Звонок на рассвете

— Почему только утром, почему не сразу после кражи?

— Не знаю, так Валерка велел. Наверно, чтоб охрану не всполошить...

Настолько беспрекословно привык Лямин подчиняться чужой злой воле, что даже на миг не задумался над бессмысленностью приказа. Попробую хоть сейчас открыть ему глаза.

— Все очень просто, Лямин. Дьяков не хотел, чтобы вы знали, где будет спрятана шерсть. Так что вряд ли вы дождались бы своей доли... А теперь, Виктор, слушайте меня внимательно. В котором часу вы перекинули мешки? Попытайтесь вспомнить весь тот день, час за часом.

Лямин наморщил лоб. Как же все произошло? Последнюю субботу месяца объявили рабочей — комбинат не справлялся с планом. Виктор работал в первую смену. В три часа все пошли по домам, а он, не доходя до проходной, вернулся: мол, забыл станок выключить. Впрочем, в цехе уже никого не было. Он юркнул в подсобку и стал дожидаться условленного часа...

«В склад полезешь около двенадцати ночи, — негромко наставлял Валет, разливая коньяк. — Пропажи хватятся не раньше понедельника, к тому времени успеем эту шерсть загнать. И все будет шито-крыто...» — «А если заметут?» — спросил тогда Виктор, преданно, по-собачьи заглядывая в глаза своему «наставнику». Валет подлил коньяку в его фужер. «Пей, Косой, и не поднимай волны. Ты меня знаешь не первый день, все продумано до тонкостей. Но в случае чего запомни — ты был один. Если дохнешь на меня в милицию... Ни один хирург не соберет, всю жизнь на аптеку горбачить будешь!..»

...Виктор посмотрел на часы — без пятнадцати двенадцать. Пора! Как раз к этому времени сторожа вневедомственной охраны заканчивали очередной обход территории и забирались в свою будку чаевничать. Виктор подошел к забору, тихонько свистнул. В ответ услышал два коротких свистка.

Прогуливаясь днем возле склада, Лямин заметил проржавленную решетку на вентиляционном отверстии. Сорвать ее не составило труда даже голыми руками, без инструментов. Через образовавшийся люк Виктор протиснулся в склад, через него же вытащил четыре мешка пряжи в бобинах. Чуть не подпортил дело сторож, внезапно появившийся из проходной. Этот хромоногий старик всегда очень бдительно ощупывал Лямина взглядом, раза два даже обыскал. Вахтер стоял и настороженно всматривался в тот затемненный угол, где притаился Виктор... То ли сторож решил, что подозрительный шум ему лишь почудился, то ли лень было дойти до склада — проверить, но с места он не сдвинулся. Постоял-постоял и снова ушел в помещение. Виктор выждал еще немного, подтащил мешки к забору и один за другим перекинул на ту сторону. Конечно, он и сам мог бы перелезть, помочь отнести шерсть. Но раз Валет велел остаться...

Меня терзает смутная догадка, в которой я боюсь себе признаться.

— Вы уверены, Лямин, что там, за оградой, стоял именно Валерий Дьяков? — спрашиваю я.

— А кому ж там еще быть? — искренне удивился допрашиваемый

— Он что-нибудь вам сказал, вы слышали его голос?

— Разговаривать, даже шепотом, Валет запретил. Когда мешки были переброшены, он дал один длинный свисток...

— Понятно. Продолжайте!

— Остальное вам известно, — сказал Лямин, обращаясь к Бурцеву. — Сами ведь меня из дому выковыряли, и позавтракать толком не успел. Никогда не думал, что так быстро меня сцапаете. Да что говорить — штучная работка!..

Бурцев насмешливо поклонился:

— Сердечно тронуты высокой аттестацией нашего скромного труда. Постараемся и в дальнейшем оправдать и не уронить...

— Надолго я теперь засел, гражданин начальник? Бурцев пожал плечами:

— Авансов давать не стану, но полагаю — суд учтет чистосердечное признание. Хоть и не сразу, но заговорил, дал ценные показания.

— Боялся я, гражданин начальник. Вы его не знаете, он ужас какой мстительный...

— Не того ты, Витя, испугался! Бездумно прожитой жизни надо страшиться, горя, которое ты причинил своей матери, презрения товарищей по цеху, которые тебе поверили...

