Звезда победы
Шрифт:
Трофим Лаврентьевич встает и виновато моргает красноватыми веками. Ему уже за шестьдесят, борода в последние два года все больше седеет, в это лето он стал ходить, опираясь на палку, и теперь не расстается с нею.
— Скажи ты ему, Анисья Романовна… — просит бухгалтер. — Мне уж и верить перестал, — говорит бухгалтер. — С утра сидит, как приклеенный. Ведь сказано, что завтра по ферме будет готов отчет. А он сидит и сидит! Что ты, право, Трофим Лаврентьевич! — прямо к посетителю обращается Василий Иванович, повышая голос — Никто твою внучку не обманет: сколько надоила, за столько
Анисья Романовна улыбается:
— Пойди, Трофим Лаврентьевич, помоги женщинам. А тут ты людям работать мешаешь. Завтра тебе все покажут, прятать ничего не будут.
— Да я не к тому, что обманут, — ворчит Трофим Лаврентьевич и пристукивает палкой. — Мне интересно знать, что мы наработали.
— Завтра приходи, все расскажут, — повторяет Анисья Романовна. — Как у тебя на парниках? Заложил навоз? Утром приду проверять. Да лошадь мою отведи на конюшню, — просит она.
Когда старик закрывает дверь, Анисья Романовна присаживается к столу бухгалтера и с тревожным любопытством спрашивает:
— Что у нас получается?
— В ажуре идем, — довольно произносит Василий Иванович. — В ажуре, Анисья Романовна. Полтора миллиона будет. Вот посмотри-ка, от полеводства собирались, взять сто семьдесят тысяч, а получили двести двадцать. От огородничества…
Бухгалтер называет цифры, Анисья Романовна шевелит губами, повторяя их. Оленька, перестав щелкать, внимательно слушает.
Так они и сидят втроем минут тридцать. Анисья Романовна прикидывает, сколько же денег выйдет на трудодень: получается хорошо. — Что же они смогут сделать в текущем году? Закончат кирпичный завод. Надо построить новую механическую мастерскую, такую, как в МТС, отдельный дом для лаборатории, новые ясли, каменную ферму…
Она спохватывается и говорит:
— Заслушалась я тебя, Василий Иванович, про все другие дела забыла. Колдун ты, когда цифры начнешь откладывать. Пойдем, Оленька, ко мне: новые книги привезла, отнесешь их в клуб.
— Быстрее возвращайся, — напоминает девушке Василий Иванович. — В клубе не засиживайся. Через три дня отчет надо в райцентр везти. Слышишь?
В дверь заглядывает Маруся Шаврова, повязанная шалью.
— Ой, тетя Аня! — восклицает она. — Приехали? А у меня к вам дело.
Девушка скрывается, а через минуту, раздевшись, появляется в комнате. Светлый свитер обтягивает ее стройную девичью фигуру, тяжелые темные косы — почти до пояса. Черты лица крупные, сочные красные губы, ярким румянцем горят щеки. Столько в лице ее здоровья, силы и чего-то такого, что иначе и не назовешь, как счастье молодости. Анисья Романовна, словно впервые увидев ее, с изумлением думает: «Красавица! Вот уж красавица!»
Маруся кидается к ней, крепко обнимает ее и звонко целует в губы.
— Ой, тетя Аня! — скороговоркой говорит она. — Как мы вас с утра ждали на ферме! Почему не зашли? Раздоилась наша Сосенка! Приучили ее жмых есть. Помните, говорила я вам… Теперь опять двадцать пять литров надаиваем.
Торопливо,
словно собираясь куда-то бежать, Маруся рассказывает, как заметила она, что Сосенка перестала есть жмых и начала уменьшать удои. «Знаете, тетя Аня, десяти литров не давала… Это наша-то Сосенка!» Маруся заменила жмых отрубями и словно заново начала приучать свою любимицу к жмыху. Вот и приучила. Сейчас Сосенка исправно поедает все, что ей дают, и удои стали прежними.Рассказ Маруси так интересен, ее радость всем так близка, что даже Василий Иванович перестал стучать костяшками и слушает девушку. Оля просто впилась глазами в подругу.
Анисья Романовна с волнением думает: «Милые мои девочки… сколько же лет вам было, когда я впервые пришла к вам на елку? Ох, как нам тяжело тогда было… Какая для вас была радость — елки. И нам возле вас стало легче». Выходило, что прошло около восьми лет. Девчушки эти бегали тогда в коротеньких платьицах, с туго заплетенными маленькими, как морковки, косичками. Лапушки у них были крохотные, пухлые.
Она встает. «Милые девочки! Не нужно этих воспоминаний… Нам сейчас хорошо живется. С каждым днем все лучше. Не допустим, чтобы все то могло повториться с вами».
— Пойдемте, девочки, — зовет она Марусю и Олю.
Вместе они выходят на улицу.
В конце широкой улицы стоит школа с большими окнами. Из нее сейчас выбегают ребята. Звонкие голоса их доносятся сюда. Девочки отделяются от шумной толпы и разбегаются по домам. А ребята все еще возятся возле школы, валят друг друга в снег. В воздухе мелькают сумки, портфели, шапки. Ну, прямо, как снегири и щеглы на пустыре у репейников!
Девочки первые встречают Анисью Романовну и наперебой здороваются. Слышатся певучие голоса:
— Здравствуйте, тетя Аня!
— Тетя Аня! Здравствуйте! Приходите к нам!
Потом набегают мальчики — красные лица, все в снегу, пальто и шубенки кое-как застегнуты, шапки лихо заломлены. Анисья Романовна останавливается и строгим голосом зовет одного из них. Он бежит, распахнув пальто. Эка, герой! Мороз ему нипочем.
— Застегнись, Миша! — приказывает Анисья Романовна.
— А мне жарко! — дерзко бросает Миша и хочет проскочить дальше.
— Говорю, застегнись! — прикрикивает Анисья Романовна.
Маруся догоняет мальчишку, схватывает его и приговаривает:
— Ах, тебе жарко, тебе жарко…
Она застегивает ему все пуговицы и даже крючок на пальто, хоть мальчишка и отбивается. Потом проводит рукавичкой по его румяному лицу снизу вверх и только после этого отпускает.
— Теперь беги…
И он бежит, оглядывается и хохочет, надеясь, что Маруся кинется за ним.
Дома Анисья Романовна показывает на две большие пачки, завернутые в бумагу, обвязанные веревками.
— Донесете?
— А посмотреть можно? — спрашивает Оля, а Маруся добавляет:
— Костя не покажет. Уж такой! Сразу спрячет в шкаф и скажет: «Зарегистрируют, а тогда смотрите и выбирайте».
Девушки усаживаются за стол, развертывают книжные пачки и рассматривают книгу за книгой.
Сережа, сын, открыв дверь, с порога поет:
— А я купил кандалы и подошвы!