...Либо с мечтой о смерти

— Я всё это знаю, — не слишком тактично прервал я доктора, все более впадавшего в экзальтацию. — Нет нужды расписывать эти реалии так подробно.

— Не сомневаюсь в ваших познаниях, — Трейфул перевел дыхание. Глаза его повлажнели и были уже не липкими, но туманными, погруженными в потустороннюю синь. — Если б вы не были интеллектуальным и широко образованным человеком, что выявил опросник, я не стал бы вести разговор на таком уровне. Прошу всё же запастись крохой терпения и не прерывать меня, покуда я не окончу. В тибетском буддизме — несомненно, и это вы знаете не хуже меня — к моменту выхода души из тела относятся ещё серьёзнее. На протяжении многих часов, сидя у изголовья умирающего и только что умершего человека, монах читает вслух «Бардо Тедол», или «Книгу мёртвых», своеобразную инструкцию для души, оказавшейся в новых и непривычных для нее условиях. Подробные наставления, что и как следует делать, чтобы не испугаться, не растеряться и не обречь себя на долгое заточение в одном из мрачных миров. Удивительно гуманная религия! Додуматься до путеводителя в вечность!.. На эту же тему позволю привести буддийскую притчу. Некий монах, в течение десятилетий практиковавший медитацию и воздержание и достигший в этом больших высот, окончил свои земные дни. В последнее мгновение жизни он подумал о своей жеребой кобыле, беспокоясь, кто станет о ней заботиться после его ухода. И тут же — о ужас, о досада! — родился вновь — в теле крохотного жеребенка…

— Печальная история, — содрогнулся я.

— Весьма и весьма, — кивнул доктор и вытер со лба испарину. — Впрочем, это притча, легенда. В действительности монах, конечно, перевоплотился в человека. Долгие годы праведной жизни кое-что значат, иначе зачем бы нужна аскеза и всё такое прочее? Да и жеребые кобылы монахам ни к чему. Но важен, видите ли, тот акцент, который делается на последнюю секунду жизни. На самую-самую последнюю секундочку! В Древнем Египте подготовка к этой секунде начиналась с детских лет. В этом же ряду и слова Иисуса Христа, сказанные им разбойнику, распятому на соседнем кресте, человеку с изрядно отягощенной кармой: «Нынче же будешь со мною в раю». Разбойник перед путешествием в вечность очистился от всех грехов благоговением!.. Но, кажется, я несколько притомил вас?

Я промолчал, не найдя повода для возражений.

— Перехожу непосредственно к профессору Майеру! Долгая клиническая практика привела его к определенным выводам, повлекшим за собой практические шаги. Профессор разделил всех пациентов, склонных к суициду, на две категории: «острые» и «хронические». «Острые» покидают наш мир в приступе сильной душевной боли. Они, как правило, не хотят умирать, но не могут жить — в данную конкретную минуту, час или день. Подобных приступов может быть несколько, но, если вовремя подоспевшая медицина возвращает страдальца в наш мир, большую часть жизни он ощущает себя вполне благополучным и даже счастливым. И умирает на одре, «пресыщенный днями», в окружении почтительных внуков и резвых правнуков. Каждого «острого» можно спасти: нужно лишь, чтобы в роковой день рядом с ним оказался любящий человек, не спускающий с него глаз (как нельзя спускать глаз, к примеру, с годовалого малыша, с бесстрашием камикадзе исследующего мир). Вычислить роковые дни поможет знание астрологии, так как приступы душевной боли, толкающие к необратимому шагу, точно зафиксированы в индивидуальном гороскопе. Но о первой категории хватит. Как вы, наверное, уже поняли, «Оттаявшая Гиперборея» не для них. Она для «хроников». Увы, вы тоже принадлежите к этому печальному племени! Увы, увы, увы…

Трейфул горестно сморщился. Покопавшись в разложенных на столе бумагах, достал листок с гороскопом и вгляделся в него, покусывая губу. Лицо отогрелось улыбкой, с какой взирают на расшалившегося ребенка.

— Уран! Ну конечно, это твои штучки. Напряженный, и потому злобненький, бушующий, сумасшедший. Не удивительно ли, что одна и та же планета отвечает и за безудержную тягу к свободе, и за настойчивое стремление к саморазрушению? — Не дождавшись моего отклика, доктор наставительно ответил сам себе: — Нет, скорее закономерно. Ибо смерть — для обыденного сознания — и есть свобода. Предельная, последняя свобода. Шальная планета, кружащаяся не как все, а лёжа на боку, знает, что творит. Впрочем, к чему забивать вам голову астрологическими выкладками? Сейчас важнее другое: для вас, именно для вас, мистер Норди, и для таких, как вы, профессор Майер основал свою клинику!

