100 великих загадок русской истории

О дальнейших действиях чекисты якобы думали по-разному. Они предлагали решительно и бесповоротно пустить мадам «в расход», что было сподручнее и надежней. Так обычно и поступали с явной контрой. Другие вроде бы с этим не согласились и, на всякий случай доложив в Москву, стали ждать указаний.

По мнению Северского, на решение проблемы повлияли события. Так уж случилось, что примерно в то же самое время, осенью 1919 года, чекист-разведчик Фомин по заданию командующего Украинским фронтом В.А. Антонова-Овсеенко, после службы у Май-Маевского неоднократно выполнявший опасные поручения в тылу белых, совершил крупную диверсию. Пустив под откос эшелон танков (как показано в одной из серий «Адъютанта его превосходительства»), он был схвачен и ожидал своей участи в харьковской тюрьме у белых.

Обдумав ситуацию, умные головы из ВЧК, получив доклад о задержании баронессы Врангель, нашли превосходный выход для спасения Фомина. Петроградскому ЧК предписывалось не только не обижать мать генерала, но поить, кормить, лелеять и беречь пуще глаза, убеждая в необходимости написать любимому сыну письмо с изложением трепетных материнских чувств и горячей просьбы об освобождении ожидавшего казни Фомина. За эту акцию была обещана гарантированная переброска баронессы в любую европейскую столицу, в частности, в Париж, так хорошо знакомый генералу и его матери.

«Лучше хоть одним глазком взглянуть на милый Париж, чем переселиться из каземата даже в райские кущи Эдема», – решила она и согласилась написать сыну письмо, о котором вежливо просили чекисты.

Помня рассказ Северского об обнаруженных ими в архивах новых материалах и извлекая сведения из мемуаров баронессы, можно предположить, что с того момента Мария Дмитриевна и превратилась в «девицу Врангель» с трудовой книжкой, работой в музее и прочими подробностями ее жизни в «коммунистическом раю», о которых она поведала потомкам в своих мемуарах.

Разумеется, Северский никаких уточнений не делал, но уверял слушавшую его публику в том, что когда письмо нужного чекистам содержания баронессой было написано, их верные «письменосцы» совершили многоходовую операцию, и в суматохе бегства белых из Харькова новый командующий Добровольческой армией генерал Врангель неожиданно обнаружил на своем рабочем столе конверт с письмом его горячо любимой матушки, которую считал погибшей, так как уже знал об ее аресте чекистами в Петербурге.

Он сразу четко оценил некую щекотливость содержавшейся в письме просьбы об освобождении от виселицы какого-то мерзавца, но как любящий сын ради спасения матушки был готов исполнить просимое.

Для ясности заметим, что ни отставной полковник Северский в его рассказе, ни госпожа баронесса в ее мемуарах не пользовались правилами ученых летописцев и не уточняли дат каждого эпизода минувших событий.

Этот невольный пробел помогают нам преодолеть другие источники, свидетельствующие о том, что генерал Врангель сменил спившегося Май-Маевского на посту командующего Добровольческой армией белых именно в ноябре 1919 года.

Как утверждал близкий Врангелю очевидец, бывший депутат царской Госдумы, эмигрант В.В. Савич, осенью 1919 года, «прибыв на фронт, Врангель застал полный хаос и разложение. Дисциплина пала, царил разгул, солдаты распустились и массами дезертировали… Так был велик размах грабежа, что на полк, в составе которого числилось 200 бойцов, в то время приходилось имущества на… 200 вагонов! Естественно, его надо было беречь и возить, для чего требовалось гораздо больше людей, чем имелось в строю. Поезда стояли, заполненные имуществом, а составов для переброски подкрепления и угля не хватало. (Помнится, в фильме адъютант внушил его превосходительству, что не хватает машинистов. — Авт.) Никто никого не слушал, железнодорожники сплошь и рядом саботировали. При таком положении вещей Врангель ничего поделать не мог (для укрепления боеспособности. – Авт.). Потребовалось пять дней, чтобы собрать сведения, где находятся отдельные части штаба».

