10 мифов о 1941 годе
Шрифт:
Так было. Было и так, как описывал те дни в своих мемуарах Маршал Советского Союза К.С. Москаленко, который перед войной командовал 1-й артиллерийской противотанковой бригадой резерва Главного Командования (РГК) в Киевском Особом военном округе.
Но тут надо кое-что предварительно пояснить…
Приступая к работе над этой весьма краткой книгой о начале войны, я сознательно решил широко не обращаться к мемуарной литературе, ограничившись, как правило, документами. И воспоминания Москаленко «На Юго-Западном направлении» попались мне под руку совершенно случайно… Однако когда я познакомился с его описанием начала войны, оно показалось мне настолько интересным и даже интригующим, что я счёл своим долгом познакомить с ним и читателя…
Находясь в резерве РГК,
Бригада же Москаленко дислоцировалась в районе станции Киверцы, километрах в пятнадцати севернее Луцка. Рано утром 22 июня Москаленко поднял бригаду по тревоге, и далее события разворачивались так:
«Мы быстро прошли в штаб. Здесь я вскрыл мобилизационный пакет и узнал, что с началом военных действий бригада должна форсированным маршем направиться по маршруту Луцк, Радехов, Рава-Русская, Немиров на львовское направление в район развертывания нашей 6-й армии (генерала И.Н. Музыченко. — С.К.). Немедленно доложил об этом по телефону генералу Потапову. Выслушав, он сказал:
— Обстановка на фронте 5-й армии резко обострилась: немецкие войска форсировали реку Западный Буг… и продвигаются на Владимир-Волынский. Поэтому прошу вас, наконец, требую выступить на Владимир-Волынский и совместно с 22-м механизированным корпусом генерала Кондрусева… восстановить положение…»
Моторизованная бригада РГК была мощной силой — её командир носил на петлицах две звезды генерал-майора и накануне своего назначения в мае 1941 года «на бригаду» был аттестован на должность командира танковой дивизии. И командарм-5 КОВО Потапов просил, а не приказывал Москаленко выступить на Владимир-Волынский потому, что с началом войны бригада подчинялась уже командарму-6 КОВО Музыченко. Поэтому комбриг ответил Потапову: «Бригада является резервом Главнокомандования. Выполнить ваше требование, противоречащее мобилизационному плану, не могу».
Потапов попросил подождать у телефона, пока он свяжется с Москвой или Киевом. Бригада готовилась к маршу, комбриг ждал…
«Минут через 15–20 командарм, — вспоминал Москаленко, — позвонил снова.
Связь с Москвой и Киевом прервана… Противник ведет наступление по всему фронту армии. 41-я танковая дивизия подверглась удару с воздуха… и почти вся погибла. Город Владимир-Волынский с минуты на минуту будет захвачен врагом. — Голос Потапова стал тверже, требовательнее. — Учитывая сложившуюся обстановку, приказываю: бригаде следовать, как я уже сказал… Всю ответственность за нарушение бригадой задачи, предусмотренной мобилизационным планом, беру на себя…
Я счел решение генерала Потапова в создавшейся обстановке правильным…»
Для того чтобы полностью понять то, что описано выше, надо посмотреть на карту Украины.
Вот — Киверцы, вот — Владимир-Волынский километрах в семидесяти от Киверец по направлению почти перпендикулярно к границе.
А вот — Радехов, тоже километрах в семидесяти от Киверец, но почти параллельно границе. А от Радехова надо ещё добираться до Равы-Русской, а от неё ещё и до Немирова. Итого — километров сто пятьдесят, не менее…
И по мобилизационному плану, составленному кем-то в Москве в преддверии безусловно маневренной, с быстро меняющейся обстановкой войны (что само по себе делает систему строго засургученных пакетов полуидиотской, если не вовсе идиотской), мощная и высокомобильная воинская часть должна была сто пятьдесят вёрст киселя хлебать, расходуя моторесурс, горючее, силы и нервы, под неизбежными бомбовыми ударами противника, только для того, чтобы войти в подчинение новому командарму, которого не знает комбриг и который не знает комбрига.
