100 великих мыслителей

НИКОЛАЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ БЕРДЯЕВ (1874–1948)

Российский религиозный философ. От марксизма перешел к философии личности и свободы в духе религиозного экзистенциализма и персонализма. Свобода, дух, личность, творчество противопоставлял необходимости, миру объектов, в котором царствуют зло, страдание, рабство. Смысл истории, по Бердяеву, мистически постигается в мире свободного духа, за пределами исторического времени.

Основные сочинения «Смысл творчества» (1916), «Миросозерцание Достоевского» (1923), «Философия свободного духа» (т 1–2, 1927–1928), «Русская идея» (1948), «Самопознание» (1949).

Николай Александрович Бердяев — один из наиболее блистательных представителей второго поколения философского ренессанса. На Западе он оказался наиболее известным из русских мыслителей. Его называли «русским Гегелем XX века», «одним из величайших философов и пророков нашего времени», «одним из универсальных людей нашей эпохи», «великим мыслителем, чей труд явился связующим звеном между Востоком и Западом, между христианами разных исповеданий, между нациями, между прошлым и будущим, между философией и теологией и между видимым и невидимым».

Николай Александрович Бердяев родился 6 (18) марта 1874 года в Киеве. Отец его происходил из рода малороссийских помещиков. По этой линии почти все предки были военные, и сам отец был кавалергардским офицером, а впоследствии — председателем правления Земельного банка Юго-Западного края. Мать — урожденная княжна Кудашева — была в родстве с магнатами Браницкими, в имении которых в детстве гостил Бердяев. Прабабушка по материнской линии была француженка, графиня де Шуазель. Бердяев далеко отошел от родовых традиций, но многие черты его личности, пожалуй, легче всего объяснять, вспоминая о рыцарской крови и дворянской чести. Отец хотел также видеть сына военным и отдал его в кадетский корпус. Но сын пробыл там недолго. Увлекся философией. В четырнадцать лет он читал Шопенгауэра, Канта и Гегеля. В альбом кузины, в которую был влюблен, Бердяев писал не стихи, как было принято в его кругу, а цитаты из «Философии духа».

В течение шести лет Бердяев получал образование в Киевском кадетском корпусе, но неприязнь к этой стезе взяла свое, и в конце концов он в 1894 году поступил на естественный факультет Киевского университета, а в 1895-м перешел на юридический. Довольно быстро он включился в молодежное революционное движение.

Бердяев стал марксистом. «Маркса я считал гениальным человеком и считаю сейчас», — писал он в «Самопознании». Плеханов был его наставником, Луначарский — товарищем по борьбе. «Разрыв с окружающей средой, выход из мира аристократического в мир революционный — основной факт моей биографии».

В 1898 году за участие в акциях студенческой социал-демократии его арестовывают, исключают из университета и ссылают в Вологду. За годы ссылки будущий философ формируется как полемист и публицист.

Вернувшись в Киев из Вологодской ссылки (1898–1901), Бердяев сближается с Сергеем Булгаковым, который тогда принадлежал к так называемым легальным марксистам. Вместе они переживают новый духовный кризис — возвращение в лоно церкви. В 1901 году выходит первая книга Бердяева «Субъективизм и индивидуализм в общественной философии. Критический этюд о Н. К. Михайловском».

В 1904 году Бердяев женится на Лидии Юдифовне Трушевой, которая, как и он, участвовала в революционном движении, а затем прониклась идеями православия. Лидия и ее сестра Евгения были самоотверженными ангелами-хранителями Бердяева до последних лет его жизни.

В том же году он переезжает в Петербург, где вступает в кружок Зинаиды Гиппиус и Дмитрия Мережковского, поставивший перед собой задачу сближения интеллигенции и церкви. Знаменитые религиозно-философские собрания, с диспутами богословов и философов, просуществовали недолго и были запрещены, но они сыграли большую роль в деле кристаллизации нового духовного направления, которое осуществило переход «от марксизма к идеализму». Активнейшими участниками этого процесса были Бердяев и Булгаков. Их работа в журналах «Новый путь» и «Вопросы жизни» заложила основы так называемого нового религиозного сознания, для которого были характерны синтез высокой гуманитарной культуры и постановка религиозно-экзистенциальных проблем, от которых открещивалась позитивистская и социалистическая интеллигенция предыдущего поколения. В журнале сотрудничали Д. Мережковский, В. Розанов, Вяч. Иванов, Ф. Сологуб, А Блок, В Брюсов, А. Белый, Л. Шестов, С. Франк, П. Новгородцев, А. Ремизов — цвет литературы и философии «серебряного века».

