Зверские сказки
Шрифт:
Он приподнялся и отряхнулся, и на кровати остались клочья полуистлевшей шерсти.
— Вынимаем осколки льда, сёстры! — скомандовала Цеса. — Как угодно — зубами, хвостами, лапами! Под обломками зеркала — не только пленённая демоном Ундра. Там — наш путь на свободу, выход из Белого Лабиринта!
И невесты принялись разгребать осколки Мёрзлого Зеркала, и достали из-под завала Ундру и её бурую шубку. Они гладили Ундру, тормошили, тёрлись носами, пытались отогреть своим тёплым дыханием — но это не помогало.
— Лапы прочь от моей истинной невесты, великой богини Ундры! — Мёрзлый Демон с рёвом ворвался в грот. — Лапы прочь от её летнего меха! Больше в Дальних Сопках не будет лета! Как вы посмели разбить моё Мёрзлое Зеркало?! Теперь мне придётся своим мёрзлым дыханием выдувать новое!
От ярости Мёрзлый Демон стал увеличиваться в размерах. Изношенная шерсть натянулась и потрескалась на боках, и под ней проступили ледяные, острые рёбра.
— А ты?! — Демон в бешенстве оглядел Цесу. — Как ты посмела привести шкуру в такое ужасное состояние? Ведь твою шкуру мне предстоит носить до следующей линьки! Теперь придётся её чистить и оттирать, после того как я тебя освежую!
Мёрзлый Демон прижал Цесу к осколкам льда своей огромной когтистой лапой, жадно обнюхал её — и рванул зубами белый мех на её спине. Цеса взвыла, кровь закапала на осколки Мёрзлого Зеркала. Тогда одна из спасённых Цесой самок схватила фонарик с солнечным зайчиком и направила демону прямо в глаза, а остальные запрыгнули на него и стали кусать. Солнечный свет ослепил демона, а укусы отвлекли. Он ослабил хватку, и Цеса вырвалась из-под его лапы, отскочила, юркнула в самую глубокую трещину Мёрзлого Зеркала, стала судорожно разгребать лапами ледяные осколки — и вдруг поняла, что трещина эта — не просто трещина, но полузаваленный обломками льда тоннель, ведущий наружу — к свежему воздуху и яркому солнцу. Она осторожно высунула голову из тоннеля и оглядела грот: взбешённый демон сбросил с себя слабых самок, загнал их в угол и раскрыл свою огромную пасть с ледяными клыками. Ещё секунда — и он проглотит их всех. Великая Ундра по-прежнему лежала посреди грота, не подавая признаков жизни. Её бурый мех валялся отдельно, тусклый и покрытый ледяной коркой.
«У меня есть последняя волшебная ягода морошки, — вспомнила Цеса. — Если я съем её, моя рана затянется, и я опять стану сильной. Я расчищу тоннель и выберусь из Белого Лабиринта».
— А они все останутся… — прошептал из фонарика Солнечный Зайчик. — Они навсегда здесь останутся… И лето никогда не настанет…
— Что мне до этого? — не слишком уверенно возразила Цеса. — Разве не главное — спасти свою собственную шкуру?
И Цеса положила ягоду в рот.
— Мне трудно говорить, — прошептал фонарик. — Я потратил почти все силы. Сейчас я погасну. Но напоследок я растоплю ещё один кусок мерзлоты. Я никогда бы не справился с таким крепким льдом, из которого сделано твоё сердце, — но, к счастью, оно уже и само подтаяло по краям.
Солнечный Зайчик направил свой тёплый луч прямо в
сердце Цесы, судорожно мигнул и погас.«Зачем мне выбираться отсюда в Дальние Сопки, если там никогда не настанет лето? Если мои мама и папа и все окрестные звери погибнут от голода и холода? Зачем мне жить в этих белых, заснеженных сопках совсем одной? И как я могу оставить на съедение демону моих сестёр по несчастью? И как я могу бросить здесь, в лабиринте, мать Дальних Сопок, великую Ундру?»
И Цеса вылезла из тоннеля обратно в грот, подбежала к бездыханной Ундре и выплюнула последнюю волшебную ягоду морошки из своей пасти прямо ей в пасть.
Богиня Ундра вздрогнула и открыла свои огромные зелёные глаза.
— Спасибо, Цеса, — улыбнулась она.
В ту же секунду с Мёрзлого Демона стаяли и стекли ручьями клочья чужого меха и чужой кожи, и остался лишь трясущийся от злости и страха ледяной скелет.
— Сгинь, мерзлота! — приказала Ундра.
И демон осыпался ледяным крошевом и смешался с обломками Мёрзлого Зеркала.
— Теперь наденьте на меня летнюю бурую шубку, мои недопёски! — попросила Ундра.
И Цеса вместе с другими самками надела на Ундру бурую шубку.
Тогда весь лёд, что был в гроте: и мелкое крошево, и крупные острые осколки, и ледяные стены, и потолок — всё превратилось в родниковую воду и потекло весенними ручьями по Дальним Сопкам. Белый Лабиринт исчез, и Ундра исчезла, а Цеса и её подруги оказались на прекрасной цветущей сопке, в зарослях можжевельника и морошки, а вокруг них скакал сияющий Солнечный Зайчик.
— Смотрите, сёстры! — воскликнула Цеса. — На нас теперь бурые шубки!
— Это летний мех, привыкайте, — пропыхтел совсем рядом знакомый голос.
— Лем! — обрадовалась Цеса. — Бурый волшебник!
Она обняла впряжённого в упряжку старого лемминга.
— Теперь я просто обычный лемминг, твой слуга. — Лем отвесил Цесе поклон. — Я отвезу тебя в отчую нору.
— Ещё чего, — поморщилась Цеса. — Я пойду сама.
— Но ты же натрёшь свои нежные лапы! — возразил лемминг. — И замараешь свой новый блестящий мех.
— Мои лапы теперь совсем не такие нежные, — улыбнулась Цеса. — После того, как я ими раскопала Мёрзлое Зеркало. А что до меха — пусть замарается… Чем лучше выглядит шкура, тем больше охотников её снять.
— А что было дальше, няня Лемма? — спросила Пёса.
— Ничего особенного. Цеса вернулась домой, к маме и папе. Мех богини Ундры, как и раньше, стал раз в полгода меняться с бурого на белый и обратно, а вместе с ним и мех всех песцов, её недопёсков. Посмотри. — Лемма показала Пёсе пуходёрку. — Мы вычесали всю белую шерсть. Теперь ты совсем бурая, моя девочка. Это значит, что пришло лето.
— Няня Лемма… А ты тоже колдунья? Как тот лемминг Лем?
— Ну какая же я колдунья! — Няня засмеялась, и у неё весело затряслись щёки. — Я просто обычный лемминг.