...Имеются человеческие жертвы

Но для нее, Натальи Саниной, эта смерть, каких, прямо скажем, немало случалось среди жителей, обитающих на берегу больших рек, озер или морей, окрасилась особым цветом, когда она узнала, что среди баллотирующихся на вакантный пост фигурирует и предприниматель по имени Геннадий Клемешев.

— Так-так, — сказала она и снова подумала про себя: «Что бы там ни говорили, а случайностей точно не бывает».

К тому времени они уже сблизились с Русаковым и жили той жизнью, какой жили и теперь. Зная его еще со времен университетских и по-прежнему видя и слыша его на кафедре, уже поступив в аспирантуру, она не раздумывала долго, когда он позвал ее вступить в движение «Гражданское действие» — самую смелую и прогрессивную общественную организацию их области. Там, в совместной работе, когда она увидела его вблизи, не картонного, алчного, самовлюбленного политикана, а живую, отважную душу, она поняла, что только здесь ее место, только рядом с ним, по-настоящему родным, любимым человеком, и что все годы учебы и были для того, чтобы применить свежие знания в ясной молодой голове в этом объединении самых разных людей, без воплей и истерик сплотившихся во имя будущего России.

Тогда, три года назад, ведомое Русаковым общество только зарождалось, оно было еще слабо и не могло вступить в спор за мэрское кресло, выдвинув своего кандидата. Но это не значило, что Русаков вовсе откажется от участия в предвыборном состязании. И он нашел свое место в нем как ближайший сподвижник, как агитатор и консультант главного конкурента Клемешева — профессора-экономиста Горюнова. По сути, Русаков возглавил его предвыборный штаб и взял на себя основные и самые трудные функции — сбор средств, проведение социологического зондирования и, главное, публичную агитацию и разъяснительную работу. И всюду рядом с ним была она, «женщина эпохи степногорской революции», как он, смеясь, называл ее. Она бывала на всех митингах, распространяла анкеты и опросные листы, моталась по типографиям, обеспечивая своевременный и в нужном объеме выпуск и вывоз программных и агитационных материалов Горюнова и подписных листов в его поддержку. И всюду, где бы она ни была, ей чудились внимательно следящие за ней из-за угла чуть прищуренные глаза их основного конкурента.

Казалось ей это или было так на самом деле? Кто бы мог ответить? В отличие от Клемешева у нее не было ни соглядатаев, ни шпионов, ни личной охраны. Но однажды, дней за десять до выборов, после жаркого диспута на телевидении, на котором Горюнов легко одолел громогласные и заведомо популистские выкрики своего собеседника, Клемешева, — а они с Русаковым тоже были там, на телестудии, в группе поддержки своего кандидата, — уже после передачи, в тот момент, когда повеселевший Русаков обсуждал перипетии этого словесного поединка, к ней неожиданно подошел тот, с кем она меньше всего хотела бы и говорить, и оставаться с глазу на глаз.

— Приветствую вас, Наталья Сергеевна! Смотрите-ка, как занятно, снова схлестнулись дорожки! Да не бойтесь, не бойтесь, не укушу... Мы же цивилизованные люди, так? Я ведь не забыл ту нашу последнюю встречу. Я, чтоб вы знали, вообще ничего не забываю. А с господином Русаковым, как я знаю, у вас все тип-топ? Поздравляю! Достойнейший человек! Умница, светлая голова...

— Это все к чему? — холодно спросила она.

— А так, — улыбнулся он. — Ни к чему. Только мой совет — и вам и вашему другу — не больно зарываться. А то... зароют.

— Похоже, вы забыли условия нашего договора? Уж больно смахивает на угрозу. Я ведь предупреждала... В натуре...

— Она предупреждала... Слушай сюда, ты, сявка! Неужто ты не понимаешь, что живешь, дышишь и трахаешься со своим бобиком лишь по моей доброй воле? Окстись, девочка, опомнись! Без вас мне было бы просто чуть скучнее жить. А теперь бери себе в компьютер: мы, деловые люди, слово держим. И тебя я не трону, уж таков был уговор. Но о нем у нас с тобой базара не было. Так что, коли не хочешь, чтобы его светленькая головка зачуток... порыжела... ты меня понимаешь, да?., вы мне с ним мою торговлю не портьте. Ты про меня ничего знать не можешь, а разнюхала что — так то чистая мура, так сказать, «берег очарованный и очарованная даль». Кто б я ни был, доказухи ноль целых. Ну а я в делах серьезных без предрассудков, пру напролом. Так что не изволь, лапонька, сомневаться — твой чистый мальчик получит четкую информацию от и до, все, что было у нас с тобой, каждый писк и визг. А уж я-то каждую родинку твою помню, где и сколько. Сечешь? Так что моя доказуха потяжеле будет. Вот так. Думай теперь ты. Мозгуй и — покеда!

