...Встретимся в октябре...
Шрифт:
Все остальное произошло слишком быстро. Я не успела понять. Кажется, Дима отвесил пощечину матери и почти вышвырнул ее из спальни.
Все, что я могла сделать, – трусливо метнуться в ванную, чтобы спрятаться там. Как я себя чувствовала? Грязной воровкой. Посмела замахнуться на то, что никогда не будет принадлежать мне. На того, кто никогда не будет со мной. Я сползла по стене на холодный пол и тихо всхлипнула. На мягком одеяле появились уродливые темные мазки.
Я тут же вытерла щеки. Не хочу портить такую красивую вещь. Не хочу портить то, что мы покупали вместе.
С той стороны
Хуже всего было от того, что я прекрасно знала, что ничего такого Дима ей не говорил. Но было бы лучше, если бы сказал. Он имел право на нормальную жизнь. Жизнь с любящей женщиной. Или мог менять их одну за другой. Вряд ли существовала такая, которая могла отказать ему.
Но… я не хотела отдавать его никому. Он был моим и только моим. Моим хозяином, другом, спасителем. Моим… любимым.
Как только я это осознала, почувствовала, как меня стремительно накрывает темнота. Я полюбила его. ПОЛЮБИЛА! Того, от кого нужно было бы держаться как можно дальше. Того, кто был слишком идеальным даже не будь я кошкой.
Хотелось рыдать и смеяться одновременно.
Показалось, что я задыхаюсь. Тьма окутала полностью, взвившись вокруг меня черным облаком.
Мне потребовалось несколько чертовых минут, чтобы осознать: я вновь превратилась.
Снова стала кошкой!
Мой крик перетек в злобное мяуканье, потонувшее в пышном покрывале. Звук был таким жутким, как будто рядом пытали животное. И вдвойне страшно было осознавать, что его источник – я сама.
Подаренные неведомой силой часы рядом с Димой закончились. Закончились болью и отчаянием. Он где-то пропал, а я боялась выйти наружу – вдруг, его мать заметит меня и снова попытается избавиться? Или, еще хуже – увижу, как он общается с Кристиной и понимает, что она намного лучше меня? Хотя бы тем, что она – человек!
Противный внутренний голос напомнил, что боюсь я зря. Выйти отсюда самостоятельно все равно не получится. Мне снова захотелось истерически расхохотаться.
Внезапно, ручка на двери щелкнула, и Димин голос встревоженно и требовательно позвал:
— Настя!
Я замерла под одеялом, не веря, что он вернулся. Вернулся ко мне.
Пару секунд ничего не происходило, а потом покрывало исчезло, и я увидела Димино лицо. Он смотрел на меня сверху вниз, сидя на корточках. На его лице застыло какое-то странное выражение.
Он снова выругался и, прикрыв глаза отвернулся от меня.
Медленно встал и… с такой силой несколько раз всадил кулак в стену, что на плитке остался алый след. Каждый удар сопровождался приглушенным ругательством.
Я бросилась к нему и вцепилась когтями в джинсы. Хотела закричать «Остановись, дурак! Ты же ранишь себя», но смогла издать только невнятное мурлыканье.
Дима тяжело опустился на пол рядом со мной и осторожно взял меня на руки. Его поврежденная ладонь выглядела ужасно. Костяшки превратились в алое месиво. Их же нужно лечить!
Я тронула лапой его запястье, но Дима то ли не понял, что я хотела сказать, то ли проигнорировал.
— Я их выгнал. Всех. Они больше сюда не придут. – Здоровой рукой он
накрыл мою голову и хрипло протянул: – Почему ты не дождалась меня? По-че-му-у?..Я тебя всегда буду ждать, Дима. Всегда. Даже если ты откажешься от меня. Думать об этом было безумно больно, но я готовила себя к худшему.
Дима гладил меня, а я могла смотреть только на его изувеченную руку. Я снова ощущала его боль. Его ярость. Глухое и горькое отчаяние. Всего этого было так много, что я захлебывалась.
Я спрыгнула с ей коленей и побежала в спальню.
— Ты куда? – Голос Димы встревоженно звучал за спиной.
Я нашла брошенную на комоде спиритическую доску и, взобравшись на кресло, перепрыгнула на единственную мебель в его комнате. На доску легла темная тень, а меня саму окутало ароматом грозы и холодного осеннего леса. Дима пошел за мной. Он здесь. Рядом.
Дрожа от волнения за него, я начала быстро передвигать стрелку.
«Ты повредил руку. Нужно...»
Он не дал мне закончить. Подхватил на руки и потерся щекой о мою макушку. Вот же дурак!
— Прости меня… Нужно было выгнать их всех сразу…
Я осторожно тронула лапой его запястье. А в душ'e начали расцветать цветы. Он их выгнал. И Кристину с ее мамашей, и, кажется, собственных родителей. Из-за меня. Чувствовать бы себя виноватой, но… Вины не было и в помине. Была только радость, которая смешивалась со жгучей обидой – я потеряла шанс быть женщиной. Быть человеком. Когда снова превращусь? Надолго ли?
— Идем…
Все время, пока шел на кухню, Дима прижимал меня к себе, а я старалась не думать о том, что между нами произошло. На чем нас застукала Нина Павловна.
Дима так и не надел майку, и я могла сколько угодно ластиться к его обнаженной груди, покрытой темными волосками.
Устроив меня на узкой барной стойке, он достал аптечку, посыпал на рану белый порошок и принялся забинтовывать ладонь. А я вдруг снова ощутила черную паутину боли, расползающуюся от его руки.
И я знала, что могу помочь. Могу распустить паутинку, превратив ее в длинную нить. Потом смотать эту нить в клубок и забавляться с ним, питая себя странной силой.
Когда Дима закончил, я ткнулась мордочкой в белый бинт, а в голове тут же вспыхнула картинка: деревянное колесо и тонкая игла веретена. Вращаясь, колесо скрипело, и бесформенная боль превращалась в нить. Как в нашем самом первом сне.
Дима снова взял меня на руки и вернулся в спальню.
Зайдя в ванную, он посадил меня на тумбочку и осмотрел пристальным взглядом:
— Подожди меня здесь. Я приму душ, а потом ляжем и я почитаю тебе.
Из горла вырвалось мяуканье, которое должно было быть словом «Нет».
Он не забыл, о чем я просила. И он собирался это сделать.
А еще мне показалось, что Дима надеется, что я снова превращусь, пока он будет стоять под душем. У меня такой надежды не было. Откуда-то я знала совершенно точно, что новое превращение так быстро не случится.
Глава 24. Дима
Она снова стала кошкой. Оставалась ею, и когда я был в душе, и когда укладывался на матрас, и когда читал ее любимую книгу.