Егерь Гончарук

Волчек

Егерь Анучинского зверопромхоза Иван Гончарук -- мой давнишний приятель. Он первым научил меня разжигать костёр в ненастье, скрытно подходить к изюбрам, снимать, не порезав, шкуры с медведей, ставить капканы. Немало и других охотничьих премудростей перенял я у следопыта, для которого, казалось, не было ничего дороже тайги. Как-то осенним вечером Иван заглянул ко мне в брезентовой штормовке, достал из карманов несколько крупных кедровых шишек, рассудительно заметил:

– - Щедра нынче тайга на орех. Есть чем зверю кормиться. Белки много, значит, и соболь будет. Медвежьих, кабаньих следов тоже полно. Пушнины, должно, возьмём в этот год хорошо.

Он взял ружьё, которое я начал чистить перед его приходом, привычно осмотрел стволы. Удовлетворённо хмыкнул:

– - В порядке содержишь. На водоплавающую, стало быть, собрался?
– - Увидел он приготовленные в углу резиновую лодку, чучело подсадной утки, болотные сапоги.

Я знал, что Иван не признаёт охоту на уток, считая её баловством, и начал оправдываться:

– - Да вот путёвку достал на озёра. Многие туда едут.

– - А-а, -- огорчённо протянул Иван и потянулся к шляпе.
– - Тайгу, выходит, на болота сменял. Я-то хотел предложить поехать зимовье подремонтировать. Одному несподручно. Вот и зашёл к тебе.

– - Чего же сразу не сказал? На озёрах как-нибудь в другой раз побываю, -- складывая ружьё в чехол, ответил я.
– - Когда едем?

– - Завтра, -- сразу оживился егерь.
– - Ничего с собой не бери. У меня все припасы сложены в мешке.

Утром следующего дня мы выехали на рассвете. Миновали поля с пожухлой картофельной ботвой, тронутой первыми морозцами, и через два часа езды по неровной таёжной дороге начали подниматься на перевал Тигровый.

В кабине "уазика" было далеко до комфорта. Сзади громоздились кирпичи, мешки с цементом, песком и провизией, ящики с инструментами и гвоздями, бензопила и прочие нужные в зимовье вещи. И даже на переднем сиденье, которое я занимал, ногам моим мешала Белка - молодая лайка, подаренная Ивану зверопромхозом за хорошую работу. Сначала она лежала неподвижно, настороженно поводя носом и принюхиваясь к моим сапогам. Но постепенно обвыклась и, разморенная жарой от включенной печки, нашла более удобное для себя место у меня на коленях.

Мотор натужно выл на высокой ноте, пока мы взбирались по серпантину на вершину сопки. Но вот дорога стала ровнее, запетляла вниз, и мы увидели встающее над тайгой солнце. Лучи его пробили голубоватую дымку, растопили туман в распадках, засверкали радужными искорками на росистых деревьях, кустах, травах. Отсюда, с высоты перевала безбрежное лесное море напоминало мягкий волнообразный ковёр по-осеннему нарядной расцветки, жёлто-красными, оранжевыми пятнами на зелёном фоне ярко выделялась засыхающая листва клёнов, дубов, берёз.

У разлапистой ели, поваленной бурей на краю обрыва, Иван затормозил, вышел из машины. Зябко поёживаясь и передёргивая плечами, он поднял капот, повозился в моторе, подошёл к обрыву.

– - Люблю встречать зарю в тайге, -- всматриваясь куда-то вдаль, сказал Иван.
– - Её разве обскажешь? Это видеть надо!

Лайка, выскочившая вслед за хозяином, сразу скрылась в чаще, откуда послышался громкий нетерпеливый лай.

– - Белку, не иначе, нашла, -- прислушался егерь и стал звать собаку. Она прибежала в радостном возбуждении, послушно заскочила в кабину.

– - Умная псина, -- погладил её Иван.-- Посмотришь в глаза, ну, чисто, человек. Только говорить не умеет. И характер у собак - тоже как человеческий, по-разному проявляется. Вот только верности такой собачьей, нам, людям, не всегда достаёт. Взять одного моего знакомого: бил собаку, на цепи впроголодь держал. А не предала хозяина, с медведем сцепилась.

Слушая Ивана, не заметил я, как добрались мы до Муравейки - таёжного посёлка лесорубов, откуда до зимовья осталось менее часа езды.

– - Зайдём в магазин, -- объяснил Иван, притормаживая у деревянного дома с вывеской "Сельмаг".
– - Хлеб здесь продают особенный. Своей выпечки, как домашний.

И верно. Буханки на прилавке лежат большие, с зажаренной, хрустящей корочкой. Нажмёшь на такую булку - ходуном ходит. Один запах душистый чего стоит.

Купив хлеба, мы направились к машине. Иван уже взялся за ручку дверцы, когда внимание его привлёк пес, вылезший из-под крыльца. Серая, вывалянная в пыли шерсть, не скрывала выпяченных рёбер. Собака равнодушно глянула в нашу сторону и устремилась за женщиной, вышедшей из магазина с хозяйственной сумкой.

– - Пшёл вон!
– - резко обернулась женщина, норовя пнуть собаку. Та увернулась и, отбежав, жалобно завыла. Подбежал мальчуган, запустил в нее коркой хлеба. Она кинулась на неё, жадно принялась мусолить, помогая передними лапами. Пасть собаки, неестественно открытая, показалась мне странной.

– - Да ведь это Волчок!
– - воскликнул Иван.
– - Ну, конечно, он! Иди сюда, Волчок!
– - позвал он собаку, торопливо отламывая от пышной, еще горячей булки большой кусок.

Некоторое время собака словно с удивлением смотрела на незнакомцев, потом, поджав хвост, приблизилась. Видимо, её часто здесь обижали. Но голод взял верх над осторожностью. Выхватив хлеб из рук егеря, пес стал как-то неумело есть, катая его во рту языком, давясь и кашляя.

– - Не спеши, Волчок! Вот, ешь, -- подал Иван собаке еще ломоть.
– Надо же, как дошёл, бедолага. В чём только душа держится. Как ты забрёл сюда? А, Волчок?

Насытившись, пёс подошёл к Ивану, лизнул ему руку, приветливо вильнул хвостом.

– - Что, узнал, да?
– - ласково потрепал пса Иван.
– - Отменный был пес. Наверно, отстал от хозяина и бродит беспризорно по чужой деревне.

Присмотревшись, я понял: у собаки не доставало передних зубов, а искривленная нижняя челюсть не совмещалась с верхней.

– - Завезём Волчка к пчеловоду Голодяеву. Это его собака, -- обратился ко мне Гончарук.
– - Небось, обрадуется. Правда, круг придётся сделать. Заодно мёдом побалуемся. Много нынче он мёду взял, найдет и нас чем угостить.

Волчка мы кое-как впихнули на кучу мешков, и немало взволнованные жалким видом собаки, продолжали путь.

– - Со Степаном Голодяевым белковали прошлую зиму вместе, -- начал рассказывать Иван, ловко объезжая на дороге промоины от дождя, камни, толстые сучья, сбитые ветром с нависших над нами кедров.
– Пчеловод он и заядлый охотник-любитель. Уж не знаю, остался бы Степан жив-здоров, Волчок выручил.