Звезда победы

«Только вчера на парткоме о нем вспоминали, — подумал Фомичев, — а он и явился. Легок на помине».

И тут же он с тревогой подумал о судьбе Годунова. Что Годунов будет делать на заводе, куда его можно поставить? Ведь на любую работу он не пойдет, да и нужды в этом нет. Он же великолепный ватержакетчик, один из зачинателей стахановского движения на уральских медеплавильных заводах. Разве что инструктором по стахановским методам работы, людей учить? Это, пожалуй, подойдет.

Фомичев и Годунов встретились часа через три в уютном ресторане Дома культуры. К их столику то и дело подходили обедающие, поздравляли Годунова с возвращением домой. Годунов производил впечатление человека уверенного, спокойного за свою судьбу. Но складочка раздумья лежала у него над переносьем. И Фомичев подумал, как много часов, вероятно, провел он в тревоге, обдумывая, как будет жить и работать дальше. Потому-то, верно, и не писал никому.

— Ты почему ордена не носишь? — спросил Фомичев.

— А ты?

— Мне их и надевать нельзя сейчас, — отшутился Фомичев. — Еще отберут за такую работу.

— А я решил… Война давно закончилась, и не стоит теперь выставлять напоказ военные заслуги. Надо новую славу завоевывать — трудовую.

Реже стали подходить знакомые, ресторан пустел. Оки смогли провести разговор, интересный только им, связанным еще довоенной дружбой, когда и у Годунова проходил свою заводскую практику Фомичев. Расспрашивал Годунов, а Фомичев отвечал.

— А здорово вы работаете, — с восхищением отозвался Годунов. — План выполнили, а вам этого мало показалось. Народ вперед рвется! Хорошо! Во многих городах я лежал, пока лечили меня. Везде так, по всей стране. О коммунизме все думают… Всего три года после войны прошло… И какой войны! Видели мы с тобою, какие города нам немцы оставляли — камень и щебень. А зоны пустыни на Орловщине и Киевщине помнишь? Я думал, лет на десять работы хватит, чтобы все в прежнем виде восстановить. Ошибся. Восстановили много. А построили столько, что и не верится. Сильный наш народ. А после войны стал еще сильнее.

Годунов задумчиво смотрел в окно.

— А как это хорошо — вернуться домой, — скупо обронил он. — Я все думал: наступит время, пройду знакомой улицей, погляжу на наши горы, через старую проходную войду в завод, поднимусь на печи… Работать хочется, товарищ главный инженер, — смутившись заключил он.

— Как же ты думаешь жить? — осторожно спросил Фомичев.

— Так, как и раньше жил, — медленно проговорил Годунов, разглядывая что-то на улице. — Опять в сменные мастера на свои печи. Найдется такое место?

— Конечно.

— Заметано? — быстро спросил Годунов. — Отдохну дней десять — и на завод.

— Согласен.

— Ты, может, боишься, что подведу цех? — взглянув прямо в глаза главному инженеру, испытующе спросил Годунов. — Ты не бойся. Я солдат, я все обдумал. Печь поведу не хуже других. Да и какой я инвалид? Я ведь левой рукой писать научился. А не пойдет у меня, первый сам скажу тебе об этом, как ни горько мне это будет.

— Ладно… Знаю же я тебя! Но в ватержакетном сейчас очень плохо. Сам видел… Надо там всех людей расшевелить. Вот ты их и шевельни, как бывало раньше. Помнишь, как работали?

— А ты помнишь, как на фронте было? — оживился Годунов. — Перед боем собираются коммунисты. Они должны возглавить наступление. Первыми берут они на себя боевые обязательства. Потом, когда идешь в бой, помнишь, что на тебя смотрят бойцы. И ты идешь вперед, они идут за тобой. Помнишь: «Коммунисты, вперед!» Вот так хочется жить и в мирных условиях. Люди каждую минуту должны видеть: ты коммунист.

Глаза у него засверкали. Он весь подался к Фомичеву, высказывая затаенные мысли, выношенные в бессонные госпитальные ночи, по дороге домой. Рука его лежала на белой скатерти стола, худая рука с резко проступающими сплетениями вен.

Фомичев молча слушал его. Эти мысли были ему близки.

— Да, — произнес он, — нам всем сейчас так надо работать.

В ресторане показался Сазонов. Увидев Фомичева и Годунова, он направился к их столику.

— А! Годунов объявился. Мне говорили, заходил к нам. Печи потянуло старого ватержакетчика посмотреть?

Сазонов присел к ним за столик и заказал себе ужин.

— Совсем отвоевались? Теперь к нам? — спросил он Годунова. — Вы, кажется, последний. Все уже домой вернулись. Много вас, бывших фронтовиков, на заводе.

Общий разговор за столом не клеился. Фомичев подумал, что ему пора уходить.

— Зайди ко мне, — сказал он Сазонову. — Надо нам о второй печи поговорить. Ничего ты на ней не делаешь.

— Как раз собирался к тебе. Я ее сегодня ночью останавливаю.

— Что? — испуганно спросил Фомичев. — Еще что случилось?

— Видел же ты — все больше стынет печь. Придется остановить. На ходу нам ее теперь не поправить.

Фомичев гневно смотрел на Сазонова.

— Почему ты сообщаешь об этом за ужином? Другого времени не нашел? Ты забыл, что на остановку печи требуются разрешения директора и главного инженера.

— Вопрос не о форме, а о существе. Я собирался зайти к тебе и доложить.

— А по существу я запрещаю останавливать печь. Запороли… Лечить ее будем на ходу. Она должна давать медь. Даже на тонну мы не имеем права снижать выплавки.

— Я буду просить снизить нам план.

— Кто тебе позволит? Мы поднимаем завод, мобилизуем все силы. А ты в такое время просишь снизить тебе выплавку! Думаешь, о чем говоришь? У кого ты найдешь поддержку?

— Я думал, что ты поймешь меня.

— Что я должен понять? Удивляешь ты меня, Константин, в последнее время. Очень удивляешь.

— Но ты же видел, как плоха печь! — воскликнул Сазонов с подозрительной пылкостью, словно боясь, что разговор перейдет на другое.

— Еще раз повторяю: остановка — не выход. Надо ее быстро вылечить. Сам приду к вам. Как раз хотел тебе рекомендовать и опытного мастера. Годунов хочет вернуться в свой цех.

— Да? — Сазонов выразительно посмотрел на пустой рукав Годунова. — Трудновато товарищу Годунову будет.

— Трудновато, нет ли, он сам решит.

— А куда же я его поставлю? Кого снимать будем?

— Никого. У тебя сейчас три смены. Пора опять вводить четвертую. Военное время прошло. Годунов встанет мастером четвертой смены.

— По вашему приказу печь должна продолжать работать? — Сазонов в упор смотрел на главного инженера.

— Я приказал вылечить ее на ходу. Через час я буду у тебя в цехе. Все окончательно решим на месте.

Главный инженер поднялся, давая этим понять, что разговор окончен.