100 мифов о Берии. Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917-1941

8. В начале войны гитлеровцы захватили громадное количество партийных и государственных документов, в том числе и НКВД. К примеру, в целости и сохранности захватили всю документацию Смоленского обкома ВКП(б) и управления НКВД. Однако ни тогда, ни после войны, когда архив оказался у американцев, никто и никогда не тряс подобным «документиком» или чем-либо похожим на него, Ничего подобного не предъявлял даже приснопамятный Хрущев, особенно усердствовавший в «разоблачении» Сталина и репрессий, хотя он и цитировал что-то. Ведь он же откровенно побоялся показать шабашу недобитых троцкистов саму фальшивку. А ведь для него это крайне не характерно, ибо он очень обожал трясти всякими документами, якобы изобличающими других, а уж Сталина и Берия тем более. Но он этого не сделал — попросту испугался последствий показа фальшивки.

Сам же «документик» именно в документальной форме «всплыл»(«всплывает», сами знаете, что…) лишь под конец «ката-стройки» Горбачева. А в те времена пропагандистским аппаратом ЦК КПСС заведовал ярый вражина СССР и России А.Н. Яковлев. Он-то как раз и имел допуск к документам «Особой панки» Политбюро, которые с 1992 г. превратились в Архив Президента Российской Федерации. Под руководством именно А.Н. Яковлева и был дан ход этой фальшивке, которая была состряпана задолго до него, а заодно и ряду других фальшивок, которые по замыслу «архитектора катастройки» должны были издалека подтверждать якобы подлинность самой фальшивки. Так «документик» оказался при архивном номере Архива Президента РФ.

9. Этим фальшивым «документиком» преследовались следующие стратегических цели:

9.1. Одна из них состоит в том, чтобы показать, что даже после удаления Ежова с Лубянки, но с приходом Берия на Лубянке ничего якобы не изменилось. Мол, как били и пытали, так и продолжили бить и пытать, даже еще больше. Однако это такая чудовищная ложь, что даже многие зарубежные советологи и то вынуждены были признать, что именно при Берия наступил период «поразительного либерализма». Произошли разительные, причем в пользу арестованных и подследственных, а также заключенных, перемены. Сотрудники НКВД, прежде всего следователи, прекратили обращение на «ты», перейдя на более официальное, но вежливое «вы». Арестованным и заключенным вернули отнятые при Ежове привилегии — от переписки, книг и шахмат до получения денег и посылок и возможности обжаловать приговоры, находясь уже в заключении. Резко было улучшено медико-санитарное обслуживание заключенных, их питание. Даже по тем редким высказываниям, которые имеются в мемуарной литературе о том периоде времени, и то видно, что при Берия обращение с подследственными и арестованными было куда более гуманным и вежливым, чем при Ежове. При этом следует иметь в виду, что воспоминания на сей счет оставили в основном «невинные жертвы сталинизма», которым, как это и так понятно, не было никакой нужды писать хоть толику правды. Но тем не менее они написали и опубликовали ее.

В то же время никто и не собирается отрицать тот факт, что при предшественнике Берия — Ежове — действительно имела место подлая практика применения физического насилия над арестованными с целью выбивания из них нужных следствию показаний. Появилась она весной 1937 года с подлой подачи самого Николая Ивановича Торквемады [98] .

Небольшое разъяснение. В примечании на стр. 316 интересной книги А.Е. Павлюкова «Ежов. Биография». М., 2007 так прямо так и сказано, что «в центральном аппарате НКВД и кое-где на периферии методы физического воздействия применялись еще с весны 1937 г……

98

Так Ежова прозвали еще в 1937 г. Торквемада — глава папской инквизиции, вошел в историю из-за своей беспрецедентной жестокости.

Викторов Б.Л. Без грифа «Секретно»: записки военного прокурора. М., 1990, с. 139.

