Звездное ожерелье

– Зачем? – изумился он.

– Она мне интересна. Я ее вижу во второй раз. И она кажется мне загадочной. А я не люблю загадки. Работа у меня была такая – разгадывать загадки.

Много лет разгадывала. В привычку вошло, – Завадская старалась говорить шутливо.

– Чем же она вам интересна? – Ватутин изумился искренне. Интерес к его жене этой странной женщины был неожиданным. Видно, что его ни разу в жизни не спрашивали в подобном тоне о собственной жене.

– Видите ли, я категорически не приемлю всякого рода висюльки и бирюльки, макияжи и яркие краски на лице женщины. Для меня женщина – прежде всего олицетворение страдания. А ваша жена либо скрывает за всем этим, – Завадская обвела рукой вокруг лица, – глубокое страдание, либо это какое-то отклонение. Извините, у нее не отклонение, а клоунада, что ли? Не знаю, как выразить свое отношение к этому эпатажу, – Завадская беспомощно оперлась на высокий стул возле застывшего «однорукого бандита».

– Почему вы так пристрастны к моей жене? Вокруг много эпатирующих женщин, – Вашутин показал на зал.

Там, внизу, веселились и танцевали дамы, нарядные и не очень, красивые и симпатичные, ухоженные и хорошо пахнущие.

Странно было видеть в одном месте так много красивых женщин, словно их собрали для демонстрации и они неожиданно потеряли индивидуальность. Красивая женщина должна быть в окружении обычных женщин, чтобы оттенять собой всю убогость окружающего мира.

– Мне бы хотелось написать о ней: любая загадочная женщина будет интересна для современниц, не только для вас и меня.

– Что? – Ватутину явно не хватало воздуха. Он ожидал чего угодно, но отнюдь не такого поворота событий. Больше всего ему хотелось избавиться от назойливой и странной собеседницы. Предложение Завадской меняло ситуацию. Запахло интригой…

– Да. Женская судьба, причем любая женская судьба, так похожа и так различна во все времена. Именно женская судьба является приметой нашего времени, я имею в виду наш стремительный и растерявшийся от набранных скоростей двадцать первый век. Так сказать, новое тысячелетие, «Новая эра». В прошлом остались представления о женщине, в которых ей отводилось место лишь на кухне, в церкви и в детской. Судьба женщины требует не только описания, но и осмысления. Если рассматривать женскую судьбу в жестком требовании равноправия с мужчинами, как единственное условие прогресса, можно дойти до карикатурного образа. Если же рассматривать женскую судьбу как некую женскую долю, то есть добавив немного сентиментальности, слащавости, пошлости, можно скатиться до бульварщины. Мне бы хотелось немного раскрыть женскую суть, чтобы современницам стала понятна вековая боль женского рабства. Естественно, приоткрыть и издержки женского раскрепощения… Хотя вряд ли у меня это получится, – спохватилась Завадская, заметив недоуменный взгляд Ватутина.

– Отчего же? Думаю, что именно у вас получится, – уважительно произнес Федор Иванович.

– Может быть… Мне ваша жена интересна своей тайной, но если я ее разгадаю, мне станет скучно. А для современниц будет интересна тема достижения успеха, хорошего успеха, в делах, бизнесе, семье. Вот, пожалуй, и все, что я хотела сказать. Естественно, нужно прежде всего ваше согласие. Ведь мне придется коснуться ваших интимных тайн. И мне придется выносить приговор, выносить эти тайны на суд читательниц или нет. Конечно, мне хочется, чтобы эту книжку прочли не только женщины, но и мужчины. Пусть ругаются, злятся, но пусть прочтут.

– В вас чувствуется характер! Вы еще не получили согласия, ни моего, ни моей жены, у вас еще только брезжит идея, а вы уже предполагаете, что будет книжка, и видите своих читателей.

– Да, я упорный человек! Настырный! Мне это еще в детстве говорили… Пожалуй, я пойду в зал. Кушать хочется. Помните у Пушкина: «Еще бокалов жажда просит залить горячий жир котлет, как звон брегета им доносит…»? Правда, столы на этом мероприятии более чем скромные, но все-таки заесть червячка можно. Могли бы и картошки жареной подать, учитывая, что люди с работы придут. День-то будний, тяжелый, нервный.

