Звезда победы

— Продолжаем: «Во втором полугодии на заводе еще шире развернулось социалистическое соревнование. Свое дополнительное обязательство мы стали считать основным планом завода. Идея досрочного выполнения плана первой послевоенной пятилетки воодушевила весь наш коллектив. Инициаторами новых методов работы, улучшения технологии явились десятки рабочих, мастеров, инженеров. Среди них хочется назвать имена…» Называйте!

— Надо с Годунова начать, — предложил Фомичев.

— «…бывшего танкиста, сменного мастера ватержакетного цеха Андрея Никитича Годунова, ветерана завода, старшего мастера на отражательной печи Василия Петровича Фирсова…»

Василий Петрович прерывисто вздохнул.

— В моем цехе — фурмовщик Катериночкин, — произнес Гребнев.

— Запишите… Ну, дальше: «Сейчас по примеру смены мастера Андрея Годунова на заводе появилось около пятидесяти бригад отличного качества. Основные цехи перешли на работу по графику. Растут ряды стахановцев, ведущих борьбу за высокие технические нормы извлечения меди, снижение расходов всех материалов. Этот год мирного труда на благо нашей великой Родины показал, какие огромные творческие силы рождает социалистическое соревнование. Мы сумели досрочно выполнить годовой план и добиться значительных результатов и в экономических показателях». Теперь ваше слово, Георгий Георгиевич.

Немчинов, вынув из футляра очки и надев их, придвинул к глазам листок и стал называть цифры.

— Гребнев, записывайте, — напомнил ему Данько.

Солнечный зимний день потух, снег на горах посинел, а в парткоме все еще обсуждали письмо товарищу Сталину.

Прислушиваясь к голосам людей, Фомичев думал, как многому научил всех их этот год. Все они прошли большую школу — школу заводской чести. Вот сидит взмокнувший от волнения мастер Василий Петрович Фирсов. Через какие препятствия он шел к своей сегодняшней отличной работе! Рядом с ним молчаливый начальник цеха Сазонов, нервно покуривающий папиросу. Ну, этого пришлось просто ломать общими силами. Теперь впервые среди лучших людей завода сидит он в парткоме, выбранный в цехе в число тех, кому поручено подписать письмо товарищу Сталину. Поодаль фронтовой друг Андрей Годунов. Он облокотился о подоконник, глаза его спокойны. Смена его остается передовой в ватержакетном цехе, и мастер держится уверенно и с достоинством. Что-то записывает, шевеля губами, Вишневский. И для него этот год был нелегким, но радостным. Фомичев взглянул на Марину. Глаза у нее сейчас мечтательные, какие бывают в самые лучшие минуты душевной радости и счастья. О чем сейчас может думать она, полгода назад собиравшаяся покинуть завод?

Вот оно, великое содружество людей завода! Большое, великое дело сплотило и объединило их.

В комнате торжественно тихо. Записаны последние слова рапорта о выполнении годового плана.

— Надо сообщить и о наших обязательствах на будущий год, — напоминает Данько. — Силы свои мы теперь знаем. Заводское собрание приняло решение выполнить пятилетний план в три с половиной года. Владимир Иванович, вам поручали сделать все подсчеты. Ваше слово.

Фомичев встает.

Годунов открывает форточку, и в эту минуту высоко в небе загорается рубин звезды. Взгляды всех обращены на нее.

— Запишите, Михаил Борисович, — торопливо говорит Данько. — «По вечерам над нашим заводом горит звезда — знак выполнения заводом своих обязательств. Обещаем Вам, дорогой Иосиф Виссарионович, что эта звезда всегда будет гореть, как символ успешного движения в будущее — к коммунизму».

Свердловск, 1948—1949 гг.

В ТРУДНЫЕ ГОДЫ Повесть

1

Металлургический завод стоял в подгорной части города, растянувшись километра на полтора вдоль берегов реки. Над ним всегда висело облако темного дыма: день и ночь на заводе грохотали правильные молоты, придававшие мягкость знаменитой кровельной жести. Местные жители говорили, что эта кровля может стоять на крышах полтораста лет без покраски. Такое качество железа объясняли особой чистотой местных руд. Мелкая пыль вылетала из доменных печей и засыпала ближние улицы.

Были в городе и другие предприятия. Рядом добывали железную и медную руды, неподалеку от металлургического стоял механический завод, среди лесов были разбросаны золотые и платиновые прииски. Были еще кирпичный, лесопильный, метизный и другие заводы.

Но главным оставался металлургический. С него начался город: первые металлурги были основателями его.

Насчитывалось несколько десятков таких семей, в которых поколениями работали на металлургическом. Свои родословные в этих семьях вели от прадедов, пришедших в эти места около трехсот лет назад. Все эти фамилии были самыми уважаемыми в городе.

К таким почетным и уважаемым семьям принадлежала и семья доменного мастера Семена Семеновича Клемёнова. Клемёнова знали не только в своем, но и в других уральских городах.

В ту пору, с которой начинается наш рассказ, в тридцатые годы, Семену Семеновичу еще не было и пятидесяти лет. Был он невысок ростом, но широк в плечах и бел, как лунь. Поседел он разом, когда город захватили колчаковские банды. Семена Семеновича в числе трех десятков рабочих, зачинщиков забастовки на металлургическом, вывезли за город. По трое, связанных одной веревкой, их подводили к старому медному шурфу, расстреливали в лицо и сбрасывали.

Клемёнова тоже сбросили в шурф. Но он был только ранен. Ночью, очнувшись, он нашел в себе силы разорвать веревку, вылезти из-под трупов погибших товарищей и выкарабкаться из шурфа. Он посмотрел в сторону завода: ни одного огонька — завод затих. «А все-таки остановили…» — подумал удовлетворенно Клемёнов.

Под утро он постучал в окно своего дома. Жена открыла дверь и не сразу признала мужа: перед ней стоял седой человек, постаревший лет на двадцать.

Неизгладимый след оставила на нем и домна. Лицо Семена Семеновича обтягивала тонкая нездорового розового цвета кожа. Зимой лицо очень мерзло. После ухода белых, когда опять пускали домну, из кожуха выше летки прорвался чугун и брызнул мастеру в лицо.

Дом Семена Семеновича, крепкий, просторный, в четыре комнаты, со службами, словно выстроенный не только для себя, но и для правнуков, стоял на горе. С нее был виден весь город, где в низине дымил завод.

Приезжим город казался серым от доменной пыли, грязноватым, старым. Но Семен Семенович видел, как с каждым годом изменялся он все к лучшему. В центре города появился большой сквер. Летом тут уже шумели тополя и березы, цвели сирень и акация. Живая стена сирени и акации, окаймлявшая сквер, особенно радовала глаз. В летние вечера в центре сквера на площади, которую назвали «Пятачком», в деревянной раковине играл оркестр. Собиралась молодежь и танцевала. На берегу широкого заводского пруда построили парк культуры и отдыха, на пруду — лодочную станцию, купальню. Парк был хорош еще и тем, что прямо из него можно было пройти в лес и на покосы, которые еще держали многие заводчане.

Место это стало самым веселым в летние месяцы: охотники и рыбаки, возвращаясь домой, задерживались на широкой веранде ресторана, чтобы за беседой выпить кружку пива или пропустить, праздничный стаканчик крепкой.

В короткое время произошли и другие значительные перемены. В годы первой пятилетки начали строить сразу три больших завода. Появлялись новые высокие каменные дома. В строительных лесах стояли здания театра и шестиэтажной гостиницы. Город быстро разрастался, становилось многолюднее, шумнее.