На той же странице, но в основном тексте содержится, мягко выражаясь, недостойное серьезного ученого предложение следующего содержания: «На одном из заседаний Политбюро, состоявшемся, судя по некоторым косвенным признакам, в августе 1937 г., Сталин предложил соратникам принять решение, разрешающее применять методы физического воздействия в отношении врагов народа, не желающих становиться на путь сотрудничества со следствием». Именно к этому предложению и относится вышепроцитированное примечание. Следующее предложение имеет такой вид: «Члены Политбюро с предложением вождя согласились, и на места была направлена соответствующая телеграмма, текст которой до сих пор не обнародован, но основное содержание известно». После этого вновь идет пустопорожнее муссирование анализируехмой фальшивки.

Почему автор считает такое утверждение недостойным для серьезного ученого? А вы сами посудите. В процитированных предложениях содержится суровое, можно сказать, даже жестокое обвинение Сталина и членов Политбюро в том, что именно они санкционировали физическое насилие, сиречь пытки. Но при этом ни одной ссылки, в том числе и на какой-либо архивный документ. Ну что может означать и какова может быть цена выражения «на одном из заседаний Политбюро, состоявшемся, судя по некоторым косвенным признакам, в августе 1937 г….», если выдвигается столь суровое обвинение?! Надо или привести точные архивные данные, причем желательно с использованием заверенной фотокопии, или, как говорится, помалкивать в тряпочку и не бросать, походя, не существующую тень на никогда не существовавший плетень. А всякие косвенные признаки нужно оставить для частных кулуарных разговоров, но не для серьезной книги. Это во-первых. А во-вторых, на каком основании Павлюков решил использовать выражение «текст которой до сих пор не обнародован»? Видите ли, в чем все дело-то. Такое выражение означает, по крайней мере законы русского языка и элементарной логики обязывают понимать это только так, а не иначе, что документ-то сохранился, но вот обнародовать его не дают. На самом же деле никакого документа — телеграммы от августа 1937 г. с разрешением на применение методов физического воздействия — нет и не было в помине. Следовательно, элементарная этика ученого обязывает говорить только о том, что в архивах никакого документального подтверждения якобы факту рассылки такой телеграммы от августа 1937 г. не найдено. Это максимум что можно сказать в таком случае. И это не говоря о том, что Сталин всегда был резко против таких методов ведения следствия. К примеру, в конце 1932 г. ОГПУ вскрыло шпионско-диверсионную организацию, действовавшую по заданию японского генерального штаба. В марте 1933 г. решением Коллегии ОГГ1У ряд фигурантов этого дела были осуждены к расстрелу, другие — к различным срокам тюремного заключения. Спустя год один из фигурантов этого дела — осужденный А.Г. Ревис, отправил из лагеря письмо в Бюро жалоб Комиссии советского контроля, которую возглавляла сестра Ленина — М.И. Ульянова. Она направила это письмо Сталину, и вот его реакция. Иосиф Виссарионович не только распорядился создать специальную комиссию Политбюро для проверки поступившего заявления, но и дал конкретные указания, что следует предпринять: «освободить невинно пострадавших, если таковые окажутся, очистить ОГПУ от носителей специфических «следственных приемов» и наказать последних, не взирая на лица». «Дело, по-моему, серьезное, — отмечал И.В. Сталин в записке, адресованной членам Оргбюро ЦК ВКП(б) В.В. Куйбышеву и A.A. Жданову, — и нужно довести его до конца))129. Созданная по инициативе Сталина комиссия быстро установила, что незаконные методы ведения следствия применялись и в данном деле, и в ряде других. Политбюро сделало соответствующие выводы из этого, а виновные были наказаны. Вот так в действительности Сталин относился к применению незаконных методов следствия, проще говоря, к применению методов физического воздействия на подследственных. А уж если совсем по-простому, то такая его позиция по данному вопросу была не просто постоянной, а традиционной — он не терпел такого. Так что какого дьявола он должен был скатиться до санкционирования применения методов физического насилия в 1937 г. или в 1939 г. — бес знает всех этих фальсификаторов! Врут ведь сволочи, не отдавая себя отчета в том, что История-то сохранила совершенно иные, противоположные и неопровержимые доказательства традиционной позиции Сталина в этом крайне щепетильном вопросе.

