100 великих загадок истории Франции
Шрифт:
Его величество поведал и мне, какие страдания причиняла королеве болезнь, сколько народу собралось у нее перед причащением, как при виде ее священник едва не лишился чувств от горя, как при этом рассмеялись Его величество принц, а следом за ним и все остальные, какое выражение лица было у королевы… и что новорожденная как две капли воды походила на очаровательного мавритенка, которого привез с собой г-н Бофор и с которым королева никогда не расставалась; когда все смекнули, что новорожденная могла быть похожа только на него, несчастного мавра убрали прочь. Еще король сказал, что девочка ужасна, что ей не жить и чтобы я ничего не говорила королеве, ибо это могло бы свести ее в могилу… А королева поделилась со
Так в год, когда случилось это событие – установлено, что роды произошли 16 ноября 1664 г., – двоюродная сестра короля упоминает о сходстве чернокожей девочки, родившейся у королевы, с мавром.
Факт рождения чернокожей девочки подтверждает и г-жа де Моттвиль, горничная Анны Австрийской. А в 1675 г., спустя одиннадцать лет после случившегося, Бюсси-Рабютен поведал историю, на его взгляд, вполне достоверную: «Мария-Терезия говорила с г-жой де Монтозье о фаворитке короля (мадемуазель де Лавальер), когда к ним неожиданно вошли Его Величество – он подслушал их разговор. Его появление настолько поразило королеву, что она вся зарделась и, стыдливо опустив глаза, спешно удалилась. А по прошествии трех дней она родила чернокожую девочку, которая, как ей казалось, не выживет».
Если верить официальным сообщениям, новорожденная действительно вскоре умерла – говоря точнее, это случилось 26 декабря 1664 г., когда ей от роду было чуть больше месяца, о чем Людовик XIV не преминул сообщить своему тестю, испанскому королю: «Вечером вчерашнего дня моя дочь умерла… Хотя мы и были готовы к несчастью, большого горя я не испытал». Но действительно ли все так и было? Если новорожденная и вправду оказалась чернокожей, вполне логично было объявить о том, что она умерла, а на самом деле взять и спрятать ее где-нибудь в глуши. А коли так, то лучшего места, нежели монастырь, и не сыскать. В 1719 г. княгиня Пфальцская писала, что «народ не верил, будто девочка умерла, ибо все знали, что она находится в монастыре в Море, близ Фонтенбло».
Последним, более поздним, свидетельством, относящимся к этому событию, было сообщение принцессы Конти. В декабре 1756 г. герцог де Люин вкратце изложил в своем дневнике беседу, которую он имел с королевой Марией Лещинской, супругой Людовика XV, где речь как раз шла о мавританке из Море: «Долгое время только и было разговоров, что о какой-то чернокожей монахине из монастыря в Море, неподалеку от Фонтенбло, которая называла себя дочерью французской королевы. Кто-то убедил ее, что она дочь королевы, однако из-за необычного цвета кожи ее упрятали в монастырь. Королева оказала мне честь и поведала, что у нее был разговор об этом с принцессой Конти, узаконенной внебрачной дочерью Людовика XIV, и принцесса Конти сказала ей, что королева Мария-Терезия действительно родила девочку, у которой было фиолетовое, даже черное лицо – очевидно, оттого, что при появлении на свет она сильно мучилась, однако ж немного спустя новорожденная умерла».
Тридцать один год спустя, в 1695 г., г-жа де Ментенон намеревалась постричь в монахини одну мавританку, которой через месяц Людовик XIV назначает пансион. Эту мавританку зовут Людовикой-Марией-Терезией.
Когда она попадает в Морейский монастырь, ее окружают вниманием и заботой. Мавританку часто навещает г-жа де Ментенон – она требует, чтобы к ней относились с почтением, и даже представляет ее принцессе Савойской, едва та успевает обручиться с наследником престола. Мавританка же твердо убеждена, что она сама дочь королевы.
Не исключено, однако, что тут было простое и вместе с тем потрясающее совпадение. Сейчас самое время привести одно любопытное объяснение, которое королева Мария Лещинская дала герцогу де Люину: «У некоего Лароша, привратника в Зоологическом саду, в ту пору
служили мавр и мавританка. У мавританки родилась дочь, и отец с матерью, не будучи в состоянии воспитать ребенка, поделились своим горем с г-жой де Ментенон, та сжалилась над ними и обещала позаботиться об их дочери. Она снабдила ее весомыми рекомендациями и препроводила в монастырь. Так появилась легенда, которая на поверку оказалась выдумкой от начала до конца».Но откуда в таком случае дочь мавров, служителей Зоосада, вообразила, будто в жилах у нее течет королевская кровь? И почему ее окружали таким вниманием?
Я думаю, не следует торопиться с выводами, решительно отвергая гипотезу о том, что мавританка из Море так или иначе не имеет никакого отношения к королевскому роду. Мне бы очень хотелось, чтобы читатель правильно меня понял: я не говорю, что сей факт бесспорен, просто я считаю, что мы не вправе категорически отрицать его, не изучив со всех сторон. Когда же мы рассмотрим его всесторонне, то непременно возвратимся к заключению Сен-Симона: «Как бы там ни было, а это осталось тайной».
И последнее. В 1779 г. портрет мавританки еще украшал кабинет главной настоятельницы Морейского монастыря. Позднее он пополнил коллекцию Сент-Женевьевского аббатства. Ныне же полотно хранится в одноименной библиотеке. В свое время к портрету было приложено целое «дело» – переписка, касающаяся мавританки. Это дело находится также в архивах Сент-Женевьевской библиотеки. Однако теперь в нем ничего нет. От него осталась одна лишь обложка с надписью, которая наводит на размышления: «Бумаги, имеющие касательство к мавританке, дочери Людовика XIV».
Скандальное похищение при Версальском дворце
В начале XVIII в. при дворе Людовика XIV случился громкий скандал. Первым его виновником был Карл Великий, которому в 787 г. от Р.Х. пришла блестящая идея отправить посла Германской Священной империи к Аарону, персидскому царю, которому в те времена был подвластен весь Восток, как это добросовестно отмечает в своих «Мемуарах» барон де Б.
Началась эта история в те далекие годы, а кончилась тысячу лет спустя, прекрасным майским утром, когда тридцать пушек на кораблях его величества салютовали в гаврском порту английскому бригу, на борту которого находился посол персидского царя Риза-бей, отбывающий на родину после того, как он, проехав через Московию, долгое время провел во Франции.
Перед тем как корабль поднял якорь, моряки внесли в просторную каюту удивленного посла большой деревянный сундук, завернутый в клеенку и обкрученный, как мумия, множеством веревок. Носильщиков предупредили, чтобы они обращались с этим ящиком крайне осторожно, поскольку в нем упакован ценный фарфор и не менее ценные документы – несомненно, дипломатические.
Версальский дворец
После того как сундук поставили рядом с диваном бея, у дверей были выставлены для охраны три усатых янычара устрашающего вида, которым было приказано не подпускать близко никого, даже капитана корабля.
Когда пушки отгремели и бриг закачался на волнах, Риза-бей разразился смехом. Смех его был громоподобен, казалось, от него сотрясается корабль. Это был его ответный салют королевским мортирам. Затем он вынул из ножен саблю, которая всегда висела у него на поясе, и одним взмахом перерезал веревки, которыми был обвязан сундук.