– Как это у вас все уживается? От разговоров о высокой литературе легко переходите к жареной картошке, – восхищенно произнес Вашутин.

– Никто еще не отнимал у женщины права на аппетит. Мужской аппетит. Тем более если она работает наравне с мужчинами, – засмеялась Завадская. – Право, я не знаю, буду ли я реализовывать эту идею.

– Вот вам моя визитная карточка. Позвоните обязательно и скажите о вашем решении. Я буду ждать. У вас есть что-нибудь опубликованное?

– Да, рассказы. Говорят, неплохие. Я принесу вам, надеюсь, вы прочтете.

Галина Сергеевна вернулась в зал. Села за столик и пригубила шампанское.

Официант мгновенно подскочил и подлил еще. Встал за спиной, ожидая, пока Завадская не выпьет все содержимое. Но она отставила бокал и уныло поковыряла тарталетки. Есть расхотелось.

«Вот, заявила о своей идее – написать женскую судьбу, а что дальше? Как связать эту самую женскую судьбу с Городом? С Успехом? Не нарушаешь ли ты этим самым Божье предназначение, в данном случае Тамары Львовны? Зачем искать истину? Чтобы положить этот драгоценный слиток истины на журнальные столики будущих читательниц? В чем идея – как Ватутина достигла успеха в бизнесе? Так это получится пособие для начинающих бизнес-вумен! Связать ее судьбу с Великим Городом тоже не получится. Отчего? Не знаю…»

Завадская оделась и незаметно ушла. Пошла пешком. Литейный проспект, улица Пестеля, Марсово поле, Миллионная… Незаметно отмеривая километры, она добралась до своей Адмиралтейской набережной.

Ночной город отдавал ей свою красоту и любовь. По дороге она не услышала ни одного ругательства, не лицезрела ни одного пьяного, не столкнулась с грабителями.

Почему-то вспомнился давний эпизод, не такой уж давний, двухлетней давности, как на Марсовом поле на Завадскую напал грабитель. Дело было в январе, она медленно брела в своей тяжелой дубленке, в пятницу, и мечтала о нескончаемом уик-энде, называемом в милиции сокровенным словом – «пенсия»! В момент сладостного получения благословенной пенсии (мечты унесли на три года вперед фантазерку) она и упала от толчка в спину. Неловко поднимаясь, увидела длинные ноги убегавшего грабителя.

Что же ею руководило в тот момент? Будущий позор? Унижение? Она таки догнала грабителя, вызвала милицию из Центрального РУВД, сама доложила дежурному главка, потом они долго разговаривали по душам с немолодой и уставшей, как сама Завадская, следовательшей.

Приехала она тогда домой на патрульной машине в четыре часа утра. Грабителю чуть позже судья вкатала аж восемь лет – он уже был ранее судимым за разбой.

Но в этот день Завадская не вспомнила давний эпизод. Она любовалась городом. Вспоминала все прочитанное о нем, шептала стихи любимых поэтов и никак не могла сообразить, каким образом увязать в один узел желание питерских дам создать Столицу Красоты и романтический образ Города.

И еще один вопрос мучил ее: чтобы женщина могла писать, у нее должны быть средства и своя комната. Эту цитату она слышала где-то в спектакле, дословно не запомнила, но слова въелись в мозг.

Комната есть, а средств нет! Писать надо! Недавно Завадская прочитала мемуары колоритнейшего представителя «Серебряного века», замечательного поэта и прозаика Георгия Иванова «Петербургские зимы».

Получила безмерное удовольствие! Вымысел соседствует с воспоминаниями, документальные факты – со слухами и сплетнями тех лет, и все вместе воссоздает атмосферу блистательного города с апокалипсическими предчувствиями:

«Счастливых стран сияющие речиНам не заменят сумрачной Невы…»

Завадская вздохнула. Ей хотелось передать атмосферу нынешнего Петербурга, с его новыми предчувствиями, как-никак, в новое тысячелетие перешагнули.

Когда-то, в детстве, ей казалось, что она будет глубокой старухой на стыке тысячелетий. Нет, не получилось из нее глубокой старухи! В новую эру она вошла молодой и красивой, здоровой и полной творческих замыслов. Где-то внутри нее крутилась творческая лаборатория, перерабатывая идею в слова, в строчки, абзацы…