Голос доктора исходил таким воодушевлением, что я счел себя не вправе хранить и дальше индифферентную мину и разродился неопределенной улыбкой. Трейфул же неожиданно помрачнел.

— «Хронические», милый мой мистер Норди, это те, над кем дамоклов меч самоубийства нависает на протяжении всей жизни, с юности, а порою и с детства. Те, чья жизненная зебра, чьи чередующиеся полоски не черно-белые, а черно-серые. Чей маятник раскачивается не от «плохо» к «хорошо», а от «нестерпимо плохо» до «плохо, но терпимо». Страдальцы из этой категории не всегда уходят добровольно. Многие доживают до старости, до естественного угасания. Но что толку? Что толку от жизни, в которой доминируют помыслы о небытии, в которой неспособный перерезать себе вены или броситься под автомобиль мучительно завидует сумевшему это сделать?.. — Голос Трейфула задрожал. Справившись с душевной болью, он светло улыбнулся. — Профессор Майер, ведомый сострадательным сердцем и пытливым рассудком ученого, пришел к закономерному выводу, что люди, тяготящиеся жизнью, испытывающие годами одну лишь муку и ничего более, имеют полное право на прекращение своих страданий. Но совершить самоубийство способен далеко не каждый мечтающий об этом шаге. — Доктор скользнул по моему лицу сочувственным взглядом, словно извиняясь за причисление к сонму подобных нерешительных лиц. — Одной душевной боли недостаточно, необходим определенный склад натуры и, в первую очередь, изрядно ослабленный инстинкт самосохранения. Но это лишь одна сторона вопроса. Другая связана с религиозной сферой. Практически все религии грозят душе самоубийцы страшными карами. (За исключением ритуальных самоубийств: самосожжение вдов в Индии и самурайское харакири — но это совсем иная тема.) Вспомните Данте с его лесом самоубийц, со стоном созерцающих свои развешанные по веткам бренные оболочки. Наше цивилизованное время, разумеется, отличается от мрачного средневековья, когда тела добровольно умерших протаскивали вниз лицом по улицам, а затем закапывали на перекрестке дорог с вбитым в сердце деревянным колом, либо сжигали вместе с падалью. Но ведь и до просвещенных времен Древней Греции ему далеко, согласитесь! До тех дивных времен, когда во многих городах Эллады хранился запас сильнодействующего яда — цикуты, заготовленной за счет государства, и любой пожелавший мог воспользоваться ею, если только мотивы его поступка одобрит совет старейшин. Не правда ли, разумное устроение?

Я кивнул.

— А в Египте, в Египте времен Марка Антония было и того замечательнее! Там существовала целая академия — си-на-по-фи-ме-нон, — доктор с воодушевлением продекламировал по слогам трудное название, — члены которой в порядке очередности добровольно покидали сей мир, а на своих заседаниях обсуждали наиболее легкие и приятные способы совершения этого. Кстати, насчет самого легкого и приятного — парадоксальный факт! Легче всего совершить переход в иной мир, переохладив организм, то есть попросту заснув в сильный мороз где-нибудь в безлюдном месте. Никаких болевых ощущений, никаких материальных затрат — ни на яд, ни на оружие, ни на веревку. И что же? Способ этот мы встречаем в виде редкого исключения, даже в странах с суровым климатом: России, Норвегии, Канаде. Что же касается столь мучительного и неэстетичного способа, как самоповешение, то напротив…

Я поерзал в кресле, стараясь, чтобы оно издало достаточно внятные звуки. Трейфул осекся.

— Впрочем, меня занесло. Любимый конек, ничего не попишешь! Как понесет, закусив удила, трудно справиться, вы уж простите. Вернемся непосредственно к нашей теме. Надеюсь, вы согласны, что каждый человек имеет неотъемлемое священное право распоряжаться собственной жизнью? Уверен, что согласны, иначе не сидели бы сейчас передо мной. Каждый может оценить с позиции художника и творца свою жизнь как своё главное произведение и решить, удалась она или нет. И сделать выбор! Право гончара — разбить корявый горшок, право живописца — разорвать неудачный холст. Но что прикажете делать с инстинктом самосохранения, с одной стороны, и общественным и религиозным порицанием самоубийц, с другой? И с третьей, с третьей и самой важной — что делать с той последней секундочкой? В чем выход? — Трейфул вперил в меня требовательный взор.

