Зверя зависимость

— Выберешься, но только если я этого захочу, — отвечаю сухо, пропуская мимо ушей угрозу.

Между мной и Натальей журнальный стол, а на нём початая бутылка коньяка и бокал, из которого пил Шакур. Сучка зыркает на меня злющими глазищам и иногда косится на выпивку. Что, слюнки текут? Хмыкаю и пододвигаю к ней бокал с недопитым алкоголем. Ната молча хватает его и приговаривает содержимое одним глотком. По подбородку девки стекает коньяк, она дышит часто и смотрит на меня. Её трясёт. Правильно всё, по плану.

— Значит, так, Наташ, — тарабаню пальцами по подлокотнику кресла, — скоро тебе привезут документы, и ты их подпишешь.

— Какие документы? — голосок у неё дрожит.

Алкоголь расслабил, эмоция попёрла.

— Обе свои хаты перепишешь на Ангелину. Полностью.

Ната заливается истерическим хохотом. Охранник косится на меня, я киваю — не трогай. Пусть проржётся кобылка.

— На Ангелину переписать?! — Наталья давится смехом. — Да я ради этих квартир только душу дьяволу не продала! Х*р вам!

Встаю, беру веселящуюся дуру за шкирку и тащу к окну. Раздвигаю пальцами жалюзи и без церемоний припечатываю её моськой к стеклу. Нам открывается чудесный вид на уставших, но прилежно трудящихся оборотней. Потных и голодных до баб мужиков там не меньше двух десятков.

— Объяснять надо или понимаешь, о чём речь? — спрашиваю, сильнее сжимая пальцы на шее Наты.

Ей теперь невесело. Притихла, думает.

— Гандон… — шипит змеёй.

А я продолжаю вжимать её мордой в окно. Ещё немного усилий с моей стороны, и стекло треснет — испортит ей личико. Наташа это прекрасно понимает — жмурится, пищит, но не дёргается. Любое движение может стать для неё фатальным.

— Если бы не Геля, я бы с тобой вообще не разговаривал. Переживает она за тебя, — завязываю с цирком и тащу дрянь обратно к креслу. — Села! — толкаю, вынуждая её прижать задницу.

Выдаю Наталье красочную речь о перспективах в случае, если она решит не согласиться на мои условия. У неё два варианта: подписать всё, что ей предложат и отправиться доживать свою никчёмную жизнь где-нибудь в глухом селе, не рыпаясь, либо не подписывать и остаться у Шакура, но на гораздо более жёстких условиях. Каир подливает масла в огонь, предлагая закрыть Наташу в местах не столь отдалённых за торговлю барбитуратами. Огонь варианты! Наталье тоже нравится — по её перекошенному от счастья лицу это вижу.

— Знала бы, никогда бы хату тебе не сдала, — рычит Ната.

Последние конвульсии. Я пью коньяк, жду, когда Наташка перестанет дёргаться и осознает глубину задницы, в которой находится. Процесс идёт медленно, но идёт. Минут двадцать Ната ещё плюётся ядом, а потом рыдает, пытаясь меня разжалобить. Чего я только от неё ни слышу — жизнь тяжёлая, город без перспектив, сестру младшую она на своём горбу тащила…

Неинтересно.

Закуриваю, выдыхаю густой дым в лицо распинающейся Наташки, и она замолкает.

Как прекрасно звучит тишина и безмолвное согласие стервы на всё.

— Хорошо, что мы поняли друг друга, — улыбаюсь, тушу бычок в пепельнице и достаю из кармана её телефон. — Сейчас ты позвонишь сестре, успокоишь её. Потом наберёшь кого-нибудь из своих коллег. Всё должно выглядеть максимально правдиво. Действуй, сестра, — вкладываю смартфон ей в руку.

