100 великих мыслителей

В Тулузе никто не требовал от него исполнения религиозных обрядов, но университетский устав предписывал строить преподавание по Аристотелю, а Бруно разрабатывал свою философскую систему. Выступления против схоластической традиции ему простить не могли; лекции Бруно и попытка выступить с диспутом вызвали злобное возмущение его университетских коллег. Возобновившиеся на юге Франции военные действия между католиками и гугенотами и усиление католической реакции в Тулузе положили конец этому первому опыту университетского преподавания Бруно.

В конце лета 1581 года Бруно прибыл в Париж. Факультет искусств знаменитой Сорбонны когда-то славился свободомыслием своих профессоров, чьи труды по математике и астрономии готовили кризис аристотелизма. Теперь здесь царил богословский факультет: его решения приравнивались к постановлениям церковных соборов.

Бруно объявил экстраординарный курс лекций по философии на тему о 30-ти атрибутах (свойствах) Бога. Формально это был комментарий к соответствующему разделу «Свода богословия» Фомы Аквинского, но именно в эти годы Бруно разрабатывал учение о совпадении божественных атрибутов, противостоящее томизму.

Лекции в Париже принесли славу безвестному до той поры философу. По воспоминаниям слушателей, Бруно говорил быстро, так что даже привычная студенческая рука едва поспевала за ним, «так скор он был в соображении и столь великой обладал мощью ума». Но главное, что поражало студентов, — это то, что Бруно «одновременно думал и диктовал».

В Париже Бруно издал первые свои книги. Написаны они были раньше, вероятнее всего в Тулузе; многое в них было задумано еще в монастыре. Самая ранняя из дошедших до нас книг Бруно, его трактат «О тенях идей» (1582), содержала первое изложение основных тезисов Ноланской философии; другие парижские сочинения посвящены искусству памяти и реформе логики. Слава о новом профессоре, о его необычайных способностях и поразительной памяти дошла до королевского дворца. Бруно посвятил Генриху III книгу, которая служила введением в тайны «Великого Искусства» (так называлось изобретение мистика ХIII века Раймунда Луллия, обладавшего, как тогда считалось, знанием философского камня).

Бруно был принят в избранных кругах парижского общества. Приятный во всех отношениях собеседник — эрудированный, остроумный, галантный, он свободно говорил по-итальянски, no-латыни, по-французски и по-испански и знал немного греческий язык. Наибольшим успехом он пользовался у дам.

Весной 1583 года, в связи с усилением реакционных католических группировок в Париже и при королевском дворе, Бруно вынужден был уехать в Англию, получив рекомендательное письмо от короля к французскому послу в Лондоне.

Годы, проведенные Бруно в Англии (начало 1583 года — октябрь 1585-го), едва ли не самые счастливые в его жизни.

Французский посол в Лондоне Мишель де Кастельно, крупный политический деятель, бывший воин, человек просвещенный (он перевел с латинского на французский язык один из трактатов Пьера де ля Раме), убежденный сторонник веротерпимости и враг религиозного фанатизма, поселил Бруно в своем доме. Впервые за многие годы одинокий изгнанник ощутил дружеское участие и заботу и мог работать, не зная материальных лишений.

Кроме дружбы, Бруно пользовался в доме де Кастельно нежной благосклонностью женщин, они вплели не одну душистую розу в тяжелый лавровый венок «гражданина Вселенной, сына бога-солнца и матери-земли», как любил называть себя Бруно. Он, который раньше мог бы поспорить с Шопенгауэром по части пренебрежения к женщинам, теперь неоднократно восхваляет их в своих произведениях и из них больше всего Марию Боштель, жену де Кастельно, и ее дочь Марию, относительно которой он сомневается, «родилась ли она на Земле, или спустилась к нам с неба». Бруно приобрел расположение даже Елизаветы, «этой Дианы между нимфами севера», как он ее называл. Благосклонность королевы простиралась до того, что Бруно мог во всякое время входить к ней без доклада.

Однако Бруно находил недостойным томиться, как Петрарка, любовью к женщине, приносить ей в жертву всю энергию, все силы великой души, которые могут быть посвящены стремлению к божественному.

«Мудрость, которая есть вместе с тем истина и красота, — вот идеал, — восклицает Бруно, — перед которым преклоняется истинный герой. Любите женщину, если желаете, но помните, что вы также поклонники бесконечного. Истина есть пища каждой истинно героической души; стремление к истине — единственное занятие, достойное героя».

В Лондоне Бруно близко сошелся с поэтом и переводчиком Джоном Флорио, сыном итальянского изгнанника, и с группой молодых английских аристократов, среди которых выделялись врач и музыкант Мэтью Гвин и поэт-петраркист, много лет живший в Италии, Филипп Сидней. Земляк Бруно, знаменитый юрист, «дедушка международного права» Альберико Джентили и дядя Сиднея, фаворит королевы Елизаветы, канцлер Оксфордского университета Роберт Дадли обеспечили Бруно возможность читать лекции в знаменитом Оксфордском университете, о славных средневековых традициях которого он писал с уважением и восхищением. Но в Оксфорде давно забыли о знаменитых «мастерах метафизики». Специальный декрет предписывал бакалаврам на диспутах следовать только Аристотелю и запрещал заниматься «бесплодными и суетными вопросами, отступая от древней и истинной философии». За каждое мелкое отклонение от правил Аристотелева «Органона» налагался денежный штраф.

Лекции Бруно были приняты сперва холодно, потом с открытой враждебностью. К конфликту привело выступление Бруно на диспуте, устроенном в июне 1583 года в честь посещения университета польским аристократом Ласким. Защищая гелиоцентрическую систему Коперника, Бруно «пятнадцатью силлогизмами посадил 15 раз, как цыпленка в паклю, одного бедного доктора, которого в качестве корифея выдвинула академия в этом затруднительном случае». Не сумев опровергнуть Бруно в открытом споре, университетские власти запретили ему чтение лекций.

И хотя предыдущая книга Бруно — латинский трактат «Печать печатей», посвященный изложению теории познания, — была напечатана лондонским типографом Джоном Чарлевудом открыто, и он, и автор нашли более благоразумным публиковать итальянские диалоги с обозначением ложного места издания (Венеция, Париж). Опубликование произведений опального профессора, вступившего в конфликт с ученым миром, было делом небезопасным. Итальянские диалоги, написанные в Лондоне и напечатанные в 1584–1585 годах, содержат первое полное изложение «философии рассвета» — учения о бытии, космологии, теории познания, этики и политических взглядов Джордано Бруно.

Выход в свет первого диалога — «Пир на пепле» вызвал бурю еще большую, чем диспут в Оксфорде, заставив автора «замкнуться и уединиться в своем жилище». Друзья-аристократы отвернулись от него, и первым Фолк Гривелл, возмущенный резкостью нападок Бруно на педантов. И только Мишель де Кастельно был «защитником от несправедливых оскорблений». Второй диалог — «О причине, начале и едином», содержащий изложение философии Бруно, наносил удар по всей системе аристотелизма. Это вызвало еще большую вражду, чем защита учения Коперника.