Вместе с тем следует отметить, что и при Ежове насилие применялось не всегда. Бывшая активная оппозиционерка, ярая сторонница Троцкого, жена главаря одной из самых мощных подпольных троцкистских организаций Ивана Никитовича Смирнова — А.Н. Сафонова ((1887–1958) еще в 1958 г. написала в мемуарах, что физическое воздействие не применялось. Так и написала в своих записках, что «физическое воздействие места не имело» [99] . Между прочим, ее дело вел в том числе и сам Ежов. Сами понимаете, что ее-то, просидевшую в заключении не один год, после XX съезда КПСС (1956 г.), на котором был якобы разоблачен культ личности Сталина, никто ведь не заставлял писать такое. Наоборот, тогда «упражнялись» только в очернении Сталина и Берия. Тогда царила подлинная истерия антисталинизма и антибериевщины. Это было «в моде», но отнюдь не правда. И тем не менее она написала то, что написала. К тому же есть немало иных подтверждений ее словам. Хотя, еще раз это подчеркиваю, использование физического насилия при Ежове действительно имело место быть. Но оно в действительности было санкционировано самим Ежовым, без каких-либо ссылок на ЦК или Сталина. К примеру, во время конференции сотрудников НКВД 16 июля 1937 г. между Ежовым и начальником УНКВД по Западно-Сибирскому краю Мироновым состоялся примечательный разговор, в ходе которого нарком заявил, что с согласия самого Миронова в некоторых случаях начальники отделов его УНКВД могут применять «физические меры воздействия» [100] . Как видите, никакой ссылки на ЦК или Сталина в этом устном указании Ежова нет. А ведь, казалось бы, для Ежова наиболее удобным было бы напрямую сослаться на санкцию ЦК и Сталина. Ан нет, он дал это устное указание от своего имени. Аналогичным образом выступил и заместитель Ежова А.Н. Вельский осенью 1937 г. на оперативном совещании в НКВД Туркмении, во время которого подтвердил правомочность избиения упорствующих арестантов [101] . Но опять-таки, без какой либо ссылки на указание ЦК или Сталина. Если бы таковые имелись в наличии, то уж Вельский, как верный прихлебатель Ежова, не преминул бы подчеркнуть сие обстоятельство. Но этого не было и в помине. А теперь вернемся на мгновение к вышеприведенному небольшому разъяснению. Если даже осенью 1937 г. заместитель Ежова подтверждает правомочность избиения упорствующих арестантов, но не ссылается напрямую на указание ЦК или Сталина, а тогда такие ссылки были нечто вроде особо священного закона, то соответственно никакого августовского 1937 г. решения Политбюро о применении методов физического воздействия попросту не было и в помине. И, следовательно, Павлюкову не стоило «изобретать велосипед» на пустом месте, да еще по косвенным признакам.

99

См.: Сталин: в воспоминаниях современников и документах эпохи. Сост. Лобанов М.П. М., 1995, с. 307

100

Jansen, Mark and Nikita Petrov. Stalin's Loyal Executioner: People's Commissar Nikolai Ezhov, 1895–1940. Stanford, CA: Hoover Institution Press, 2002, p. 84–85,133. Приводится по: Ферр Гровер. Антисталинская подлость. Пер. с англ. М., 2007, с. 355.

101

ГА РФ. Ф.8131. Оп. 37. Д. 145. Л. 53.