Поскольку, по утверждению Северского, чекист Фомин тогда находился в застенках харьковской тюрьмы, то при нарисованной Савичем обстановке Врангелю не составляло большого труда ловко выпустить его на свободу. Последний вскоре действительно оказался в крепких объятиях своих верных товарищей, а в итоге обратных ходок «письменосцев» в Москве и Петербурге чекисты узнали, что цель освобождения Фомина достигнута.

Что касается баронессы Врангель, то согласно ее мемуарам, ей пришлось коротать время не в паршивом узилище, а в неком городском музее, да еще с прибавлением жалования.

Видимо, она была нужна ВЧК, и там продолжали думать и планировать. В это время для молодой республики военные дела складывались удачно и белых с награбленными трофеями ходко гнали на юг, хотя и не без боев.

Не входя в изложенные нами подробности, Северский закончил рассказ тем, что новые архивные материалы они с Болгариным творчески осмыслили и сочинили сценарий нового сериала. Затем они стали готовиться к воплощению творческого замысла на киноленту.

Но случилось непредвиденное. Соответствующие власти (рассказчик не уточнил, какие) не дали согласия на эту работу, и их вожделения и старания как бы ушли в песок.

Очевидно, что против создания фильма о баронессе Врангель или событиях вокруг этой фамилии возражало руководство КГБ СССР.

Много позже, когда мне довелось прочитать мемуары баронессы Врангель, у меня возникли мысли о том, что содержание мемуаров и рассказ сценариста Северского, вероятно, находятся где-то рядом с истиной, которая, возможно, была иной.

Очень похоже, что тогдашние чекисты, несмотря на недостатки знаний и опыта, проявили себя мастерами-оперативниками высокого класса. В Москве и Петрограде они вызнали все необходимое о баронессе Врангель и держали ее, как говорится, на коротком поводке. Видимо, в ВЧК была заранее задумана оперативная комбинация по оказанию помощи фронту в разгроме Добровольческой армии, а позже и армии Врангеля в Крыму. В этом замысле немалая роль отводилась матери барона Врангеля и ему самому.

Теперь можно увереннее сказать о том, что посещения жилища баронессы в Петрограде бывшим старшим дворником, его требования и угрозы относительно портретов, а также ночные обыски являлись лишь прелюдией к сложной оперативной игре.

Не исключено, что баронесса, сильно напуганная такими действиями и всей обстановкой в столице, захватив самое ценное – фамильные бриллианты, – пыталась скрыться. Однако чекисты не дремали, и задержание неизвестной старухи в петроградских трущобах, о котором поведал Северский, не было случайным. Заключение баронессы под стражу потребовалось в первую очередь для освобождения чекиста Фомина. Северский об этом мог не знать, а если и знал, то воздержался от сообщения публике. В свою очередь, и баронесса в мемуарах, опубликованных в Европе в 1922 году, не сочла необходимым до конца раскрывать душу перед читателями.

Изложение баронессой событий о работе в музее, обстоятельств утраты драгоценностей и все остальное содержание ее мемуаров могло быть лишь пересказом усвоенной ею чекистской легенды, наивной, но вполне соответствовавшей тому раскладу событий.

Представляется, что ВЧК в ту пору в этом мероприятии действовало продуманно и целеустремленно с расчетом на будущее, а первое письмо баронессы сыну-генералу, если угодно, стало всего лишь зацепкой для проведения последующих, более значительных действий.

Вспомним, что, осев в Крыму, Врангель сколотил новую армию в количестве около 30 тысяч штыков и сабель. От всех прежних белых армий последняя отличалась боеспособностью. Она имела значительный процент офицеров, для которых это был последний шанс рассчитаться с противником, вернуть назад отобранное у них революцией достояние.

Весной 1920 года польские войска Пилсудского вторглись на Украину, оккупировав большую часть ее Правобережья и захватив 6 мая Киев.

В июне 1920 года Врангель создал угрозу Донбассу, а потом вышел в Таврию, намереваясь соединиться с поляками. Его части подошли к Каховке и захватили остров Хортицу. Еще чуть-чуть – и Врангель мог соединиться с Пилсудским. Это был так называемый третий поход Антанты против новой России.