...Это не сон! (сборник)
Шрифт:
Хемнолини вдруг встала:
– Ты не смеешь так разговаривать со мной. Что бы ни приказал мне отец, кого бы ни выбрал мне в мужья – я выполню его волю. Вот если откажусь повиноваться, тогда можешь говорить мне о поэзии.
Джогендро сразу смягчился.
– Не сердись на меня, Хем! Ты же знаешь, что когда я взволнован, то не владею собой, говорю, что придет в голову. Мы ведь с тобой вместе росли, я знаю, как ты скромна и как любишь отца.
С этими словами Джогендро ушел к Онноде-бабу. Оннода-бабу был у себя в комнате. Его терзала мысль о том, что Джогендро может жестоко обидеть Хем;
– Хем согласна выйти замуж, отец, – объявил Джогендро. – Ты, конечно, думаешь, что я вынудил ее согласиться, – ничего подобного! Теперь, если только ты сам скажешь ей о своем желании, она не станет возражать против брака с Окхоем.
– Я должен сказать ей об этом?
– А ты думаешь, она сама придет к тебе и скажет: «Я выхожу замуж за Окхоя»? Хорошо, если ты не решаешься, я передам ей твою волю!
– Нет, нет! – испуганно воскликнул Оннода-бабу. – Я сам скажу ей все. Но к чему так спешить? Мне кажется, что нужно подождать еще несколько дней.
– Нет, отец, задержка может вызвать различного рода осложнения, тянуть больше нельзя.
Никто в доме не мог устоять перед настойчивостью Джогендро: если он чего захочет – не отступит, пока не добьется своего. Оннода-бабу в душе его побаивался и, чтобы прекратить этот разговор, ответил:
– Хорошо, я скажу.
– Сейчас самое подходящее время, отец. Хем сидит и ждет твоего решения. Покончи сразу со всем этим.
Оннода-бабу задумался.
– Тут нечего размышлять, – заметил Джогендро. – Иди к ней.
– Побудь здесь, Джоген, – попросил Оннода-бабу, – я пойду к ней один.
– Хорошо, – согласился Джоген.
Войдя в неосвещенную гостиную, Оннода-бабу услышал, как кто-то порывисто поднялся с кресла. Полный слез голос произнес:
– Свет погас, отец, я сейчас велю зажечь лампу.
Оннода-бабу понял, почему погас свет, и сказал:
– Не беспокойся, дорогая, зачем нам свет?
Он ощупью добрался до Хемнолини и сел с ней рядом.
– Ты не заботишься о своем здоровье, отец!
– На это есть своя причина, дорогая. Зачем мне заботиться, если я хорошо себя чувствую. Ты бы лучше о себе побеспокоилась, Хем.
Измученная Хемнолини не выдержала.
– Что вы все твердите мне одно и то же! – воскликнула она. – Это очень жестоко, отец! Я такая же, как и другие. Скажите, в чем выражается мое невнимание к своему здоровью? Если вы считаете, что мне необходимо принять какие-то меры, то почему не сказать об этом прямо? Разве я в чем-нибудь тебе перечила?
Последние слова ее заглушили рыдания.
– Никогда, милая моя, никогда, – проговорил Оннода-бабу, взволнованный и расстроенный. – Разве тебе нужно приказывать: ведь ты, моя дорогая девочка, знаешь все, что у меня на душе, и всегда поступала, как я хотел. Если мое горячее благословение будет услышано, всевышний сделает тебя счастливой на всю жизнь.
– Ты не хочешь, чтобы я навсегда осталась с тобой, отец? – спросила Хем.
– Откуда ты взяла, что не хочу?
– Я буду с тобой, пока брат не приведет в дом жену. Иначе кто позаботится о тебе?
– Заботиться обо мне?! Не говори так, родная. Привязать вас к себе для того,
чтобы вы ухаживали за мной! Я не стою этого!– Очень темно, отец, – заметила Хем. – Я принесу лампу.
Она принесла из соседней комнаты лампу и сказала:
– Из-за всех этих неприятностей я давно уже не читала тебе газет по вечерам. Хочешь, почитаю?
– Почитай, – ответил Оннода-бабу, поднимаясь, – посиди здесь, я сейчас вернусь, – и отправился к Джогендро. Он решил сказать сыну, что сегодня не смог поговорить об этом с Хемнолини и отложил разговор до другого раза, но когда Джоген спросил: «Ну как, отец? Говорил о свадьбе?» – Оннода-бабу торопливо ответил: «Да, говорил». Он боялся, как бы Джогендро снова не заставил Хемнолини страдать.
– Она, конечно, согласилась?
– Да, кажется, согласилась.
– Тогда я пойду сообщу Окхою!
– Нет, нет, сейчас ничего не говори ему, – с испугом воскликнул Оннода-бабу. – Пойми, Джоген, действуя так стремительно, ты можешь все испортить. Сейчас незачем кому-либо сообщать об этом. Мы, наверно, поедем на запад, а когда вернемся, все уладим.
Ничего не ответив, Джогендро ушел. Завернувшись в шарф, он тотчас же отправился к Окхою. Окхой в это время был погружен в изучение английской книги по бухгалтерии.
Джогендро вырвал книгу у него из рук и отшвырнул прочь.
– Это успеется, – заявил он, – а сейчас назначай день свадьбы!
– Что ты говоришь! – воскликнул Окхой.
Глава 39
Когда на следующее утро Хемнолини вышла из своей комнаты, она увидела, что Оннода-бабу молча сидит в шезлонге у окна своей спальни. В его комнате вещей было совсем немного: кровать да шкаф в углу, на одной стене висела вставленная в рамку выцветшая фотография покойной жены, на другой – шерстяной коврик ее работы. В шкафу лежали до сих пор нетронутыми все мелочи и безделушки, уложенные туда еще при ее жизни.
Остановившись позади кресла, Хемнолини нежно провела рукой по голове отца, будто отыскивая седые волосы, и проговорила:
– Идем, отец, выпьем сегодня чаю пораньше, потом пойдем к тебе в комнату, и ты опять будешь рассказывать мне о прошлом. Если бы ты знал, как я люблю тебя слушать!
За последнее время чуткость Онноды-бабу в отношении дочери настолько обострилась, что он моментально разгадал, почему Хем так торопилась с чаепитием. Скоро за чайным столом должен был появиться Окхой, и, для того чтобы избежать встречи с ним, Хемнолини хотела поскорее покончить с чаем и скрыться в уединении отцовской комнаты. Мысль, что Хемнолини стала пуглива, как загнанная лань, причинила ему жестокую боль.
Сойдя вниз, он узнал, что чай еще не готов, и с гневом обрушился на слугу. Напрасно тот пытался объяснить, что чай сегодня попросили раньше обычного, – Оннода-бабу заявил, что все слуги стали воображать себя господами и что нужно нанять специального человека, который бы вовремя их будил.
Однако слуга подал чай очень быстро. Обычно Оннода-бабу пил чай медленно, смакуя каждый глоток и разговаривая при этом с Хемнолини. Но сегодня он с необычной поспешностью выпил свою чашку.
– Ты куда-нибудь торопишься, отец? – с некоторым удивлением заметила Хемнолини.