Лямина увели. Бурцев достает новый бланк.

— Дим Димыч, как будем Валета допрашивать: вместе или?..

В его голосе слышится просительная нотка: только что я блестяще разговорил Лямина, а Дьяков — орешек покрепче, и моя помощь может оказаться очень кстати. Зауважал меня Бурцев, определенно признал мои незаурядные аналитические способности. Для полного триумфа не хватает сущей безделицы: уверенности, что Валет тот, кто мне нужен. Одно из двух: или Дьяков причастен к нападению на таксиста, или... если верить Лямину...

— А разве невозможен вариант «и — и»? — возражает Бурцев.

— В один день два преступления?.. Да что день? Часа не прошло! Смотри: в субботу в двадцать три часа нападение на таксиста, а в двадцать три сорок пять Валет уже пересвистывается с Ляминым. Тут есть над чем подумать...

Бурцев подходит к карте района, которая висит на стене, замеряет расстояние.

— Комбинат в получасе ходьбы от Гончарной. Бегом можно добраться минут за двадцать. Если взять такси...

— Вертолетом, Игорь Константинович, еще быстрей. Временного алиби у него нет, но психологически... Можешь ты представить человека, всадившего в ближнего нож и преспокойно отправившегося на заранее подготовленную кражу? У меня это как-то не укладывается...

— Знаешь, Дим Димыч, обычная житейская логика тут не проходит. Преступление — всегда патология, приходится быть готовым к любым неожиданностям. Но если ты прав, тем хуже для тебя. Я тогда забираю Дьякова со всеми потрохами...

Подтянутый молодцеватый конвоир вводит задержанного. Прокушенная собакой кисть уже перевязана, Валет бережно придерживает ее рукой, стараясь обратить наше внимание. Надеется разжалобить, что ли?.. Он вообще разыгрывает пай-мальчика: вежливо, даже почтительно здоровается с Бурцевым, просит разрешения присесть. Пока Бурцев выясняет для протокола анкетные данные, я решаю наиглавнейший для себя вопрос: он или не он? Что мне известно о Валерии Дьякове? Меньше, чем хотелось бы, но и не так уж мало...

Отец — машинист тепловоза, мать — приемщица в ателье химчистки. Дьяков-старший ушел из семьи, когда сыну было десять лет, это подействовало на мальчика оглушающе. Отец преподал Валерке первый урок жестокости: ушел и ни разу о нем не вспомнил (у второй жены родилась девочка, и она не разрешала мужу видеться с сыном, боясь, что он может вернуться к прежней семье). Мать после ухода мужа опустилась, стала выпивать, водить в дом мужчин, и сын проникся к ней жалостливым презрением. Домой не тянуло, все больше времени стал он проводить на улице. А потом появились дружки, точнее, кореша...

Я вглядываюсь в резко очерченное лицо Дьякова, утяжеленное прямоугольным литым подбородком, я пытаюсь найти в его холодно-усмешливых глазах следы смятения, испуга, ну хотя бы крохотной тревоги. Ничего похожего! Будто не он час назад пытался скрыться бегством, будто не он в субботу напал с ножом на таксиста. А что, если действительно не он? Приметы, названные матерью потерпевшего, слишком общи и неконкретны. Худощав, среднего роста, длинные волосы... Все это подходит и к Валету, и к сотням других молодых людей. Баки на щеках! Это уже из разряда особых примет. Баки у Дьякова есть, правда, не слишком бросающиеся в глаза. Или таксисту померещилось, или Валет успел их подстричь... Баки да еще подбородок. Выдающийся подбородок! В прямом смысле этого слова!

— Итак, Дьяков, — начинает допрос Бурцев, — что вы можете рассказать об обстоятельствах кражи на камвольном комбинате?

Дьяков развязно бросил ногу на ногу, закурил, пуская дым затейливыми кольцами.

— В жизни там не был и понятия не имею, где он находится, ваш комбинат.

— Отлично! — удовлетворенно потер руки Бурцев. — Охотно верю, что адреса ресторанов вы знаете лучше. Но на этом комбинате работает ваш приятель Виктор Лямин. Неужели вы никогда не дожидались его у проходной, скажем, в день получки?..