В 1908 году Бердяев переезжает в Москву и, разумеется, оказывается в центре идейной жизни. Он активно сотрудничает с философами, объединившимися вокруг издательства «Путь» (основанного Е. Трубецким и М. Морозовой) и Религиозно-философского общества памяти Вл. Соловьева. Поездки во Францию и Италию расширяют его кругозор.

В 1911 году выходит знаменитая «Философия свободы» — первый опыт построения оригинальной бердяевской философии. Перед самой мировой войной Бердяев завершает вторую свою большую книгу «Смысл творчества. Опыт оправдания человека» (1916). К тому времени Бердяев уже был автором большого числа публицистических работ, собранных в ряд отдельных изданий «Sub specie aeternitatis. Опыты философские, социальные и литературные. 1900–1906» (1907), «Духовный кризис интеллигенции. Статьи по общественной и религиозной психологии. 1907–1909 гг.» (1910) и др., а также публиковался в сборниках «Проблемы идеализма» (1902) и «Вехи» (1909). Все это сделало его одним из самых авторитетных мыслителей серебряного века.

«Смысл творчества. Опыт оправдания человека» — работа, которая принесла Бердяеву известность философа. «Книга эта была написана единым, целостным порывом, почти в состоянии экстаза. Книгу эту я считаю не самым совершенным, но самым вдохновенным своим произведением, в ней впервые нашла себе выражение моя оригинальная философская мысль. В нее вложена моя основная тема». Эта тема — эсхатология, «конец света». Смысл любого творческого акта — не в накоплении культурного потенциала самого по себе, а в приближении «конца», или, точнее, преображения мира. «Творческий акт в своей первоначальной чистоте направлен на новую жизнь, новое бытие, новое небо и новую землю». О новом небе и новой земле речь идет в Апокалипсисе. Вслед за Н. Федоровым, к которому он относился с большим пиететом, Бердяев толкует «Откровение святого Иоанна» как предостережение человечеству: «конец мира» должен обернуться не гибелью его, а восхождением на новую ступень, которую человечество призвано достичь своими усилиями, но по воле Господа.

В годы первой мировой войны Бердяев выступил с серией статей о русском национальном характере, которые затем собрал в книге «Судьба России» (1918). Он говорил об «антиномичности» России: это самая анархичная, самая безгосударственная страна и одновременно самая бюрократическая, обожествляющая государство и его носителей; русские — самый «всемирно-отзывчивый», нешовинистический народ, и одновременно у русских дикие проявления национальной ограниченности. Наконец, — свобода духа; русские вольнолюбивы и чужды мещанской ограниченности, и вместе с тем Россия — «страна неслыханного сервилизма». Из этого круга есть только один выход: раскрытие внутри самой России, в ее духовной глубине мужественного, личного, оформляющего начала, овладение собственной национальной стихией, имманентное пробуждение мужественного светоносного начала. Не надо призывать «варягов», искать себе на стороне вождей, ждать из-за кордона руководящей помощи, только пробуждение национального самосознания спасет Россию.

И еще одна беда России — устремленность к крайнему, предельному. «А путь культуры — средний путь. И для судьбы России самый жизненный вопрос — сумеет ли она себя дисциплинировать для культуры, сохранив все свое своеобразие, всю независимость своего духа». Бердяев мыслит национальными категориями: национальное единство, по его мнению, глубже, прочнее единства партий, классов и всех других преходящих исторических образований. Национальность мистична, таинственна, иррациональна, как и всякое индивидуальное бытие. А индивидуальность, личность для Бердяева главное. Поэтому он отвергает космополитизм.

«Космополитизм и философски, и жизненно не состоятелен, он есть лишь абстракция или утопия, применение отвлеченных категорий к области, где все конкретно. Космополитизм не оправдывает своего наименования, в нем нет ничего космического, ибо и космос, Мир есть конкретная индивидуальность, одна из иерархических ступеней. Образ космоса также отсутствует в космополитическом сознании, как и образ нации… К космической, вселенской жизни человек приобщается через жизнь всех индивидуальных иерархических ступеней, через жизнь национальную… Кто не любит своего народа и кому не мил конкретный образ его, тому не мил и конкретный образ человечества».