Русаков подошел к ней:

— Наташка, что случилось? Что он сказал тебе? Угрожал? Ты белее этой стены.

Ах, сказать бы ей тогда ему все! Положиться на небеса и бухнуть. Но она только помотала головой:

— Да нет, нет, Володя, не угрожал. Просто спутал меня с одной знакомой.

И он поверил, кажется. А дней через пять у Горюнова сгорела дача, а через два только чудом не до смерти забили сына, студента их же университета.

А еще через два дня Горюнов снял свою кандидатуру.

И на выборы Геннадий Клемешев, предприниматель, вышел один, и был избран, и стал мэром города Степногорска, мегаполиса с населением миллион четыреста тысяч человек, как теперь обычно в таких случаях писали газеты, «на безальтернативной основе»...

27

Телефон, наглухо отрубившийся в квартире Наташи Саниной еще накануне ночью, едва они вернулись домой, наутро так и не заработал, в чем они и смогли убедиться, как только проснулись. И надежд на то, что повреждение будет сегодня исправлено, не было никаких. День начинался воскресный, а бюро ремонта на телефонной станции по воскресеньям отдыхало, чтоб начать принимать заявки на ремонт и проверку номеров только завтра утром, в понедельник.

Конечно, то, что вслед за пейджером и «мобильником» Русакова замолчал телефон и у Наташи, проще всего было бы приписать дурацкому стечению обстоятельств. Возможно, Русаков именно так и подумал бы, если бы не стал политиком и не был бы поставлен командовать своим оперативным штабом на переднем крае обороны, на рубеже прямого соприкосновения с противником. А так уж слишком сильно смахивало на заведомую диверсию с тем, чтобы он утратил связь со своими «штабами» и управление своими «войсками». И он, и Наташа отлично поняли это, хотя намерения своих неприятелей могли представить и оценить только в общих чертах.

В семь утра они были уже на ногах, и Русаков решил не мешкая махнуть в свой главный студенческий «форт» — в общежитие университета. Чтоб не задерживаться, завтракать не стали, порешив перехватить чего-нибудь в городе или в одной из общаг. Они торопливо вышли из квартиры и спустились вниз.

Как и накануне, день начинался солнечный, и от реки несло бодрящей свежей прохладой.

— Ах, ч-черт! — воскликнул он невольно, остолбенев на широком бетонном крыльце подъезда. Машины, его повидавшей виды белой «пятерки», на том месте, где оставил он ее вчера ночью, не было.

— Так, события развиваются, — быстро, понимающе переглянувшись с Натальей, констатировал он.

Выходит, прошлой ночью за ним мотались и пасли по всем точкам его хаотичного маршрута явно неспроста. А он, похоже, все-таки допустил непростительную оплошность, не придав этому должного значения.

— Ну, что будем делать? — взволнованно спросила Наташа.

Оба слишком хорошо знали, как последние месяцы работает городской транспорт, а уж тем более в выходные дни, когда в обоих автобусных парках механики из последних сил пытались реанимировать и сделать хотя бы отчасти дееспособными перед рабочей неделей те машины, что еще считались на ходу и могли кое-как выползать на линии.

— Надо в милицию заявить об угоне, — воскликнула Наташа, но Русаков только безнадежно махнул рукой.

— А... пустые хлопоты. Все потом! Бежим!

Те, кто проектировал эти высоченные, элитные дома-махины, резонно исходили из того, что здешним жителям услугами городского транспорта придется пользоваться лишь в исключительных случаях. Что в основном будут они раскатывать на собственных машинах и государственных «персоналках». Так что этот вознесенный на холме светло-кирпичный заповедный микрорайон для избранных стоял на отшибе от основных магистралей, до которых надо было топать не менее двадцати минут хорошим шагом.