100 дней Фолклендов. Тэтчер против Аргентины

В заключение этого веселого, довольно счастливого и интересного времени мой офицер-воспитатель и наставник дали мне характеристику, содержащую фразы: «… он никогда не сможет реализовать свои способности, пока не изживет в себе некоторую интеллектуальную лень… Его мировоззрение очень узкое; слишком много уделяет внимания своим поискам и для мальчика его способностей очень несведущ о мире вокруг него…, склонный к безответственности, в настоящее время недостаточно напорист, нерешителен, слабо развит дух товарищества.» Я не спорю ни с одним из этих утверждений. И всегда думал, что это даже лучше, чем я заслуживал. Но принимая во внимание то, что я был среди первых двадцати процентов моих сокурсников, я иногда задавался вопросом, что же они должны были сказать о парнях из последних двадцати процентов.

Как бы там ни было, но в первую неделю нового, 1950 года, меня послали на практику на 10000-тонный трехтрубный учебный крейсер «Девоншир». План стажировки состоял из двух частей. Первая – мы работали на корабле как «не очень знающие моряки»: драили, мыли, полировали, чистили, скоблили и красили под аккомпанемент нецензурных слов. Вторая половина практики предназначалась для профессионального обучения. Это было не самое подходящее время для обучения морскому делу. Погода в том январе была морозная и каждое утро перед завтраком мы должны были драить деревянные верхние палубы, ходя босиком по парящей, с льдинками у шпигатов воде. Результатом этого было покалывание в пальцах ног перед тем, как их вообще перестанешь чувствовать. Все это играло очень важную роль в становлении офицера, и я остаюсь сторонником изучения профессии с самых низов. Ведь офицер может приказать матросу снять ботинки и драить палубу, не взирая на погоду. Но, проделав это сам несколько раз в середине зимы, он дважды подумает о том, стоит ли отдавать такой приказ.

В середине января мы уходили далеко от берегов послевоенной Англии с ее карточной системой и нехваткой почти что всего, направляясь в Вест Индию. Мы шли на юг через Бискайский залив, потом на юго-запад, следуя вдоль пассатов к Тринидаду. Мы спали в гамаках и выполняли всевозможную работу на корабле: в котельном и машинном отделениях, в штурманской рубке рядом со штурманом, на ходовом мостике с вахтенным офицером. Мы работали с боцманской командой или с рулевыми, выполняли обязанности рассыльного командира корабля или «адъютанта», следуя за ним весь день. Мы ходили на шлюпках, практиковались в выполнении стрельб из четырехдюймовых пушек, составляли сигналы, грузили запасы на корабль, бегали туда-сюда, наполняя этим каждый день и большинство ночей. Это была интересная жизнь, которая очень сильно отличалась от школы. Никогда не забуду, как, стоя на коленях рядом с большим латунным стопором (зажимом для очень больших канатов) в желтом утреннем свете залива Кингстон на Ямайке, надраивал его и в приподнятом настроении ожидал завтрака со свежими фруктами в таком количестве, которого мы не видели шесть лет.

Мы посетили Барбадос, Гренаду, а также Виргинские острова, и единственной тучей на горизонте была моя почти полная неспособность осознать важность всех вахтенных и корабельных расписаний. Это создало для меня много проблем, поскольку может показаться, что управление на флоте осуществляется с помощью объявлений и сообщений на доске объявлений. В моем случае так и было, ведь проходят месяцы, а в моем случае годы, прежде чем начинаешь понимать команды, которые звучат по корабельной трансляции, искаженные морским жаргоном и северо-восточным английским народным диалектом, известным как «джорди», свистки, называемые «боцманскими дудками», сигналы горна, каждый из которых приказывает сделать что-либо определенное. Если ты не в состоянии понять вахтенные и корабельные расписания, ты не сумеешь найти даже вход в этот морской лабиринт. Жизнь тогда может стать запутанной и неприятной, поскольку руководство решит: ему следует объяснить, что нужно больше стараться.

Вахтенные и корабельные расписания определяют место каждого на корабле: что, где и когда они должны делать; где есть, спать и работать; уточняют, какие нести вахты, что и с кем нужно делать на вахте. Они определяют обязанности каждого и в базе, и в море, даже где, но не когда покинуть корабль. Вся ваша жизнь разложена по полочкам этими корабельными расписаниями. Но в возрасте семнадцати с половиной лет я не придавал этому особого значения, главным образом потому, что не смог найти расписание в течение нескольких дней. Когда же я его отыскал, то не понимал многого из того, что там было сказано. При этом я не подозревал, что важным условием понимания было чтение «суточных приказов», иначе я бы уделял последним больше внимания.

