100 знаменитых символов Украины

Это был не первый и далеко не последний случай, когда Франко страдал из-за своей репутации «неблагонадежного». В 1895 году он прочитал несколько лекций во Львовском университете. Его выступления были столь блестящи, что профессорский сенат рекомендовал Франко на пост руководителя кафедры малороссийской и старорусской литературы. Узнав об этом, Иван Яковлевич радовался как ребенок. «Наконец-то я скину с себя ярмо барщины», — сказал он, имея в виду ненавистную, но необходимую для обеспечения семьи работу в польских газетах. Но радость, к сожалению, была преждевременной. Галицкий наместник граф Казимир Бадени не утвердил кандидатуру Франко, заявив, что не позволит «отдать кафедру человеку, который трижды сидел в тюрьме» (в 1889 году Франко был арестован в третий раз, будучи обвинен в связях с радикальными киевскими студентами).

А уже в конце жизни, перед самым началом Первой мировой войны, видные представители украинской культуры выдвинули Франко на соискание Нобелевской премии. Это предложение было активно поддержано профессорами Львовского, Харьковского и Венского университетов. Но в те годы, когда в Европе полыхал пожар Первой мировой, было не до премий, даже самых престижных. С большой вероятностью можно предположить, что Иван Франко стал бы Нобелевским лауреатом. Но 28 мая 1916 года он скончался. А Альфред Нобель в своем завещании поставил условие, чтобы премии его имени вручались только живым людям.

Умирал Франко очень тяжело. Галлюцинации, мучительные головные боли, частичный паралич — все это симптомы ревматического артрита, справиться с которым врачи не смогли. До своего шестидесятилетия писатель не дожил трех месяцев. Так получилось, что никто из родных не провожал его в последний путь. Жена была в больнице, сыновья — в армии, а дочь не смогла приехать из Киева. Попрощаться с Каменяром пришли десять человек, понимавшие, какого человека потеряла Украина…

Жизненный путь Ивана Франко был нелегким, порою просто мучительным. Его постоянным спутником была бедность, иногда настоящая нищета, когда денег не хватало на самое необходимое. Наверное, Франко мог выбрать для себя другой путь. Он был талантлив, прекрасно владел словом. А значит, вполне мог делать то, что было угодно власти, или, по крайней мере, не делать того, что эту власть сильно раздражало. Пожалуйста, пишите, господин Франко, романы из жизни великосветского общества, любовные драмы и трагедии или, например, рассказы о благородных разбойниках и их прекрасных возлюбленных. И тогда вот оно, счастье, — издатели, желающие во что бы то ни стало получить рукопись, книги, обрамленные роскошным переплетом, деньги, тихая жизнь обеспеченного буржуа, дом в центре Львова или, например, Вены, загородное имение…

Однако в жизни Ивана Франко все было иначе. Он понимал, что ему очень трудно будет опубликовать свои произведения, осознавал, что его неугодная властям общественная деятельность может привести к аресту (что, собственно говоря, и происходило). Но для Франко угроза несвободы духа и мысли всегда была страшнее угрозы физической несвободы. Многие в такой ситуации находят поддержку в семье, но у Франко такой поддержки не было. Его брак с Ольгой Хоружинской не был счастливым (хотя у них было четверо детей), к тому же практически всю свою жизнь Франко безответно любил другую женщину.

Возможно, жизненные неурядицы были, по крайней мере, косвенной причиной духовных метаний Ивана Франко. В молодости он считал себя русофилом, вместе с Михаилом Павлыком создал и долгое время руководил Русско-украинской радикальной партией, однако со временем его взгляды изменились. Но так или иначе, для Франко всегда на первом месте стояла идея национального возрождения.

Не пора, не пора, не пора Москалеві й ляхові служить! Довершилась України кривда стара, Нам пора для України жить! Не пора, не пора, не пора За невігласів лить свою кров І любити царя, що наш люд обдира, — Для України наша любов!

И сейчас Франко нужен украинскому народу, нужен Украине. Так же, как он нужен был разделенной по живому надвое подневольной стране сто с лишним лет назад. Сейчас Украина, к счастью, территориально едина, но до единения народа, к сожалению, еще далеко. И словно пророчество звучат спустя столетие слова Франко: «Мы должны научиться чувствовать себя украинцами, не галичскими, не буковинскими украинцами, а украинцами без официальных границ… Мы должны — все без исключения — прежде всего познать свою Украину, всю в ее этнографических границах, в ее настоящем культурном состоянии, познакомиться с ее природой и общественными болячками и усвоить себе то знание твердо, в той мере, чтобы мы болели каждой ее частичной, локальной болью и радовались каждому, пускай и мелкому и частичному, ее успеху».

