...а мы - с Земли

— Послушай-ка сюда, крыса. Ты сам добровольно согласился на те условия, что я выдвинул. И не смей меня сейчас в чем-то упрекать!!! — Женя поднялся во весь рост и едва сдерживался, чтобы не сделать чего-нибудь опрометчивого. — Я. Тебя. Не. Просил. Прилетать ко мне! Не просил тюленей этих, не просил траву в пучке, и в горы ты меня сам вытащил! И не реви!!! Хватит мне тут реветь, меня это, да будет тебе известно, не трогает!!!

— Ты… ты… ты…

— Я, я, я. Да и потом, Герочка. Ты — лицемер. Да я просто диву даюсь от твоей лицемерности! Но заметь, я ни разу тебе претензий не высказывал. Я даже подыгрывал. Мало тебе своих личных подопытных кроликов, так ты еще и к нам всю эту ересь тащил! Рольки, поиграем в рольки, я самочка, а ты самец — да тьфу! — окончательно разошелся Женя. Гера все так же сидел на траве, и на него даже не смотрел — отвернулся, носом уперся в плечо, зажмурился, а по ресницам обильно стекали крупные слезы; и на миг Жене показалось, что он что-то не то делает.

— А ты знаешь, — значительно осипшим голосом сказал партнер. — А меня ведь предупреждали. Ко мне сам Эн подходил и по-дружески советовал — Гера! Не хочу лезть не в свое дело, но — не связывайся. Не связывайся ты с ним. Но я же самый умный. Мне же самому проверить надо. Я же, безмозглый, голову потерял, влюбился. Да и мало ли, что там люди говорят, верно? А… самое обидное… что он прав был.

— В чем? — усмехнулся Женя.

— А в том, — Гера изволил встать на ноги и посмотреть лицо в лицо. Красные веки, красные зрачки, покрасневшее лицо — жалкое зрелище. — В том, Женечка, что ты — сволочь. Сволочь. Сволочь. Сволочь.

— Замол…

— Сволочь!!! Последняя сволочь на всей планете, самая сволочная сволочь из всех существующих сволочей!!!

— Заткни…

— Сволочь, мразь и конченная гнида!!!

— Заткнись! Заткнись и убирайся! Пошел отсюда вон!!!

— Конечно я уйду! И ноги моей здесь больше не будет!!!

— Вот и убирайся! — перед глазами все расплылось, а мышцы рук напряглись до боли. — Убирайся! Пошел вон, уходи, исчезни, проваливай, скройся с глаз моих, уходи, исчезни… скройся… вон… — голос сорвался.

Напротив никто не стоял. Гул гравиталета быстро заглох вдали.

— Я не сволочь, — смахнул слезы. — Разве я не прав? — спросил Фиму.

Она повела ухом.

— Сами они все сволочи. Все! Я, — подобрал камень. — Не, — швырнул его в далекий ствол. — Сволочь!!!

От истошного вопля перепуганные птицы взметнулись вверх на много километров вокруг. Фима развернулась и ушла. Тяжело дыша, Женя осмотрелся.

Опустил руки.

Вокруг темнело. А по телу разливался холодок — сегодняшнюю ночь придется спать одному. И следующую. И следующую. И следующую за следующей.

В голову закралась паническая нотка. Кабинет. Личный кабинет — Женя быстро зашел туда, пока его не заблокировали и не отправили в бан. Воспоминания, вот оно, то самое, второе, непросмотренное — открыл. «Придурок!!! Как ты умудрился прожить столько лет без мозга?!» — оглушил Женю его собственный голос. Он стоял и орал, злой, ладони в кулаки стиснуты, дрожат от негодования, но красивый, безумно красивый, искаженный через призму чужого восприятия в лучшую сторону.

«Ну и вали! Вали, вали, вали!» — вышел из воспоминаний, двумя прыжками забрался на дерево, встал у углубления-тайника, достал браслет — швырнул вниз, достал кусок бурой ткани, скомкал и выбросил, добрался до сложенного вчетверо листа — разорвал его, клочки полетели снежными хлопьями, с нарисованными кусочками его самого — тут рука, здесь тщательно обозначенная голень, глаз и половина лица.

Слезы душили.

«Что же я делаю?» — схватился за голову, спрыгнул, пополз по листьям, шаря в них руками. Что-то жесткое и холодное — браслет. Схватил его, отправил в карман. Обрывки бумаги, и здесь, и тут, и вот еще — все собрал, отправил к браслету. А вот и ткань. Потянул за край — не двигается с места. На ней сидела Фима и внимательно смотрела на Женю.