Есть еще один факт, подтверждающий полное отсутствие санкции от августа 1937 года на применение методов физического воздействия к подследственным. 11 апреля 1939 года на имя главы НКВД СССР Л.П. Берия поступило заявление от арестованного бывшего главного подручного Ежова — Фриновского М.П. Ныне оно хранится в АП РФ.Ф. 3. Оп. 24. Д. 373. Л. 3—44. На 41-й странице Фриновский описал всю свою преступную деятельность на посту первого заместителя Ежова. В разделе «Следственная работа» Фриновский написал следующее: «Следственный аппарат во всех отделах НКВД разделен на «следователей-колольщиков», «колольщиков» и «рядовых» следователей. Что из себя представляли эти группы и кто они? «Следователи-кололыцики» были подобраны в основном из заговорщиков или скомпрометировавших себя лиц, бесконтрольно применяли избиение арестованных, в кратчайший срок добивались «показаний» и умели грамотно, красочно составлять протоколы. К такой категории относились: Николаев, Атас, Ушаков, Листенгурт, Евгеньев, Жупахин, Минаев, Давыдов, Альтман, Гейман, Литвин, Леплевский, Карелин, Керзон, Ямницкий и другие. Так как количество сознающихся арестованных при таких методах допроса изо дня в день возрастало и нужда в следователях, умеющих составлять протоколы, была большая, так называемые «следователи-кололыцики» стали, каждый при себе, создавать группы просто «колольщиков». Группа «колольщиков» состояла их технических работников. Люди эти не знали материалов на подследственного, а посылались в Лефортово, вызывали арестованного и приступали к избиению. Избиение продолжалось до момента, когда подследственный давал согласие на дачу показаний. Остальной следовательский состав занимался допросами менее серьезных арестованных, был предоставлен самому себе, никем не руководился.

Дальнейший процесс следствия заключался в следующем: следователь вел допрос и вместо протокола составлял заметки. После нескольких таких допросов следователем составлялся черновик протокола, который шел на «корректировку» начальнику соответствующего отдела, а от него еще не подписанным — на «просмотр» быв. народному комиссару Ежову и в редких случаях — ко мне. Ежов просматривал протокол, вносил изменения, дополнения. В большинстве случаев арестованные не соглашались с редакцией протокола и заявляли, что они на следствии этого не говорили, и отказывались от подписи.

Тогда следователи напоминали арестованному о «колольщиках», и подследственный подписывал протокол. «Корректировку» и «редактирование» протоколов, в большинстве случаев, Ежов производил, не видя в глаза арестованных, а если и видел, то при мимолетных обходах камер или следственных кабинетов. При таких методах следствия подсказывались фамилии. По-моему, скажу правду, если, обобщая, заявлю, что очень часто показания давали следователи, а не подследственные.

Знало ли об этом руководство наркомата, т. е. я и Ежов? Знали. Как реагировали? Честно — никак, а Ежов даже это поощрял. Никто не разбирался — к кому применяется физическое воздействие. А так как большинство из лиц, пользующихся этим методом, были врагами-заговорщиками, то ясно шли оговоры, брались ложные показания и арестовывались и расстреливались оклеветанные врагами из числа арестованных и врагами-следователями невинные люди. Настоящее следствие смазывалось».

Обратите особое внимание на выделенный жирным шрифтом последний абзац из процитированного отрывка из показаний Фриновского. В нем содержатся хотя и косвенные, но фактически на грани прямых доказательств свидетельства того, что незаконная практика применения методов физического воздействия была отнюдь не художественной, но подлой самодеятельностью Ежова и его присных. Ведь если бы, как иной раз утверждается, в том числе и со ссылкой на анализируемый «документик», существовала некая санкция ЦК ВКП(б) от 1937 г. (без разницы, от какого месяца конкретно), то Фриновский всенепременно прямо так и указал бы это. Потому что для него это был бы один из вариантов обеления себя. Но он ничего подобного не написал. Следовательно, санкции от 1937 г. на применение методов физического воздействия не было и в помине.