Так в течение нескольких недель вся система жизнедеятельности на корабле оставались для меня полной тайной. Мы придерживались тропического расписания, на которое перешли примерно через неделю после начала плавания. Этого я не замечал до тех пор, пока мы не прибыли в родные воды и не вернулись к зимнему расписанию, что привело меня к окончательному замешательству. Каким-то образом с помощью друзей и моего офицера-наставника я выкарабкался. По любым критериям я был крайне неорганизован. Хотя это в некотором смысле было забавно.

На Пасху нам дали две недели отпуска. Потом мы отправились на север вокруг острова Ян Майена в Нарвик и Скапа-Флоу – названия, вызывающие определенные образы у формирующегося военно-морского офицера, и наконец возвратились в Девонпорт. К концу второго похода я разбирался не только в жизнедеятельности корабля, его экипажа, его вахтенных и корабельных расписаниях, но также и в том, как увильнуть от работы, выглядеть занятым, избежать грязной работы, неплохо провести время, что, как я думаю, было частью того, для чего нас туда послали. Я прошел практику на учебном крейсере без позора, узнав значительно больше, чем представлял ранее. В характеристике отмечался мой энтузиазм, если не внешний вид или пунктуальность.

Так, прослужив в Королевских ВМС почти пять лет, я в возрасте восемнадцати лет стал мичманом. По крайней мере я всегда находил объяснение столь длительной службы тем, что не мог уволиться по своему желанию без уплаты моим отцом за четырехлетнее обучение, что было маловероятно. Нам не нужно было давать «подписку», никакой контракт не составлялся и при этом от нас не требовалось приносить присягу на верность, как это должен был сделать каждый в армии. Мне всегда говорили, это потому, что армия однажды взбунтовалась – с тех пор ей никогда полностью не доверяли! И с той поры говорят «Королевские ВМС» и «Британская армия».

На воротнике у меня появились две белые нашивки, и я был «…направлен для дальнейшего прохождения службы…» на плавбазу подводных лодок «Мейдстоун», находящуюся на переоборудовании в Портсмуте. Тот факт, что меня послали не на крейсер, линейный корабль или авианосец, а на плавбазу, ясно говорил о том, что меня оценили как угодно, но только не подающим большие надежды. Подводники к таким тоже не относились – немного пахли, вели себя не слишком хорошо, пили слишком много. Их считали людьми с плохими привычками, служащими на консервных банках, а профессиональная репутация их плавбаз была еще ниже. Но «Мейдстоун» была внушительной и большой. Это было 10000-тонное судно, предназначенное для инженерного обеспечения, технического обслуживания кораблей и размещения штаба эскадры, в которую входило примерно восемь подводных лодок. Плавбаза была плавающим штабом, хранилищем запасов, мастерской и гостиницей для экипажей лодок, которые базировались рядом с нею. На ней находились мастерские для ремонта машин, обслуживания торпед, различных приборов, гидравлики и так далее. И на этой плавбазе была дюжина нас, мичманов, познающих службу на большом корабле и начинающих впервые командовать настоящими матросами.

Через десять месяцев я получил новое назначение на 8000-тонный крейсер «Шеффилд», который только что вышел из ремонта и модернизации. Это был быстроходный, хорошо спроектированный боевой корабль, имеющий на вооружении девять шестидюймовых пушек, восемь четырехдюймовых и много многоствольных 40-миллиметровых артустановок «Бофорс», расположенных повсеместно. Мы принимали его на верфи в Чатеме и вели до Мори-Ферта, где должны были в течение сверкающей северной весны и лета ввести его в строй. К концу этого лета я стал старшим мичманом. Моя зарплата составляла 10 фунтов в месяц, из которых я экономил 5 фунтов главным образом из-за отсутствия возможности их потратить. Это был старый Королевский флот, который заставлял тебя тяжело работать и ждал благодарности за его благодеяния и заботу о твоем профессиональном обучении.

Но были также и проблемы. Война, которая согласно своей сущности делала жизнь на боевом корабле суровой, жестокой и короткой, закончилась не так давно. Рядом с нами находилось довольно много людей, страдающих от старого несчастья с современным названием «стресс». «Контузия», «судороги», «отсутствие воли» были более точными, хотя и менее корректными его определениями. Невежды иногда описывали это явление даже как «трусость», возвращаясь назад к тем временам, когда в британских вооруженных силах было очень много глупых споров о самом понятии «стресс». Стоит напомнить, что стрессы со всеми ужасами, которые они заставляют испытывать благородного, храброго человека, были тогда такой же реальностью, как и сегодня.