Леся Украинка

Жизнь славной дочери украинского народа Леси Украинки можно сравнить с драмой-феерией, в которой трагическая борьба человека с телесным недугом происходит на фоне расцвета поистине сказочного поэтического дарования. «Дочери Прометея», как гордо величают поэтессу, на протяжении всей жизни никогда не изменяло мужество, и она даже «без надежды надеялась» (есть у нее стихотворение «Contra spem spero»). Единственное, чего боялась Леся Украинка, — это быть «известной, но не читаемой». Прожив всего 42 года, писательница создала огромное количество самобытных лирических, эпических и драматических произведений, переводов и научных исследований. Она не давала себе времени на отдых и передышку, всегда была в гуще литературной и общественной жизни. Жизнестойкость Леси поражала современников, аИ. Франко отмечал, что и «как лирический талант она заметна своим мужеством и большой глубиной чувств». Наверное, вся духовная сила древних родов Косачей и Драгомановых, откуда она происходила, уходящих корнями в XV век и оставивших заметный след в украинской истории, перелилась в хрупкую, болезненную, но необыкновенно талантливую женщину.

В семье Леси царило художественное слово. Ее отец, Петр Антонович Косач, окончил юридический факультет и занимался крестьянскими делами. В семье он был оплотом доброты и спокойствия. Всесторонне образованный, любил и знал литературу, а к талантливой дочери относился с особой нежностью. Его супруга, Олена Пчилка (Ольга Петровна Драгоманова), известная писательница, этнограф, была человеком деятельным как в семейной, так и в общественной жизни. Рождение шестерых детей не превратило ее в мать-наседку. Все свои силы она приложила к тому, чтобы младшие Косачи выросли людьми образованными, любящими Украину и родной язык, людьми, «нужными» обществу. Она не без гордости говорила, что создала «литературную семью».

Леся родилась 25 февраля 1871 года в городе Новоград-Волынский. При крещении она получила имя Лариса, но домашние звали ее Лося, а неразлучную пару (Лариса и ее брат Михаил) в шутку величали Мышелосей. Девочка к пяти годам научилась читать и свое первое письмо к любимому дядюшке Михаилу Драгоманову сознательно подписала именем Леся. Уже в раннем детстве она была исключительно одаренным, наблюдательным и настойчивым ребенком, с увлечением вышивала и рисовала, легко перенимала народные песни, записывала и исполняла их, прекрасно играла на пианино. Ее музыкальные способности отмечал композитор Лысенко. В домашнем театре Леся была и исполнительницей, и режиссером, и декоратором. Ей легко давались иностранные языки, особенно немецкий и французский, а всего она знала десять языков. Так как мать была категорически против обучения детей в школе, Леся систематически занималась под ее руководством с домашними учителями, но только на протяжении двух лет. «Все свои знания Леся добыла сама, — вспоминала ее сестра Ольга, — благодаря своей огромной тяге к ним и своему необычайно сильному и живому характеру…»

Первое стихотворение девочка написала в неполные десять лет под впечатлением горького известия об аресте и ссылке ее тетки Е. А. Косач. Оно и по сей день открывает любой сборник поэтессы и вовсе не напоминает детский стишок.

Ні долі, ні волі у мене нема, Зосталася тільки надія одна: Надія вернутись ще раз на Вкраїну, Поглянути ще раз на рідну країну, Поглянути ще раз на синій Дніпро, — Там жити чи вмерти, мені все одно…

Когда Лесе было 11 лет, случилась беда. Увлеченная фольклором девочка много часов простояла, наблюдая за крещенскими обрядами на реке Стыр, и жестоко простудилась. Промерзшие ноги, воспаление суставов, высокая температура, как оказалось, были злыми предвестниками «тридцатилетней войны» с туберкулезом, который вслед за костями поразил легкие и почки, довел до малокровия. Измученное болями, израненное операциями, вытяжками, гипсом, костылями тело — а в нем несломленная, чистая душа. «Я выйду одна против бури и стану — померяем силу!» — писала Леся в одном из своих стихотворений. Ее стойкость стала при жизни такой же легендой, как и не свойственная женщине сила стиха.