И такие марш-броски планировались в Генеральном штабе РККА генералом Мерецковым, а с января 1941 года — генералом Жуковым не в силу вынужденной импровизации, а заранее —
до войны!При этом наркомат обороны и Генштаб не обеспечили надёжной кодированной радиосвязью во всё более накаляющейся обстановке даже звено «штаб армии — штаб фронта»! Зато заранее связывали мобилизационным планом руки и комбригу Москаленко, и командарму Потапову.
Дивны дела Твои, Господи! Но дела человеческие подчас ещё удивительнее…
Но это не всё! Когда Москаленко на полпути между Луцком и Владимиром-Волынским догнал штабную колонну командира 22-го мехкорпуса генерал-майора С.М. Кондрусева, то оказалось, что две из трёх дивизий корпуса — 19-я танковая и 215-я моторизованная — по плану прикрытия начали выдвигаться из района Ровно в район Ковеля и быстро на Владимир-Волынский повернуть не смогу!.
Третья дивизия Кондрусева — злополучная 41-я была расквартирована как раз на западной окраине Владимир-Волынского. Однако по плану прикрытия, вместо того чтобы двинуться вперёд к границе — на рвущегося к Владимир-Волынскому врага, в зону завязавшихся ожесточённых боёв, дивизия была вынуждена уйти в «район сосредоточения» к Ковелю — параллельно границе.
«В пути, — писал Москаленко, — дивизия попала в болотистую местность, часть танков застряла там, и поставленная задача не была выполнена».
Если подобные «планы прикрытия» не вредительство, то что тогда надо считать вредительством? Впрочем, я не подозреваю в измене ни Тимошенко, ни Жукова, а лишь повторю вслед за Талейраном: «Это — хуже, чем преступление. Это — ошибка»…
И 22 июня 1941 года генерал Гальдер записал в дневнике:
«Наступление германских войск застало противника врасплох… Его войска в приграничной зоне были разбросаны на обширной территории и привязаны к районам своего расквартирования… <…>
Ряд командных инстанций противника, как, например, в Белостоке [штаб 10-й армии], полностью не знал обстановки, и поэтому на ряде участков фронта почти полностью отсутствовало руководство действиями со стороны высших штабов.
Но даже независимо от этого, учитывая состояние «столбняка», едва ли можно ожидать, что русское командование уже в течение первого дня боев смогло составить себе настолько ясную картину обстановки, чтобы оказаться в состоянии принять радикальное решение.
Представляется, что русское командование благодаря своей неповоротливости в ближайшее время вообще не в состоянии организовать оперативное противодействие нашему наступлению…»
Для глупо кастрированной советской военной историографии характерно примечание русской редакции в 1971 году к этой записи Гааьдера: «Здесь Гальдер… совершенно безосновательно и грубо принижает организаторские способности советского командования. Общеизвестно, что первыми приняли на себя удар противника части пограничных войск и укрепленных районов, которые в боях с превосходящими силами противника показали чудеса героизма и самоотверженности и во многом предопределили поражение гитлеровской военной машины».
Так-то оно так! Советские погранвойска действительно сражались геройски, а их выучка и самоотверженность мощно повлияли на ситуацию. Но пограничники — это гвардия Берии, а не Тимошенко и Жукова! К тому же противостоять армии противника, а не отдельным нарушителям государственной границы — не задача погранвойск.
Однако и многие армейские части и соединения с первого дня войны тоже воевали геройски, и хотя многие высшие штабы впали — по оценке Гальдера — в «столбняк», в тот же день 22 июня Гальдер писал уже и так:
«После первоначального «столбняка», вызванного внезапностью нападения, противник перешёл к активным действиям»…
А 23 июня 1941 года начальник Генерального штаба вермахта сделал запись, которая лучше любых высоких слов показывает ту высокую жертвенность, которую продемонстрировали лучшие советские люди с первых же дней войны:
«Общая обстановка лучше всего охарактеризована в донесении штаба 4-й армии: противник в белостокском мешке борется не за свою жизнь, а за выигрыш времени».