100 великих супружеских пар

Весной 1880 года, после ликвидации дел с домами, Ковалевские переехали в Москву. Здесь Владимиру Онуфриевичу обещали с нового года должность доцента в Московском университете. А пока он вступил в Общество русских фабрик минеральных масел, во главе которого стояли братья Рагозины. Ковалевского провели в директоры общества и загрузили работой, к которой у него было мало способностей. Осенью 1880 года Владимир Онуфриевич поехал по делам своей новой службы за границу, а его супруга отправилась на два месяца в Берлин к Вейерштрассу. Дочь оставили под присмотром Юлии Лермонтовой.

Ковалевский постоянно повторял, что Софа свободна во всём. Она же его стремление ничего ей не навязывать истолковывала иногда как полное к себе равнодушие. Софья Васильевна говорила, что ему «нужно только иметь около себя книгу и стакан чая, чтобы чувствовать себя вполне удовлетворённым».

Софья Васильевна стала слать мужу длинные, нежные послания. Она понимала, что, регулярно высылая ей деньги, сам Владимир Онуфриевич живёт «каторжной жизнью» и, кроме того, себя лишает возможности заниматься наукой. Всё это, признавалась Софья Васильевна, вызывает у неё по временам угрызения совести. Она писала мужу, что сильно скучает, что мечтает снова путешествовать вместе с ним.

Весной 1881 года Ковалевская поспешно уехала в Берлин, взяв с собой дочь Фуфу и гувернантку, а Владимир Онуфриевич, проводив их, тотчас же отправился к брату в Одессу.

Но и за границей жизнь Софьи Васильевны отнюдь не была спокойной. Однажды период безденежья совпал с болезнью Фуфы. Это случилось в парижской гостинице. Ковалевская была страшно напугана и после выздоровления девочки отправила дочь к Александру Онуфриевичу, в семье которого было несколько детей, а сама осталась в Париже, сократив свои расходы до минимума.

Тем временем Владимир Онуфриевич переживал тяжёлую драму постепенного разорения, хотя не хотел сознаваться в этом даже брату. Он надеялся, что скоро его дела улучшатся; но это была лишь иллюзия. Через несколько месяцев ему уже нечего было высылать Софье Васильевне.

Ковалевский не выдержал мучений, которые ему приходилось переживать в связи с возраставшей запутанностью его дел в рагозинском товариществе и предстоявшей угрозой суда, и в ночь с 15 на 16 апреля 1883 года покончил с собой.

По воспоминаниям Марии Мендельсон, узнав о самоубийстве мужа, Ковалевская не хотела ни с кем видеться.

Софья Васильевна приехала в Москву во второй половине августа. Она добилась реабилитации мужа, доказав, что он, будучи невольным участником рагозинских спекуляций, не извлекал из них никакой материальной выгоды.

Рана, нанесённая трагической смертью Владимира Онуфриевича, никогда не заживала в душе Ковалевской. Юлия Лермонтова рассказывала впоследствии, что Софья Васильевна часто плакала, оставаясь с ней вдвоём, и обвиняла себя в том, что покинула мужа в такой момент, когда он больше всего нуждался в её поддержке.

Ковалевскую спасла математика. Осенью 1883 года её приглашают читать лекции по математике в только что образованный Стокгольмский университет и дают ставку профессора. Так начинается её многолетняя жизнь в Швеции, прерываемая наездами в Россию и в Европу.

В 1888 году «Принцесса науки» (так называли Ковалевскую в Стокгольме) встречает человека, с которым пытается построить отношения, подобные тем, о которых мечтала. Этим человеком был видный юрист и социолог Максим Ковалевский, её однофамилец. Дружба двух учёных вскоре перешла в нечто напоминающее любовь. Они собирались пожениться, но Софья Ковалевская скоропостижно скончалась 29 января 1891 года, в самом расцвете сил, ей был всего сорок один год.

Дмитрий Мережковский и Зинаида Гиппиус

В истории литературы с именем Дмитрия Мережковского неразрывно связано имя его жены Зинаиды Гиппиус. Эта супружеская пара одна из уникальных. По признанию Гиппиус, она прожила с Мережковским «52 года, не разлучаясь со дня свадьбы в Тифлисе ни разу, ни на один день».

Зинаида Николаевна родилась в 1869 году в городе Белёве Тульской губернии, куда попал её отец после окончания юрфака Московского университета. Он был выходцем из старинной немецкой колонии в Москве. Мать будущей поэтессы — Степанова, родом из Сибири, дочь уездного полицмейстера.

Детство Зинаиды прошло на Украине, в Нежине. Одно время семья Гиппиус жила в Москве, и Зинаида училась в классической гимназии Фишера на Остоженке. Затем врачи обнаружили у неё начало туберкулёзного процесса, и пришлось всем перебираться в Крым. Новое место жительства — Тифлис.

Летом в Боржоми, где отдыхали Гиппиусы, молодёжь была без ума от «высокой, стройной блондинки с длинными золотистыми волосами и изумрудными глазами русалки», как описал её один из современников, Зинаида любила танцевать, увлекалась музыкой, живописью и особенно верховой ездой. И, конечно, сочинительством: вела дневник, писала стихи. Она с юных лет проявила склонность к самообразованию и самовоспитанию.

Там, в Боржоми, она встретилась с Дмитрием Мережковским, серьёзным молодым человеком. О нём ей рассказали шёпотом как о буддисте из Индии, который «ходит в халатах и ни с кем не разговаривает». Вскоре она увидела «буддиста» собственными глазами — «худенького молодого человека, небольшого роста, с каштановой бородкой».

Дмитрий Сергеевич Мережковский, прозаик, поэт, критик, религиозный мыслитель, родился в 1866 году в семье дворцового чиновника из захудалого дворянского рода. Он учился на историко-филологическом факультете Московского и Петербургского университетов. Дмитрий любил путешествовать. В 1888 году он отправился в поездку с поэтом Минским, но потом они расстались, Мережковский спустился по Военно-Грузинской дороге в Закавказье и случайно (кто-то в дороге же ему посоветовал) попал в Боржом.

Было ему тогда двадцать три года, но он не предавался забавам молодости: гулял в основном один, сочинял пьесу из испанской жизни и штудировал английского философа Герберта Спенсера.

Гиппиус же никакой философией не интересовалась. Молодые люди стали встречаться. Обычно это происходило в тенистом боржомском парке.

22 июля 1888 года в Ольгин день произошло решительное сближение. В ротонде был танцевальный вечер, в зале — духота, теснота, а ночь, как вспоминает Гиппиус, «была удивительная, светлая, прохладная, деревья в парке стояли серебряными от луны. Шли с Д. С. (с Дмитрием Сергеевичем — так Гиппиус называла Мережковского), как-то незаметно оказались вдвоём, на дорожке парка…»

Во время этой прогулки и произошёл откровенный разговор: не «объяснение в любви», не «предложение», а, как пишет Гиппиус, «оба — вдруг стали разговаривать так, как будто давно уже было решено, что мы женимся, и что это будет хорошо».

В сентябре Мережковский уехал из Тифлиса, и тогда они стали писать друг другу каждый день. Это была их единственная разлука после знакомства.

Наконец пришло время подумать о свадьбе. «В этот период мы с Д. С. ссорились, хотя не так, как в дни первого знакомства и в первый год после свадьбы, но всё же часто. У обоих был характер по-молодому неуступчивый, у меня в особенности. Но в том, что всякие „свадьбы“ и „пиры“ — противны, что надо сделать всё попроще, днём, без всяких белых платьев и вуалей, — мы были согласны».