...Не повод для знакомства

И снова бедный Сашка терпел, вступая чистым носком в мерзкую лужицу. Бухтел, ругался, но не мог сдержать улыбки, когда наблюдал, как кроха усердно пытается забраться на диван по скатанному в надежде спасти ковру. Щенок и в самом деле был весьма забавный, но и внимания к собственной персоне требовал немало. И Сашка ждал, ждал, когда же, наконец, появится теща и заберет к себе свое чудо-юдо. И снова — о радость! теща приехала! И вновь — увы… Елизавета Антоновна заявила: "Я ее, конечно, люблю, но она уже привыкла к вам и по отношению к собаке будет жестоко увезти ее в другой дом, к другим людям. Так и быть, пусть уже живет у вас". Сашка сопел, кряхтел, так и этак выказывая недовольство решением тещи, да делать нечего — не выгонять же, в самом деле, этот очаровательный пушистый комочек на улицу.

Хлопот от щенка было очень много. Кроме упомянутых уже "безобразий", очень нелегко было выдержать прямо младенческий плач у кровати, когда они пытались "воспитать настоящую собаку". Для "настоящей собаки" рядом с кроватью была устроена коробочка от обуви с мягкой подстилкой, в которой Ника с удовольствием отдыхала днем, но наотрез отказывалась спать ночью. Она требовала: возьмите меня в постель! И из ночи в ночь, с вечера до самого утра, плакала по-младенчески, затихая только тогда, когда Ирочка, свесив руку, поглаживала мягкую шерсточку капризули. Как только процесс поглаживания прекращался, щенок вновь начинал плакать, царапая лапками по деревянному основанию кровати… Через месяц, устав от вынужденной бессонницы, Сашка позволил собаке забраться в постель. Кроха тут же умостилась между двух подушек и сразу заснула. С тех пор это стало ее законным местом. Выгнать ее из постели не было уже никакой возможности…

Тамара очень хорошо запомнила один момент, связанный с собакой. Нике тогда было чуть больше двух месяцев. Когда большая семья собралась в полном составе (включая и Тамару с Юрочкой) в гостиной, маленькая шкодница, не понимающая в силу своего юного возраста, что такое хорошо и что такое плохо, присела в уголочке по большой нужде. Этого факта, возможно, никто бы и не заметил, пока не появился бы характерный запах, но все произошло по иному сценарию: "остаток жизнедеятельности собачьего организма" повис на волосатой попке, и щенулька заверещала благим матом, словно кто-то над ней проводит стра-ашную экзекуцию! Бедняжка крутилась волчком с дикими завываниями, испугавшись, что что-то или кто-то висит у нее под хвостиком. От неожиданности собравшиеся переполошились, решив с перепугу, что, видимо, кто-то наступил на крошечное создание и оно теперь кричит от боли. И только разобравшись в причине собачьего визга дружная компания грянула от хохота.

Со временем маленький комочек стал именоваться Лялечкой или Лялюшей, так как на Нику, богиню победы, существо двадцати сантиметров роста явно не тянуло, в крайнем случае — Никеша, но никак не Ника. Ну не подходило это взрослое красивое имя потешному клубочку, даже в выросшем виде весившему около двух с половиной килограммов. Ирочка ее так и называла: "Это не собака, а два с половиной килограмма сплошного очарования". Вообще Ирочке нравилось выдумывать оригинальные прозвища для домашней любимицы. Самым первым, и, пожалуй, наиболее часто употребляемым в разговоре с Сашкой стало "Младшенькая". Отныне Светка стала старшенькой, а Никеша — младшенькой. Официальное имя звучало так: Николетта Хуанита Чиахуано, потому как при покупке собаки в подземном переходе продавец сообщил ее породу как "чихуа хуа". На самом деле из чихуа выросла почти чистокровная йоркширская терьерица, у которой бабушка слегка подгуляла с мальтийским болоном. В принципе, в собаке главное — отнюдь не паспортные данные, а ее собачья суть. А суть у Лялюши была очень смешная. Среднепородное чудо-юдо оказалось на редкость веселым и общительным, но вместе с тем и невероятно ленивым. Отсюда следующее прозвание: Валяшка. Есть игрушка Неваляшка, а у Безродных — Валяшка. Ее как ни положи, она так и будет лежать, даже лапкой не шевельнет. Еще Ирочка издевалась над малым ростом Младшенькой. Говорила: "Есть мелочь рыбная, а у нас мелочь собачья". После обнаружения одной очень характерной особенности (Никеша пукала только на улице, полагая, что даже собаке не слишком чистых кровей пукать в доме совершенно непозволительно) Ирочка стала называть ее "Пукающей девочкой". "А что", — говорила она. — "Есть Писающий мальчик, а у нас — Пукающая девочка".

