Владимир Сорокин чувствует движение современной России к царизму и в сборнике рассказов “Сахарный кремль” показывает, каким может быть наше недалекое будущее. Рассказы сами по себе друг от друга независимы, но их объединяет ряд общих мотивов. Мотивы разнообразны и имеют отношение к разным сторонам жизни общества.

Вместе с тем сам автор занимает достаточно отстраненную позицию. Вследствие этого его рассказы имеют характер скорее бесстрастных очерков, чем свидетельств эпохи, оставленных писателем, переживающим за судьбу страны. Позиция человека осмысляющего совершенно чужда Сорокину, он человек подглядывающий. В замочную скважину, приоткрытую собственным воображением, ему удается подглядеть множество картин из народной жизни. В итоге получаются лубочные панорамы: схваченные движения, лица, настроения не транслируют ничего кроме характерности, и, видимо, рассчитаны на эффект узнавания.

“Сахарный кремль” действительно остается в рамках традиционного сатирического фельетона. В нем нет морали, нет предупреждения, нет демонстрации каких-либо точек зрения — его, как и любой фельетон, следует прочитать на последней газетной полосе и забыть. “Сахарный кремль” — это воскресный взгляд в зеркало на собственное отражение. Пятиминутное его разглядывание может навести на какие-то мысли, но уже к утру понедельника по всем законам праздности они должны исчезнуть.

В фельетонах не бывает боли и страданий. Все, что них происходит, всегда удерживается определенным настроением оптимизма, которое, собственно, и является тем ресурсом, из которого автор черпает творческие силы. В случае Сорокина совершенно та же ситуация. Даже сцены пыток выглядят вполне безболезненно. Они воспринимаются без какого-либо трагического чувства, в лучшем случае с обычным любопытством. Возможно, Сорокин потому и не вторгается в текст с авторским посланием, что переполнен оптимизмом. Или равнодушием. Здесь это не так важно, поскольку обе позиции ведут к пассивному принятию тезиса “как бы плохо все ни было, но жизнь продолжается”. Хотя в том, что показывает Сорокин, оптимистического довольно мало.

Если снять патину фирменного авторского стиля, состоящую из красочности и народной лексики, то жизнь предстанет довольно безрадостной, впрочем, не более чем сейчас.

Россия становится монархическим полицейским государством.

Право на суд и справедливость заменено понятием государевой милости.

По границе строится огромная стена, отгораживающая страну в том числе и от Европы.

Китай осуществляет экономическую и культурную интервенцию — в школе дети уже изучают китайский язык (рассказ “Марфушина радость”).

Свобода слова подавлена, “враги народа” преследуются и уничтожаются (“Кочерга”).

Простые люди живут в режиме постоянной экономии: “…сейчас уже не пятница, а суббота, а по выходным ни один лифт в Москве-матушке работать не должен по приказу управы городской. Экономия!” (“Петрушка”).

Многие из них ненавидят власть и с помощью наркотиков часто осуществляют свои фантазии о мести (“Underground”).

Приближенные к государю, вчера имевшие все, сегодня понимают, что обречены (“Опала”).

Государь ищет врагов повсюду, и так, к примеру, может возникнуть заведомо абсурдное “дело о кремлевских лилипутах” — карликах-скоморохах, развлекающих высших лиц государства (“Петрушка”).

Кто-то снимает то ли просто патриотические, то ли оппозиционные фильмы (“Кино”), кто-то боится не сдать в срок самодельную сметану (“Хлюпино”).

Таких разноплановых картин у Сорокина много и среди них не только негативные. Но в них отсутствует тревога. Получается яркая панорама, не вызывающая никаких чувств. Даже сам “Сахарный кремль” — главная деталь, которая фигурирует во всех рассказах, — довольно странным образом выражает очевидную мысль о единстве страны и народа. В традиционном варианте она звучит примерно так: “Куда бы ты ни пошел, ты везде найдешь Россию”. У Сорокина по-другому: “Куда бы ты ни пошел, от России тебе никуда не деться”.

Смутный, неразвитый и неосмысленный мотив обреченности на жизнь в несправедливости — вот и все из разряда несиюминутного, что может дать читателю “Сахарный кремль”. В остальном это чистый фельетон, нечто вроде упрощенной социальной фантастики, лишенной рефлексии и метафизики, зато в избытке нашпигованной стандартными реалиями сегодняшней жизни.