Звезда победы

— Цветочные клумбы так и не будете поправлять? — неожиданно спросил Фомичев.

Вишневский вздернул плечами:

— До цветов ли теперь?

— На заводе так и говорят, что Вишневский цветочками забавлялся, а как до дела дошло, он и о цветах позабыл. Надо и о цветах думать. Ты не для своего удовольствия их сажал. Цветы — это показатель нашей культуры. Наши заводы — социалистические предприятия. Строим новые, красивые города, озеленяем их, украшаем скульптурами, парками. Заводы должны входить в эти городские ансамбли. Ты знаешь, что мы собираемся всю заводскую площадку засадить деревьями, везде разбить газоны. Надо тебе продолжить это дело. Я прошу восстановить клумбы в самые ближайшие дни и весь цех привести в порядок. Так было здесь хорошо! А теперь опять появились мусор, грязь, как у Сазонова.

Лицо начальника цеха вспыхнуло.

— Вот не думал, что вы уступите Сазонову, — упрекнул Фомичев. — Надеялся видеть ваш цех впереди других. А теперь ватержакетчики взяли такой разгон, что вам их и не догнать.

— Есть технические возможности… — сказал, отвернувшись, Вишневский. — Мы к ним подошли. Можно двигаться дальше? Можно. Но надо прежде все хорошо рассчитать.

— Милый разговор.

— Давай говорить, как два инженера.

— Мы так всегда разговариваем.

— Нет, иногда, как два политика.

— Мы всегда разговаривали как советские инженеры. Ты уже начинаешь говорить о пределах. Посмотри работу других медеплавильных заводов. Там проплав выше, чем у вас. Идут они теми же путями, каким пошел и ты: усиление теплового режима.

Вошел Василий Петрович и остановился у двери. Фомичев посмотрел на мастера и подумал, что годы уже сказываются на нем. Сутулиться он стал сильнее, нет прежней бодрости. Бережнее надо относиться к старому мастеру. Много он сделал на заводе, еще больше может сделать.

— Будем говорить как два советских инженера. Для консультации позовем самого опытного среди нас.

Петрович, нахмуря брови, посмотрел на Фомичева.

— Василий Петрович, так мы и не поднимем проплава на печи? Ковши вам дали, концентрат пошел лучше. Все обещания выполнили. Когда вы свои начнете выполнять?

Мастер пожевал губами и отвел в сторону глаза. Вишневский смотрел на Фирсова.

— Авария застала всех нас врасплох. Ладно, все мы в ней виноваты, все недосмотрели. О сводах ведь только поговорили. Барсов три дня назад выехал в Медянск. Там делают хромомагнезитовые своды. Скоро такие будут и у нас.

Фирсова это сообщение как будто и вовсе не тронуло.

— Петрович, вы самый опытный мастер в отражательном цехе. Без вас у нас ничего не выйдет. Поднимите работу печи, научите новому режиму всех мастеров. За сводом будем вести особое наблюдение.

— Потерпите, Владимир Иванович. Войдет печь после ремонта в силу, поопалится свод, тогда опять рискнем.

— Какой же риск?

— К слову пришлось, Владимир Иванович. Пять дней сроку дайте.

— Многовато.

Фомичев остался недоволен этим разговором. Он и Вишневского упрекнул, что он сам рассуждает почти так же, как и мастер.

У выхода из цеха Фомичева нагнал Фирсов.

— Прошу вас, Владимир Иванович, на пироги в воскресенье.

— Что за праздник?

— Тридцать лет будет как на заводе.

Фомичев даже остановился.

— Уже тридцать лет? Приду, — ему почему-то стало неловко перед мастером. — Приду, дорогой Василий Петрович, непременно приду. Спасибо за приглашение.

Он пожал руку мастера и направился в заводоуправление.

У входа в заводоуправление Фомичев встретил парторга завода.

Данько был в прекрасном настроении. Ровный подъем в работе завода радовал его.

— Знаете, — сказал Данько, — я уже о звезде начинаю думать. Скоро нам ее зажигать. Она была у нас не на месте. У ворот завода ее почти никто не видел. Хорошо бы ее поднять повыше. Пусть все увидят, как она загорится. Поставим ее на трубу отражательной фабрики? Всему поселку засверкает. Да и горняки на нее смотреть будут. Весь район будет знать, что мы свое слово держим.

Данько спохватился.

— О самом главном забыл сказать. Приходил Фирсов, приглашал к себе на семейный праздник. Отмечает тридцатилетие работы на заводе. Надо почтить его юбилей. А когда начнет выполнять план, то и в клубе вечер проведем. Хороший мастер, так досадно, что сейчас у него дела плохи.

23

Заводские сутки начинаются в полночь. В этот час в поселке люди ложатся спать. Гаснут в окнах огни. В парке музыканты играют последний вальс. Заводской диспетчер откладывает в сторону большие листы, на которых он отмечал часы прибытия составов с рудой, выпуска металла из печей, простои оборудования, аварии, и берет новые, чистые листы.

Далеко разносится басовитый голос гудка медеплавильного завода.

Начались новые сутки.

В ватержакетном цехе тоже начались новые сутки. Как будто обычная заводская ночь. Но многие в ватержакетном цехе будут вспоминать ее. Она будет памятной Сазонову, Фомичеву. Годунову эта ночь напоминает ту, когда он, услышав о рекорде Стаханова, устанавливал свой на Урале.

Сегодня цех начинает работать по новому графику. Кажется, все предусмотрено, все сделано, но кто знает, какие неожиданности могут случиться в течение суток? Сутки! Ведь это так много! Вот почему так неспокоен Сазонов. Он замечает на верхней площадке директора и парторга завода и обходит их стороной. Сейчас ему не до расспросов, не до разговоров.

Немчинов и Данько стоят рядом, покуривают, смотрят. Они говорят о войне в Китае, о событиях в Берлине, где так обострились отношения с бывшими союзниками, о всей гнусной политике англо-американского империализма, о ходе уборки урожая на юге нашей страны. О заводских делах уже вес сказано — сейчас надо ждать, как выдержат ватержакетчики график первого дня работы.

К ним подходит Фомичев.

— Все как будто хорошо. Трудным казалось перевести цех на график. А теперь кажется: как это раньше мы о нем не подумали?

— Положим, — охлаждает его Данько, — не так уж просто было. Вспомните, как с Сазоновым возились.

— Работу только начали, — добавляет Немчинов. — Посмотрим, как справятся.

У печей идет обычная работа. Подходят составы с рудой, флюсами. Слышится железный грохот заслонов, когда шихта засыпается в печь. Из нее в это время вырываются клубы газов и взлетает рой искр. Электровоз оттягивает пустой состав.

На путях подает нетерпеливые гудки другой электровоз: он просит дать ему дорогу к следующей печи.