В общем, Никеша стала завершающим штрихом для этой дружной и славной семьи. В принципе, они и без собаки очень неплохо обходились, в доме всегда было тепло и уютно. Но с появлением в нем Лялюши стало еще теплее, еще уютнее. Когда Ирочка или Светка приходили домой, Лялечка забиралась к ним на руки и пела от радости. Она пела так, что аж сама буквально тащилась от этого процесса — отталкивалась лапками от груди "принимающей стороны", откидывала головушку назад, закрывала глазки, и пела громко, с чувством, до самозабвения. Папу же (Сашку) встречала молча, как и положено встречать серьезного хозяина и главу семьи, и, свернувшись в крючок, топотила коготками по паркету. И почему-то в строгих Сашкиных глазах загорался огонек радости и любви к этому крошечному созданию, он буквально аж светился от нежности к странному лохматому существу…

Очередной Ирочкин день рождения справляли в ресторане "Лукоморье", прозванном в народе Мухоморьем или попросту Мухомором. Внешне ничем не примечательный и даже, пожалуй, неказистый, ресторанчик радовал хорошей кухней. В меню были широко представлены не только мясные, но и рыбные блюда. Фирменным же блюдом "Лукоморья" по праву считался "Морской жульен" — деликатесное блюдо с совершенно непередаваемым изысканным вкусом и ароматом. Сколько не пытались Ирочка с Тамарой выведать рецептуру жульена (все значительные события они обычно отмечали именно в Мухоморе) — ничего не выходило. Секрет приготовления фирменного блюда охранялся почище государственных секретов. Самостоятельно же удалось определить в составе блюда лишь наличие кальмаров, крабов, гребешков, осетринки и трепанга, так называемого "морского огурца". Конечно, с такими ингредиентами и не добиться изысканного вкуса было бы довольно сложно даже начинающей хозяйке. Шеф-повар же "Лукоморья", по видимому, свое дело знал не понаслышке…

Четвертым в теплой компании оказался Миша Лагутин, Сашкин приятель и коллега по работе. Сашка уже давно задумал познакомить друга с "двоюродной женой", как он иногда ласково называл Тамару. Поделился мыслями с Ирочкой, та охотно поддержала мужа. Но, дабы избежать неловкости, ни Тому, ни Мишу не поставили в известность о своей коварной задумке.

Миша оказался довольно милым и симпатичным мужчиной лет в районе тридцати. Несколько странное впечатление производило сочетание абсолютно блондинистых крупнокурчавых волос а-ля Володя Ульянов и серьезных голубых глаз взрослого человека, пронзительно глядящих из-под маленьких круглых очков в металлической оправе. Среднего роста, среднего же телосложения, в строгом костюме и белоснежной рубашке Миша выглядел, пожалуй, чуть-чуть более официально, чем требовалось по обстановке, но в целом — довольно неплохо. А что ему действительно мешало, так это чрезмерная скромность и порядочность. В принципе, порядочность сама по себе еще никогда и никому не вредила, но в сочетании с чрезвычайной скромностью делала обладателя этих качеств неуверенным в себе, лишенным того загадочного мужского обаяния, того неуловимого налета суперменства, которое неизменно покоряет каждую женщину. Загадка природы: почему женщины не любят стопроцентно порядочных мужчин? Почему их так манит и пленяет этакий романтичный флер легкой разнузданности и самоуверенности, предельно граничащей с наглостью?

