Зверь. Изменил мне — изменил меня

Зверь пулей вылетает из гостиной. Эта его забота… Она меня покорила. Там, в лесной избе, я впервые в жизни узнала, как приятно, когда сильные мужские руки не дают упасть.

— Эти таблетки? — альфа отдаёт мне блистер и стакан воды.

— Да, спасибо.

Действие лекарства почти мгновенное, но кратковременное. Мне надо к врачу. Займусь этим завтра.

— Малышка… — Карим снова на коленях. — Я могу помочь. Могу вылечить тебя.

Наринэ говорила, да. В этом проблема. Впервые я услышала о возможности чудесного исцеления совсем не от альфы. Карим будто скрывал это от меня.

— Не надо, — шепчу.

— Не отказывайся. Выслушай. Чтобы сделать тебя до конца своей, я должен поставить метку. Укусить тебя. Это сделает тебя одной из нас. Ты переродишься. Ты снова будешь здорова, малышка. Одно твоё «да» — и всё изменится.

— Вот, значит, как… — головокружение проходит, и я улыбаюсь. Но эта улыбка без радости. — Почему ты раньше не предлагал?

Волк резко встаёт и нервно расхаживает по гостиной. Бурчит что-то невнятное, дует щёки и теребит волосы. Простой вопрос поставил его в тупик? Или не такой уж он простой?

— На это было несколько причин, — альфа продолжает мерить шагами комнату.

— Раз так, назови хотя бы одну. Самую главную. Теперь ты можешь сказать, да? — смотрю зверю в глаза.

Тихий трёхэтажный мат от Карима прозрачно намекает, что я нащупала правильное направление. Он садится в кресло, складывает ладони вместе и смотрит в пол.

— Человечка и волк не могут завести ребёнка, — выдаёт на выдохе. — Ты не можешь от меня забеременеть, пока я не обращу тебя.

— Что? — сердце на несколько мгновений перестаёт стучать. — Какое это имеет значение? Мы ведь с тобой никогда?.. — ловлю виноватый взгляд волка. — Я чего-то не знаю? — до белых пальцев сжимаю подлокотники кресла.

— Скорее, не помнишь, — альфа не смотрит на меня. — Та ночь в лесной избе. Когда я сорвал спину…

— Мы с тобой?..

— Ничего, кроме поцелуев. Я держу слово. Ты уснула в моих объятиях.

— Точно?

— Малышка, ты бы не забыла. Поверь.

— …Ночью ты была страстной, но утром ничего не помнила, — продолжает Карим. — Смотрела на меня испуганными глазками и задавала вопросы.

— Как ты мог не сказать мне о таком? — хриплю.

— Тем утром я увидел страх в твоих глазах и не смог признаться. Ты испытывала ужас от одной мысли, что провела ночь со зверем. Что говорить о метке или детях? Поэтому я соврал. Динара, ты не была готова.

— Ты всё время пытаешься всё решить за меня. Не спрашивая, — мне тяжело говорить. Приходится выдавливать из себя слова. — Я не скажу тебе «да» даже ради собственного исцеления, Карим.

— Потому что я оборотень? — ухмыляется со злой обидой. — Я тебе противен?

— Да, ты мне противен! — эмоции переползают через край, и я повышаю голос. — Но не потому что ты зверь, а потому что ты лжец! У тебя на каждую ложь есть оправдание! Уму непостижимо!

— Я не вру без причины! — альфа тоже взрывается.

— Что мне с этих причин?! Что?! Я больше не смогу тебе доверять! Никогда!

Зверь приходит в ярость. Он срывает со стены ещё одну рамку со свадебной фотографией и ломает её, как плитку шоколада.

— Ты — моя истинная! — бросается ко мне. — Моя! — нависает надо мной, как огромная скала. — Рано или поздно ты вернёшься! Ты не сможешь сопротивляться тяге! Между нами есть связь! Она есть!

Подлокотники кресла, на котором я сижу, вот-вот хрустнут под давлением мощных пальцев альфы. Так же, как мои нервы.

— Я человек, — выдыхаю в звериный оскал. — Мне не нужна была истинность, чтобы полюбить тебя… — слёзы предательски текут по щекам. — Но ты этого не понимаешь. Лжёшь на каждом шагу, прикрываясь волчьей парностью. Тяга, связь… — всхлипываю. — Можно врать сколько угодно — я всё прощу, да? Я ведь не могу сопротивляться.

— Ты всё вывернула наизнанку, — Карим отходит от меня.

— Это ты меня наизнанку вывернул… — быстро вытираю слёзы пальцами. — Убирайся отсюда… Убирайся из моей жизни! — хватаю трость и бросаю её в альфу.

Клюка, которую Карим для меня сделал, лежит у его ног. А я опять рыдаю.

— Малышка…

— Уходи! — прячу лицо в ладонях.

Мгновение тишины, и я слышу хруст стекла — уходя, зверь топчет осколки фоторамки. Хлопок двери, и моё сердце сковывает лёд. И под занавес — рёв мотора на улице в тон моему собственному вою.

Всё. Конец. Аплодисментов не будет.

* * *

Слёзы закончились, осталась пустота. Дыра в душе болит не меньше, чем тяжёлая рана на теле. Только лекарства от этой боли нет. Боюсь, тут даже время не доктор. Не вылечит.

Сижу на диване, закутавшись в плед, и смотрю на огонь. Сама разожгла, хоть это было непросто. Мне сейчас многое сложно. Но я сильная. Я справлюсь.

— Динара Ильясовна, как вы? — в гостиную заглядывает Татьяна.

— Что ты здесь делаешь? — поднимаю на неё взгляд. — Я же сказала, чтобы ты шла отдыхать.

— Как я могу отдыхать, когда у вас здесь такое? — вздохнув, смотрит на осколки рамки и обрывки фотографии на полу. — Я столько лет у вас работаю. Вы мне уже как дочь стали.

Я никогда не относилась к Татьяне с большой теплотой. Держала дистанцию. Отношения «хозяйка-прислуга» меня полностью устраивали. Мне казалось, что домработница вечно пытается сунуть нос не в своё дело. Я не стеснялась ставить её на место. А вышло, что она единственный по-настоящему близкий мне человек.

— Проходи садись, — хлопаю ладонью по дивану. — Посиди со мной.

— Не надо грустить, — домработница присаживается рядом. — Я могу сделать для вас чай. Ваш любимый зелёный. Хотите?

— Нет, — улыбаюсь грустно. — Давай просто посмотрим на огонь.

— Огонь успокаивает нервы и согревает душу.

— Меня предал муж и подруга. Мне сейчас очень нужно спокойствие.

— Алла? — Татьяна вздёргивает бровь.

— Да. Она любовница Тимура.

— Какой ужас, Динара Ильясовна… Что вы будете теперь делать?

— С Тимуром разведусь — этот вопрос не обсуждается. Он лишится всего. Без копейки уйдёт. А с Аллой… — хмурюсь, глядя на танцующие языки пламени. — Я пока не знаю, как её наказать. Но придумаю.

— Простите, конечно, но мне кажется, что муж и подруга — последние люди, из-за которых вы будете переживать. Этот мужчина, который приходил к вам сегодня…

— Мой похититель, — признаюсь. — Он работал на Тимура.

— Однако вы не побоялись пустить его в дом. И разговора с ним на повышенных тонах не испугались, — справедливо замечает домработница.