не одобряю!
Вассиан глянул на митрополита исподлобья. Ответил глухо:
— Не Богу служил Иосиф, а монастырю Волоцкому и иным, себе подобным, кои стяжательством обуяны.
Варлаам отшатнулся, прикрылся ладонью:
— Уйми гордыню, молитва и пост, молитва и пост — спасение твое!
Вассиан послушно опустил голову, а митрополит весь подался вперед, вопрошает:
— Доколь расколу быть в церкви нашей? Остерегаюсь яз. Не доведет к добру сие — И замолк ненадолго, спросил: — Что не ответствуешь, брат? Яз же нынче единения хочу. Отпускаю тя, инок Вассиан, и в разум твой верую.
Бесшумно ступая, к алтарю приблизился игумен Сергий. Митрополит прервал разговор, посмотрел недовольно. Сергий сказал: