06-Новое платье короля (Сборник)

Но, к слову, поговорка-то — русская-разрусская… А на каком, интересно, языке они говорят друг с другом?..

Подумал так и услышал в ответ:

«Мы вообще не говорим, Бегун. Мы просто думаем. Ты должен помнить: разговоры с драконом-Зрячим… А мысль, как ты знаешь, имеет свою волновую структуру, и лишь несовершенство рода человеческого вынуждает его превращать мысль в речь. То есть в звуковые волны. Я представляю себе твой язык: у нас на похожем говорят росы, небольшой народ, живущий на севера-западе Центрального плоскогорья. Увы, я не знаю их языка. Я живу слишком далеко — на Больших Островах Юго-Восточного океана».

Этот разговор можно было продолжать бесконечно, тем более что Супервихрь явно уходил из пустыни и стоило подождать возвращения солнца, зноя, тишины. Но продолжать не хотелось. Чернов давно понял, что ни из собственных впечатлений, ни из отрывочных фраз Зрячих он ничего толком не сможет узнать ни об одном ПВ. Это ПВ — не исключение. Есть Центральное плоскогорье. Есть какие-то Большие Острова — не Индонезия ли?.. Впрочем, Зрячий обронил мысль, что это ПВ, с пустыней и вихрем, не его и не Чернова, а какое-то третье… Да и какая, в сущности, разница, что где попадается на Пути! Куда важнее — кто попадается. И что этот «кто» знает. Знает, в частности, ответ на вопрос Чернова.

«Отвечаю. — Зрячий опять „подслушал“ Чернова. — Сказано в Книге Пути: „Есть Путь Туда и есть Путь Обратно. И проходят они по разным местам. И Путь Туда не может быть похож на Путь Обратно, потому что в ином случае они никогда не совпадут, и идущий Туда будет не в силах вернуться Обратно. Но одно роднит эти Пути: Великая Боль. Только выстоявший и вытерпевший дойдёт Туда. Только выстоявший и вытерпевший вернётся Обратно. А сломавшемуся — ничья земля. Так было с начала Света. Так будет до прихода Тьмы“. Ты всё понял. Бегун?»

«В общих чертах. Боль, страх, унижение, смерть — всё это суть составляющие любого Пути. Так захотел Сущий?»

«Книга Пути — Его Книга».

«Ага, у Книги, выходит, обнаружился автор… А не сказано ли там, дорогой Зрячий, зачем Сущему вообще нужны эти Пути? Зачем Ему гнать народ с давно насиженного места чёрт-те куда, ждать, пока он снова насидит новое место, и опять срывать его и швырять в Путь? Ведь не может Сущий делать что-либо просто так, верно? Есть же какой-то высший смысл в этих хождениях туда-сюда…»

«Есть, Бегун. Сказано в Книге: „Миры расходятся и сходятся, но больше расходятся, чем сходятся, и единообразие, положенное в основу Мироздания, нарушается, а Система теряет жёсткость. И только Пути связывают Миры вновь и возвращают им равновесие, положенное изначально — с началом Света. А кроме Бегуна, нет никого, кто может вести Путь так, как того хочет Сущий“. Иногда употребляется другой термин, более общий — вместо жёсткости: равновесие…»

Чернова зацепила явно чужая, не из стилистики Книги, фраза: «Система теряет жёсткость». Она скорее — из какого-то учебника: по сопромату, например. Если Зрячий цитирует скрупулёзно точно — а как он ещё может, если ему просто вкладывают соответствующую цитату в мозг? — то в Книгу попала подсказка. Ключевое слово — Система. Система миров. Система ПВ. Генеральный Конструктор, оказавшийся на полставки Первым Писателем, неаккуратен: он проболтался. Или наоборот: снайперски точен и фраза про Систему — прямая подсказка Бегуну. Причём — запланированная.

Хотелось верить.

«Я уже слышал, что я — на все времена. Я уже слышал, что у Сущего есть Бегун и множество Зрячих. А ещё — Избранные: те, что принадлежат ведомым народам. Но этого страшно мало для того, чтобы держать Систему в равновесии — пусть даже неустойчивом… Ты знаешь, Раванг, сколько нас всего — тех, кто обслуживает Систему?»

«Сущий знает. Каждому из нас положено место в Системе и функция в ней. Одно место и одна функция — на все времена от Света до Тьмы. И не быть Зрячему Бегуном, как не стать Избранному Зрячим. Хотя…»

«Что — хотя?»

«Что-то говорит мне, будто Зрячие получаются как раз из Избранных…»

«А Бегуны?»

«Бегун — один на все времена. Ты сам сказал».

«То есть я один тащу все Пути? Неслабо, Раванг! Дух прямо захватывает… А сколько их было у Сущего до нынешнего моего Пути?»

«Одна смертная жизнь Бегуна — один Путь Бегуна, наверно, так. А сколько всего?.. Мне не дано этого знать, Бегун, а самому тебе вспомнить не дано. Может, другой Зрячий получит право сказать тебе истину. Если она существует…»

«А долго ли мне идти в этот раз?»

Показалось или нет — но Чернов явно услышал смех.

«Я всего лишь Зрячий, Бегун. Мне не позволено увидеть дальше моего взгляда. А мои человеческие знания малы и очень локальны. Как и твои… Кстати, я назвал себя, а как тебя зовут в нынешней жизни?»

Чернов помедлил с ответом, изо всех сил стараясь не позволить мысли оформиться и не дать Зрячему услышать её. Похоже, что удалось, потому что Раванг молчал и не опережал собеседника.

«Будешь смеяться, но — Бегун», — подумал или сказал Чернов.

«Странное совпадение…»

«Сам удивляюсь, — тоже изобразил смех Чернов, — но уж так вышло».

«Пора прощаться. Супервихрь уходит».

«Они у вас часты, такие вихри?»

«У нас таких вообще не бывает. Поэтому я и думаю, что мы с тобой оба попали в чужой и пустой мир. Только я вернусь к себе, а ты пойдёшь дальше по Пути».

«Но зачем Сущему было приводить нас в пустой мир? Для чего? Чтобы продемонстрировать силу смоделированного им Супервихря? Жестокость ради жестокости?.. Разве Сущий не добр по определению?»

«Сущий добр, и сделанное им не противоречит этому постулату. Жестокость всегда очистительно, Бегун. Слишком многое налипает на человека за короткое время его земного существования. Он, человек, даже не ведает, насколько нечист. А Сущий знает. И Путь — не просто чья-то дорога Оттуда Туда или Туда Оттуда, но — Выбор. Бегун ведёт в Путь лишь тот народ, который избран. Чья роль в мире настолько важна, насколько Сущий определил её важной. Значит, Путь — это род очищения. И конец Пути надо встречать чистым, налегке — с лёгкой ясностью итога… Удачи тебе, Бегун, терпения и силы. Сказано в Книге: „Боль приходит и проходит, а Путь — навсегда“».

И начался стремительный и жутковатый полёт вниз, этакая хроника пикирующего бомбардировщика: свет, свет, блики, блики, синее, синее, жёлтое, много жёлтого… И вдруг — резкая остановка, миллисекундная потеря сознания и — ясность. Очищение, как предположил Зрячий-Раванг…

Солнце катилось к горизонту. Небо было чистым-пречистым и голубым, как застиранная майка солдатика-первогодка. Чернов стоял по колени в воде — целый и невредимый, руки-ноги — при нём, даже вефильская одежонка не истрепалась в горних высях, вода оказалась неширокой и мелкой речушкой с какими-то кустами на одном берегу и чистым зелёным полем на другом, а за полем, в километре всего, виднелись знакомые стены Вефиля.