— Может быть, в том, что называется эвтаназией? — предположил я.

— Именно! — обрадовался моей сообразительности доктор и указательным пальцем начертал в воздухе восклицательный знак. — Именно к эвтаназии пришел профессор Майер в своих размышлениях. Но он не был бы гением, если бы мысль его не устремилась дальше. А что если не просто награждать страдальцев безболезненным уходом, но — вы только вчувствуйтесь в грандиозность замысла! — одаривать их при этом неплохим посмертием? А? Надеюсь, вы улавливаете, куда я клоню? — Трейфул потирал руки и искрил глазами. Подыграв ему, я принял изумленный вид. — Именно! Вижу, вы догадались. Ничего иного от вас не ждал, учитывая коэффициент вашего интеллекта. Да-да, она самая, последняя секундочка перед переходом, определяющая столь многое! Подарить человеку легкую кончину проще простого: пара кубиков недорогого лекарства внутривенно. Но вот сделать так, чтобы последние мгновения жизни были светлы и блаженны, это, скажу я вам, намного более сложная задача. Но и неизмеримо более благородная, не так ли? От блистательной идеи до её воплощения прошло всего несколько месяцев, и вот — духовно-восстановительная клиника «Оттаявшая Гиперборея» распахнула свои двери для всех отчаявшихся и уставших от жизни. Воистину, появилось на земле место, где стали реальностью сказанные когда-то Уолтом Уитменом знаменательные слова: «Умереть — это вовсе не то, что ты думал, но лучше!»

— И каким же способом, позвольте узнать, обеспечиваются в вашей клинике блаженные последние минуты? — воспользовавшись паузой, задал я вопрос.

Интерес в моем голосе был не наигранным.

— О, это целый комплекс самых разнообразных мер! — разулыбался доктор. — Прежде всего, само место, где расположена клиника, его удаленность от цивилизации, дикая, не исковерканная человеком природа — действуют на психику наших пациентов исключительно благотворно. Майер построил клинику на купленном им крохотном островке в двухстах милях к востоку от Гренландии. Отчего выбран север, можете вы спросить? Приполярная природа наилучшим образом воздействует на депрессивный склад личности. Летом — светлый песок дюн, шаловливая пена прибоя, карликовые березки. Весной и осенью — курлыкающие стаи перелетных птиц. Зимой — нетронутая белизна до самого горизонта, вечные звезды над головой, чудеса северного сияния. Немаловажен и веселый огонь в камине, горячий глинтвейн с мороза…

— Вы так вкусно всё это описываете, что меня неудержимо потянуло в ваши северные широты, — признался я с непритворным вздохом.

— О, вы там окажетесь очень скоро, и вы не пожалеете, клянусь вам! — горячо заверил раскрасневшийся Трейфул. — И вы оцените, насколько мудр был профессор Майер, предпочтя высокие широты. Южная роскошь и экзотика утомляют и отупляют. Жаркие пляжи и колыхание пальм будят низменные инстинкты, погружают в дурно пахнущий омут страстей. Север же, холодный и целомудренный, по-настоящему исцеляет и возвышает. Помимо слияния с первозданной природой, пациенты общаются между собой, но лишь с приятными и интересными собеседниками, что достигается согласованием гороскопов. Меню разнообразное и здоровое. Широкий выбор развлечений: видео, медитации, сауна. Регулярные беседы с психоаналитиком. Не забыта и химиотерапия, но таблетки принимаются в ограниченных дозах, дабы не замутить ясность рассудка. Помимо этого масса уникальных эзотерических техник: «комната вечности», «болевая нирвана», инсуффляция.

— Инсуф… что?

— Подсознательное внушение определенного состояния путем согласования ритмов дыхания. Эта техника входит в комплекс тайных знаний суфиев и тантристов и практически неизвестна западному человеку. Прекрасно воздействует на людей с неуравновешенной психикой, не поддающихся гипнозу.

Заметив нечто в выражении моего лица, Трейфул поспешно добавил:

— Но, конечно же, подобные методики применяются только с согласия пациента! Пусть это вас не беспокоит. Кстати, можно поинтересоваться, каков ваш спусковой крючок, мистер Норди?