* * *

Злая, как собака, я перетаскиваю пакеты с вещами в однушку. И снова никакой радости от начала новой жизни. Не сестра, так Жека… Трус несчастный! Припёрся типа извиняться, а сам только о своей жопе думает — как бы от Рамиля не прилетело. С одной стороны, я его понимаю — связываться с дядей страшно, а Женька не просто связался — подгадил ему, разозлил. Очень сомневаюсь, что Рамиль оставит это без внимания. И наркота… Евгений хоть и смыл Плей в унитаз, но мне до сих пор не по себе. Я с криминалом никогда не связывалась, и мне жутко.

Скорее бы дядя домой вернулся. Одной совсем нехорошо. Спрячусь в горячих сильных объятиях, и все неприятности покажутся сном, забудутся.

Закрываю дверь и топаю в кухню однушки. Дядя не просил, но ужин быть обязан. Иначе что я за девушка такая?.. А я ведь его девушка! Мы теперь вместе живём.

Эта мысль меня немного успокаивает, и я решаюсь на борщ. Такой, чтобы красный-красный, и мяса много, и со сметанкой.

Фронт развёрнут. Кипит всё — бульон, поджарка в уксусе и я вдохновлённая. Готовка — отличный способ отвлечься. Но я всё равно кошусь на входную дверь, прислушиваюсь к подъездным звукам… И вздрагиваю, когда на полке в прихожей взрывается музыкой мой телефон. Хромаю в коридор и замираю со смартфоном в руке.

Ната!

— Ты где, мать твою?! — ору в трубку.

— Геля, слушай внимательно, — голос у моей сестры не самый бодрый, — у меня неприятности…

— Я уже в полицию идти собралась! — физически не могу убавить громкость. — С работы твоей приходили. Тебя все потеряли, Ната!

— Не надо в полицию, — сердито бурчит Наташка. — На работу я сейчас позвоню. Придумаю, что сказать.

— А с быками, которые тебя ищут, что ты придумаешь? — шиплю. — Приходили двое, сказали, ты им двести тысяч должна… — у меня дыхание перехватывает. — И ещё, косметика твоя, — делаю максимально красочный акцент на слове «косметика».

— Что с ней? — в голосе у сестры иней, она явно понимает, о чём я говорю.

— В унитаз смыла, — хмыкаю.

— Сука! — Наташка срывается на крик, но тут же ойкает и затыкается.

На заднем фоне что-то происходит, но я не понимаю что. Ощущение, что ей дали люлей за «суку» в мой адрес. Странно…

— Нат?

— Короче, — она выдыхает, — мне надо спрятаться на какое-то время. Больше звонить не буду. Если спросят, отвечай, что я замуж вышла и свалила из Падалок. Понятно?

— Нет, не понятно, — протестую. — Возвращайся и разгребай проблемы.

— Я не могу вернуться, — рычит Ната. — Не сейчас. В полицию заявлять не вздумай.

— Я в шоке, Наташ! — у меня слов нет.

Она отключает звонок. Из кухни пахнет подгоревшей поджаркой, а я стою с трубкой в руке и слезами в глазах. Наташку уже не исправить…

* * *

Время позднее. Я стою на балконе и смотрю на бабулек во дворе. Они борются с бессонницей, выгуливая собачек. До утра с лавочки не уйдут… Может, тоже выйти? На улице проветрюсь, поброжу по детской площадке — это поможет разбавить концентрат ожидания.

Рамиля до сих пор нет, и телефон он не берёт. Сказать, что я беспокоюсь — ничего не сказать. Уже такого себе надумала — мама дорогая!

Сую ноги в тапки и спускаюсь вниз. Здороваюсь с пожилыми соседками, иду мимо машины дяди на детскую площадку. Жёлтый свет фонарей, тёплая ночь, комары. Шлёпаю себя по плечу, забирая жизнь кровососа, и сажусь на лавочку.

Где дядю носит?

Снова набираю его номер, снова слушаю длинные гудки и предложение оставить сообщение на автоответчик. Оставляю. Даже не помню, что наговорила минуту назад в микрофон…