Вечер прошел гладко и довольно весело. Как и положено, пили за именинницу, ее родителей, мужа, дочь, друзей… Отдельный тост прозвучал даже за Младшенькую. В перерывах между застольем танцевали то все вместе, то парочками. Периодически Сашка приглашал танцевать Тому, предоставляя родную жену на Мишино попечение, дабы не слишком акцентировать смысл знакомства одиноких друзей семьи. И Тамара с Мишей, как бы поддерживая игру, старательно изображали непонимание всего происходящего.

Из ресторана ехали на такси. Безродных вышли раньше, а Миша поехал провожать Тамару до дома. Ему очень понравилась эта милая женщина. Он, и сам не в меру скромный человек, не любил наглых и чересчур откровенных женщин, в чем-то даже пошловатых. Но почему-то на его жизненном пути все время попадались именно такие, развязные и до неприличия любящие мужское племя, в чьих глазах буквально светился вечный застывший вопрос: "А может быть, ты — мой будущий муж?". Потому и не женился до сих пор. Все друзья давно женаты, все давно стали отцами, а Миша так и живет с родителями. А ведь он не закоренелый холостяк, ему просто не везет. Он не встретил еще ту единственную и неповторимую. Хотя… Возможно, именно ее он сегодня и встретил?

Такси остановилось недалеко от Тамариного дома. Тома вышла из машины, Миша — за ней. Он ничего не видел и ничего не слышал. Он, как мотылек летит на пламя свечи, шел за Тамарой. Он уже открывал дверь подъезда, когда сзади раздался разгневанный голос таксиста:

— Эй, ты! Жених! А платить кто будет?!

Только тогда Миша очнулся, вышел из состояния "мотылька" и почти бегом вернулся к машине, на ходу вытаскивая деньги и бормоча извинения. Было очень неудобно перед таксистом и ужасно стыдно перед Тамарой: что она о нем подумает?! Что он альфонс? Мошенник? Боже, как неудобно!

С тех пор Тамара с Мишей стали встречаться довольно часто. Иногда как бы случайно сталкивались у Безродных, иногда Миша звонил ей и приглашал в театр или в кино. Тамара не отказывалась. Оставляла Юру на Ирочкино попечение в компании очаровательной Светки — Солнечного ребенка, а сама отправлялась на свидание.

Миша каждый раз появлялся в строгом костюме, с неизменным букетом красных гвоздик. Ухаживал предельно учтиво и вежливо. Иногда после спектакля ужинали в небольшом ресторанчике, после чего Миша провожал Тамару до подъезда, почтительно целовал ручку и удалялся восвояси. Никаких объятий, поцелуев, или — Боже упаси! — попыток остаться на ночь, такого себе "не угостите ли кофейком". Такого нахальства Михаил позволить себе не мог. Может, по отношению к другой женщине он и перешагнул бы через собственные моральные устои, но только не с Тамарой! Тома представлялась ему такой хрупкой, нежной и скромной дамой, что ни о чем подобном с ней не могло идти и речи. Она — дитя девятнадцатого столетия, невесть как занесенное в наш сумасшедший век с его стремительными и не всегда корректными отношениями.

Наличие у Томы ребенка Михаила не пугало. Скорее, этот факт его удивлял. Как у такой скромницы мог случиться внебрачный ребенок?! Интересоваться данным аспектом прошлого избранницы Миша считал недопустимым и абсолютно некорректным, а для себя решил, что, видимо, какой-то мерзавец принудил ее к близким отношениям, может быть, даже изнасиловал. А потом бросил, подлец. Обманул, предал… Он искренне сочувствовал несчастной женщине, представляя, как мучилась бедняжка, нося ребенка предателя. Осуждать же ее не было и в мыслях. Напротив, он поставил Тому на высоченный пьедестал и молился на нее, как на богиньку. Все в этой женщине восхищало и трогало его. Да, — говорил он себе, — наконец-то я встретил свою единственную и неповторимую!