Звезда любви

— Юлия Львовна, голубушка, от всего сердца благодарю! Вот уж действительно порадовали!

— Ну что Вы, Ваше сиятельство, право, не стоит, — улыбнулась Жюли.

— Сеньора Гризи просила Вам передать, что Вы непременно должны поехать в Италию. Такой дивный голос, как Ваш, нуждается в огранке, Вы можете достичь небывалых высот мастерства.

— Благодарю, — смутилась Жюли. — Мне слава и известность без надобности, я вполне счастлива тем, что имею.

Павел собрался подойти к жене, но чье-то легкое прикосновение к рукаву его мундира заставило остановиться.

— Павел Николаевич, добрый вечер, — улыбнулась ему Александра Радзинская. — Какой сюрприз, однако! — указала она глазами на Жюли.

— Да, Алекс, жизнь наша полна сюрпризов, — задумчиво ответил Шеховской.

— Но мне не понятно: как вышло так, что супругу Вашу Юлией Львовной, а не Анной зовут?

— Анна Быстрицкая — сценический псевдоним, — улыбнулся Поль. — Жюли — дочь наших соседей по имению в Липецкой губернии.

Александра широко распахнула глаза.

— Однако как же Вы не признали ее на том вечере у нас?

— Это долгая история, Алекс, — усмехнулся Павел.

— Пожалейте меня, Павел Николаевич, — я умру от любопытства!

Склонившись к Радзинской, Шеховской вполголоса коротко поведал ей обо всех событиях, приведших его под венец с Жюли.

— Это так романтично! — не удержалась Алекс.

— Вы считаете меня романтиком?! — приподнял бровь Павел.

— Более того, влюбленным романтиком! И не отпирайтесь! — рассмеялась Александра. — Представляете, какую ужасную ошибку мы бы с Вами совершили, если бы поддались на уговоры родителей?

— Вы правы Алекс, во всем правы.

Юленька, которой поначалу бурная светская жизнь и развлечения были в новинку, как-то быстро устала от бесконечных праздников. Вот вроде и без труда давалась ей та роль, которую на нее накладывало ее положение супруги князя Шеховского, тем более, что все домашние хлопоты по-прежнему лежали на плечах ее свекрови, но в какой-то момент вся эта жизнь с ее ослепительным блеском, интригами и сплетнями вдруг показалась ей не настоящей, насквозь фальшивой. Как можно так жить? — недоумевала она. — Впустую, бездумно в вечной праздности.

Как-то после обеда, сидя у себя в будуаре, она разбирала почту. Приглашение, еще одно приглашение… Боже! Как хочется тишины и покоя. Задумавшись и уставившись невидящим взглядом в окно, она не заметила, как неслышно открылась дверь, и, тихо ступая по толстому ковру, в комнату вошел Павел и остановился за ее спиной. Тонкая рука ее с зажатым между пальцами письмом безвольно свисала с подлокотника. Юля выглядела печальной, задумчивой, в тонких чертах легко читалась усталость. Шеховской осторожно коснулся ее плеча.

— Жюли, mon coeur (сердце мое), что с тобой? Ты не захворала? — обеспокоенно спросил он, и его горячая рука скользнула на прохладный лоб жены.

— Нет, не захворала. Устала, — едва заметно улыбнулась она. — В деревню хочется! — вздохнула она.

— В деревню? — удивленно переспросил Павел.

— Ну да, в деревню. На санях прокатиться меж полей, чтобы вокруг, куда взгляд ни кинь, только белый простор да синь небесная, да колокольчик под дугой заливался — мечтательно улыбнулась она. — С горки прокатиться, чтобы щеки горели от мороза, а потом прийти домой, присесть около печки и обжигающего чайку с медом липовым испить прямо из блюдца, как купчиха, безо всякого этикету.

Шеховской задумался.

— Ну что ж, душа моя, можно и в деревню, — отозвался он. — Думаю, тебе понравится в Павлово, и горка там имеется, насколько я помню, — с улыбкой добавил он.

Не дожидаясь конца сезона и масленичной недели, когда весь светский Петербург на какое-то время впадал в не знающее удержу бесшабашное веселье — катались с ледяных гор, что сооружались на Марсовом поле, участвовали в гуляньях на Адмиралтейской площади, где строились временные торговые лотки и устраивалось нечто вроде ярмарки с непременными блинами и балаганами, лихо катались на санях, запряженных тройками резвых рысаков, — молодая чета Шеховских отбыла в Павлово. Софья Андреевна тоже пожелала оставить столицу и отправиться в родовое имение, прихватив с собой и весьма недовольную таким положением дел Мари, чтобы по пути завезти ее в имение Валевских в пяти верстах от Павлова.

Глава 17

Из ворот усадьбы на широкий простор вырвалась запряженная в сани тройка и понеслась во весь опор, подгоняемая залихватским свистом и щелканьем кнута. Высокие, в пояс, сугробы вдоль дороги переливались россыпью бриллиантов в ярком свете морозного февральского утра. Заливаясь смехом, молодая женщина прятала лицо в роскошном собольем воротнике от обжигающего ветра, несущегося ей навстречу. На повороте сани опасно накренились, и, не удержавшись, Юля вылетела через низкий бортик прямо в высокий сугроб вдоль дороги. Снег, с виду мягкий и пушистый, оцарапал нежные щеки и разом обдал холодом, набиваясь за воротник и в рукава. Муфта ее куда-то отлетела, и мороз тотчас принялся кусать тонкие пальцы.

Перевернувшись на спину, она открыла облепленные снегом ресницы и замерла от восторга, глядя в бездонное, без единого облачка, синее небо. Господи, глубина-то какая! Аж дрожь пробирает, а в душе ширится и растет восторг и опьяняющее чувство свободы, — кажется, что будь за спиной крылья, так бы и взмахнула ими, и полетела в эту бескрайнюю высь и синь.

Павел, с трудом удержав поводья на крутом повороте, оглянулся назад через плечо, и тут же похолодело и упало ледышкою вниз сердце. Вдали на белом снегу, словно капля крови, алел крытый бархатом салоп его жены. Натянув поводья, Шеховской спрыгнул к облучка и бросился к ней напрямик через поле, проваливаясь по колено в снег и путаясь в полах длинной бобровой шубы.

— Юленька! — отчаянный крик подхватил и понес ветер в бескрайний белый простор.

Задыхаясь, бежал так, что нещадно закололо в боку, дыхание с хрипом вырывалось белым облачком изо рта. Упав на колени рядом с ней, Поль обхватил ладонями ее лицо.

— Юленька, родная моя, жива!

Сердце билось где-то в горле, нежданные слезы обожгли глаза. Сердито смахнув их рукавом, Павел, обняв жену за плечи, помог ей подняться. Да так и застыли оба, вглядываясь в глаза друг друга.

— Боже! Я даже в первом бою так не боялся, как сейчас, — отряхивая снег с воротника ее салопа, прошептал князь.

Мысль о том, что он мог потерять ее, обожгла, будто его кипятком обдали, а вслед за ней пришла непонятная слабость, дрогнули и едва не подогнулись колени.

— Со мной все хорошо, — приложив ладонь к его щеке, отозвалась Жюли, заглядывая в его обеспокоенное лицо. — Правда, все хорошо! Я даже испугаться не успела, да и снег мягкий.

— Бог мой, а руки-то ледяные, — заботливо согревая ее ладони в своих руках, едва заметно улыбнулся Шеховской, все еще мысленно кляня себя за неосторожность.