...начинают и проигрывают
Шрифт:
Я не выдержал, поднялся. Держась за стену, пробрался к выходу на перрон хлебнуть свежего воздуха.
Подошел эшелон с ранеными. Распахнулась дверь вагона прямо напротив меня, вышла женщина в шапке ушанке, с узенькими белыми погонами на гимнастерке. Неужели?… Она!
— Вера Сидоровна!— подбежал я к ней.— Вера Сидоровна!
Она всмотрелась в меня:
— Лейтенант Клепиков! Вот это да! Какими судьбами!
Надо же случиться такому! Военный хирург Хорунжая сопровождала эшелон, в котором меня везли с перебитой ногой. Делала мне перевязки, мы подолгу говорили о Москве, о тихих арбатских переулках;
Эшелон следовал в нашу сторону. Понятное дело, домой я возвращался со всеми удобствами - с постелью, с чистыми простынями, даже с мягкой пуховой подушкой, в которой непривычно тонула голова.
21.
Наш эшелон в пути нигде долго не задерживали, и уже к десяти часам утра, успев позавтракать из одного котелка с Верой Сидоровной, я прибыл на место.
Народу на вокзале нисколько не убавилось, наоборот, казалось, стало еще больше: навстречу друг другу, то и дело сталкиваясь в дверях и образуя пробки, текли два непрерывных людских потока. Весь фокус состоял в том, чтобы, улучив подходящий момент, толкнуться в самую середину нужной струи, и тогда уже тебя вносило в зал без всяких дополнительных усилий; если же оказаться на краю, то встречным потоком легко могло задеть, оторвать от своего и даже вынести обратно на перрон.
В дежурную комнату милиции я добрался весь помятый. Зато здесь была благодать. Пусто, если не считать двух сержантов, сладко спавших на длинном столе; чтобы не свалиться с узкого ложа, они крепко держали друг друга за плечи.
Присев на корточки, я снял трубку с телефонного аппарата — он, очевидно, мешал сержантам устроиться поудобнее и был ими без долгих размышлений сунут под стол, прямо на пол.
— Слушаю,— включилась девушка с коммутатора.
Я назвал номер.
— Соединяю.
Один из сержантов беспокойно шевельнулся.
— Чего?— хрипло вымолвил он, приоткрыв сонный глаз.
— Свои, свои,— заверил я, и он, успокоенный, тут же заснул.
Мне ответили.
— Глеба Максимовича, пожалуйста,— попросил я.
— У телефона.
Голос показался чужим. Строгий и четкий, он как-то не вязался в моем представлении со шлепанцами и стариковским меховым жилетом.
— Прибыл из командировки,— доложил я после секундной паузы, не называя себя.
— А-а,— вот теперь в голосе послышались знакомые интонации.— Очень рад! Наверное, не выспался? Голодный?
Я ответил одним «нет» сразу на оба вопроса.
— Тогда сделаем так,— предложил Глеб Максимо вич.— Через час я буду в кабинете у вашего начальника. Встретимся прямо там. Ровно через час!
— Слушаюсь…
Когда я, запыхавшись, пришел в отделение, до назначенного срока оставалось еще целых двадцать минут — напрасно спешил. Направился к себе в кабинет. К моему удивлению, дверь была открыта. За столом сидел, расположившись по-хозяйски, старший лейтенант с пышными черными усами. На гимнастерке — ордена, левый пустой рукав аккуратно заправлен за ремень.
— Новый опер?
Я уважительно поглядывал на «Красное Знамя» без ленточки.
— Владелец чулана?— улыбаясь спросил он в свою очередь и представился:— Кузьминых… Фрол
Моисее вич меня посадил; говорит, вас не будет несколько дней…— Он стал сдвигать на край стола свои бумаги.– Сейчас уберу.
— Нет, нет, сидите,— остановил я его.— Мне все равно сейчас уходить.
Снял шинель, повесил за дверь. И сразу Фрол Моисеевич тут как тут, словно унюхал.
— Освободился? Ну, слава богу!
И очень расстроился, когда я сказал, что нет, еще не слава богу, не освободился. Щелкнул с досадой костистыми пальцами:
— Сынка нет, тебя нет, товарищ Кузьминых еще только входит в курс. Как работать?
— А Гвоздева куда?
— Подключил прокурор в пожарном порядке к де лу со складом. Минимум неделю провозится, а то и все две… Эх, хоть бы и меня куда подключили,— вздохнул он.— Пошли ко мне, не будем мешать человеку.
А там, у себя, взглянул на меня выпуклыми глазами:
— Завербоваться к тебе в помощники, что ли?
Прямо спросить, что я делаю, чем занят, не разрешает служебная этика, а может быть, и прямой запрет начальства. Но любопытство-то заедает! Вот хитрый Фрол Моисеевич таким обходным маневром и пытается выудить хоть что-нибудь из меня, простодушного.
Я делаю вид, что вот-вот клюну, начну рассказывать, и он весь подается вперед в нетерпеливом ожидании. Но, оказывается, я совсем не о том, и его морщинистое лицо разочарованно вытягивается. Жгучее любопытство так и остается неудовлетворенным.
Уж придется вам потерпеть, дорогой Фрол Моисеевич, ничего не попишешь!
Ровно в назначенное время я вошел к Антонову. Глеб Максимович уже там. Я поздоровался, в нерешительности остался у двери: докладывать или не докладывать ему в присутствии начальника отделения?
Майор Антонов словно угадал мои сомнения.
— Хозяйничайте, товарищ полковник.
— Нет, нет, вы нисколько не мешаете!
— Извините, дела. Получаса вам хватит?
— Вот так!— Глеб Максимович провел рукой выше бритой головы.
Антонов вышел, не одевшись. Я точно знал, куда. К Ухарь-купцу — иначе не пройдет и пяти минут, как тот припрется сюда со своими красными чернилами из порошков и остро отточенными карандашами.
Я доложил Глебу Максимовичу о результатах поездки, прежде всего о телеграмме до востребования и о личности Станислава Васина. Он расхаживал по кабинету, держась обеими руками за спину, и негромко покряхтывал, откидывая назад туловище. В военной форме и блестящих, очень старательно начищенных сапогах он выглядел совсем еще молодым, если бы не его вынужденная гимнастика.
Выслушав анкетные данные Васина, сказал:
— Все совпадает.
Совпадает с чем?— не понял я.— Анкету заполнял он сам. Уже в госпитале.
— Мы запросили через Москву партизанский отряд, там подтверждают. Больше того, они представили его к медали «Партизану Отечественной войны». Вот!— Он развернул передо мной копию наградного листа.— За храбрость и мужество, проявленные во время освобождения захваченных фашистами советских женщин. И фотокарточка.
Я повертел в руке прямоугольный кусочек тонкого картона. Фото неважное, делалось, вероятно, любителем в партизанском отряде. Всмотрелся в лицо. Зачесанные назад светлые волосы, чуть вздернутый над приподнятой верхней губой нос.