Звездный Июль

Но когда Хогер навалился сверху, устраиваясь между моих ног, на меня словно ведро воды вылили.

– Нет! – Я испуганно выставила руки вперёд, пытаясь оттолкнуть.

– Почему? – Он продолжал упоённо меня целовать.

– Я не могу так.

Его затуманившийся было взгляд протрезвел в одно мгновение.

– Что на этот раз? – сухо произнёс мой работодатель, отрываясь от меня, и мне показалось, что это совершенно другой человек.

Мне стало страшно.

Я села, поправляя одежду и кутаясь в халат.

– Чем я хуже других?!

– Вы не хуже. Вы наоборот… лучше. – Я смотрела в пол, не осмеливаясь поднять взгляд, и понимая, что, кажется, моя карьера закончится.

И вообще закончится всё.

Почему я решила, что он не такой как все?

– И? Как это связано с тем, что ты сейчас мне отказываешь?

– Но ведь по договору я не обязана… - А вот договор, на волне эмоций, я вчера вечером так и не открыла! Не оставляй на завтра то, что может тебя оставить без послезавтра.

– А ты только по договору даёшь? – Его голос сочился желчью.

– Я вообще не «даю»! – прорвало меня.

– То есть ты хочешь сказать…

– Я не хочу сказать. Я вообще не хочу обсуждать это с кем бы то ни было, и тем более с вами. Но – да, я девственница! Старая дева! Довольны? Простите, среди ваших требований не стояло пункта об обязательных навыках в интимной сфере! Поэтому если я вас не устраиваю, вы можете меня уволить, но выставлять неустойку не имеете права!

Я старалась не кричать, хотя сдержаться было непросто. Но какие бы переживания ни владели мною сейчас, я не должна забывать, что в доме, кроме нас, находятся другие люди, которым о предмете нашего разговора знать совсем не обязательно.

Лицо Хогера исказилось нечитаемой гримасой, и я почувствовала, как меня отпускают эмоции. Нет, я по-прежнему ощущала неловкость и страх, но им неожиданно стало свободней, будто из большого зала сразу вышла толпа людей, и смотришь, как вокруг тихо и много места. И пока не можешь к этому привыкнуть.

Это самое точное определение: в эмоциях наступила тишина вместо звона или даже рёва, которые окружали пару мгновений назад.

– Так, - произнёс маэстро, сжимая и разжимая кулаки. – Так! Мы вернёмся к этому разговору позже! – И стремительно покинул мою комнату.

Я сидела на кровати, уставившись в стену.

Почему я такая невезучая?

Меня не отпускал этот контраст между Хогером в постели и после того, как я ему отказала. Который из них был настоящий? Сердце хотело надеяться, что первый. Потому что если второй, то как он мог петь и сочинять такие песни о дружбе, несчастной любви, всё вот это вот?

Как это в нём помещалось?

И что мне с этим делать?

Здраво взвесив за и против, я решила, что в первую очередь необходимо прочитать договор. Чтобы, наконец, получить в руки оружие от произвола нанимателя.

К сожалению, договор не мог защитить сердце, которое разрывалось от обиды и разочарования. Однако я нашла в себе силы встать и открыть шторы.

Вид из окна мне тоже нравился. Как кровать.

И комната в целом.

И вообще, всё здесь.

За окном занимался рассвет, и небо окрасилось нежными персиковыми оттенками. Огненное светило выглядывало из-за шпиля городской ратуши. Картина была столь жизнеутверждающая и радостная, что хоть плачь.

Я вздохнула и полезла искать договор. Потом придвинула кресло к окну и погрузилась в текст. Я прочитала его дважды. Хотя мысли мои всё время норовили сползти в сторону Криса. Но я сумела. Превозмогла, по старой памяти.

Выводы напрашивались странные.

И необъяснимые.

Из всего следовало, что маэстро хотел получить… меня в постель. Это следовало из сцены в гримёрке, где он процитировал пункт из договора – насколько я могла судить по памяти, или дословно, или очень близко к тому. Из его поведения на собеседовании. В ресторане. Из реакции на мой отказ сейчас.

Это был самое очевидное и логичное объяснение.

Беда в том, что логики в нём не было никакой.

Зачем?!

Почему?!

Что теперь делать?

Эти вопросы оставались без ответа.

От эмоциональных переживаний и неопределённости хотелось что-нибудь съесть. Желательно сладкое. И попить. Желательно горячего. В идеале чашка горячего шоколада меня бы устроила.

Как быстро люди привыкают к хорошему! Но, несмотря на саркастический настрой, я переоделась в домашнее платье и решила прогуляться на кухню. Я высунула нос из двери. В коридоре никого не было видно. Я осторожно прикрыла дверь и направилась в сторону лестницы.

Но, проходя мимо соседней двери, остановилась как вкопанная.

Из комнаты Хогера слышались голоса. Первый, несомненно, принадлежал хозяину дома. А второй – молодой женщине.

Я приложила ухо, в надежде узнать, что именно они обсуждают.

Если обсуждают.

Но, увы, ничего расслышать не удалось.

Откуда в спальне маэстро на рассвете взялась молодая женщина?

Вариантов не было: Розалинда Спот дождалась своего звёздного, в некотором смысле, часа. В то, что Хогер уделит репортёрше больше часа времени из своей жизни, я практически не сомневалась. О сколько их упало в эти сети!

Злорадство на некоторое время встряхнуло. Но противное чувство от того, как легко Крис променял меня на эту навязчивую девицу, заполнила душу горькой микстурой.

К сожалению, она даже не облегчала симптомы, не говоря об излечении.

Меня подмывало войти и испортить этим голубкам доброе утро: «Крис, должна ли я учесть утренний приём в графике? За сколько блондинок засчитать госпожу Спот и скольких запланировать на вечер?». Только понимание того, как глупо и мелочно это будет выглядеть, останавливало меня от мести.

Проявив невероятную силу воли, я миновала опасную зону, где могла передумать, и тихо, чтобы случайно не выдать своё присутствие, спустилась по ступенькам. И, честно говоря, растерялась.

Обычно внизу был дворецкий. Но, зная привычки и образ жизни хозяина, вряд ли Томас вставал затемно. Какой смысл дежурить у дверей в такую рань? Одни приёмные часы не кончились, другие – не начались. А без него на первом этаже я могла найти только кабинет, в котором была на собеседовании, и столовую.