— Фимуля, — всхлипнул он, протянул к ней руки, потрепал за ухом.

Впервые в жизни она не укусила. И не оскалилась.

Нет, это не радовало.

Вообще ничего не радовало.

Глава 13 Про то, как Саша с катушек съехал

Саша пытался понять, что с ним стало.

Ячейки клетки, в которую его заперли, слились и стали монолитной стеной, сквозь которую не просачивался даже самый крохотный лучик света. Безысходность. Постоянно орущий монстр. От беззубых десен и красного языка в недрах его рта передергивало. От одного вида непропорционального существа становилось плохо. Он высасывал все соки, выматывал, раздражал. Его хотелось кому-нибудь отдать, убрать с глаз долой, стереть с лица Земли и никогда не подходить ближе, чем на пару сотен километров. Все эти пеленки, подгузники, одни и те же действия с утра и до ночи, и ночью тоже, однообразные, рутинные, непрекращающиеся — сплошная серость, мрак и ад.

И зависимость. Раньше Саша и близко не представлял, как это, находиться в зависимости от кого-то другого. Он всегда мог полететь туда, куда хочется, тогда, когда хочется; мог исчезнуть на пару дней и появиться, мог сутками не выходить из дома, валяться в мягком уголке и спать. Спать. Спать. Спать до обеда, в обед, вечером и всю ночь напролет. И наорать на того, кто посмеет потревожить сон — и ощущать себя при этом правым.

А сейчас? Банально слетать за жизненно необходимой подкормкой — проблема! Сидеть и ждать, когда же партнер изволит явиться домой и даст добро на отъезд, что может быть хуже?! Особенно, когда ты его ждешь, ждешь, как солнца в пасмурную погоду, а он так и не появляется.

И это только начало.

А дальше что? Совсем исчезнуть? Тенью его стать? Постоянно о чем-то просить? О самом элементарном? Умолять приглядеть за монстром, чтобы банально помыться в тишине, не дергаясь на писк? Так ведь он и отказаться может!

Просить — это так низко!

И ведь раньше Кира не был таким. Или же был? Может, эксперимент виноват, и из-за новых правил партнер раскрылся с новой стороны?

Как понять, как разобраться?!

И никто и никогда не высказывал Саше претензий, не говорил, как и что надо делать, не напоминал по десять раз на дню, что «ты теперь выращиватель!» и «думать надо не о себе, а о ребенке!». Он возненавидел эксперимент, загнавший его в ловушку, возненавидел орущего ребенка, никак не мог вспомнить, что хорошего нашел в Кире и зачем с ним связался. Больше всего на свете ему хотелось сесть на гравиталет, послать всех подальше — и партнера, который отныне ничего, кроме отвращения, не вызывал, ребенка, глядя на которого в голову закрадывались страшные мысли — лицом вниз на песке монстр не сможет дышать, и умолкнет, навсегда! — организаторов, которые продумали хитрую клетку и пытают его, ни в чем не повинного Сашу, и улететь, навсегда и далеко.

В зеркало Саша старался не смотреть. Глаза пугали. Погасли.

— Я сегодня человека спас!

— Тихо. Мэл спит, — не сразу очнулся Саша. С трудом вспомнил, кто он и что здесь делает. Голова гудела.

Протяжно зевнул. Погладил веточку Бени. Ну надо же, как нелепо получилось: восемь лет фикус прекрасно рос, а сейчас, всего-то за несколько дней, завял и почти умер.

«Прямо как я», — подумал он.

— Это хорошо, что спит, — перешел Кира на шепот и подкрался ближе. Недвусмысленно обнял, погладил грудь. — Ух, как я тебя хочу!

— Отстань, — вяло отмахнулся Саша.

— Что значит, отстань? Сашенька, ну хоть, — и прошептал на ухо одно слово.

— Кира. Я же сказал. Отстань!

— Ах так, — партнер встал на ноги. — Ты уклоняешься почти неделю! А я взрослый самец, мне нужен секс!

— Ну так лети к этому, Дане, или к тому, как там его…

— А по правилам мой единственный партнер отныне ты! А из-за тебя я даже после работы разрядиться не могу! И вообще, я человека спас, а ты хоть бы что-нибудь сказал! — возмутился партнер. Громко возмутился. В спальне раздалось недовольное кряхтение, быстро перерастающее в крик — и одновременно с омерзительным звуком, похожим на предсмертный визг свиньи, в Саше проснулась злость.