100 знаменитых судебных процессов
Шрифт:
В стране как раз широко развернулась кампания по борьбе с тунеядством, а Бродского, по сути, никто не знал. Обвинение подчеркивало, что призывает осудить не поэта, а бездельника и лодыря, говорящего «с клеветой и презрением о советском народе», «подонка, обманывающего молодежь». В «Вечернем Ленинграде» 14 марта появилась заметка «Суд над тунеядцем Бродским». Вскоре за рубежом подняли вопрос о преследовании поэта системой, а французский писатель Жан-Поль Сартр вообще в 1965 году заявил правительству СССР официальный протест по данному поводу. Дело в том, что «процесс Бродского» оброс таким невероятным количеством легенд и слухов, что разобраться в позиции сторон человеку, не присутствовавшему на заседании лично, не представлялось возможным. Так, например, только одних «подлинных стенограмм судебного разбирательства» насчитывалось едва ли не десяток, и все они противоречили друг другу. Масла в огонь подливали публикации «настоящих документов» и «свидетельств очевидцев»
В 1989–1990 годах ленинградский поэт и журналист Николай Якимчук собрал все документы по «делу Бродского»: сфальсифицированные редакцией журнала «Огонек» отчет и стенограмма Ф. Вигдоровой, письма и свидетельства 3. Тороповой, Н. Грудининой, Г. Глушанок, И. Инова, сфабрикованные кем-то телеграммы якобы «от Шостаковича» и «от Чуковского» и т. п. По ним был создан сценарий «фильмаразоблачения», снятого на «Леннаучфильме» режиссером Сергеем Балакиревым. Кроме того, Якимчук выпустил брошюру «Как судили поэта» (1990). Что ж, философствовать на тему прошлого было легко, поскольку, во-первых, времена изменились, а во-вторых, настоящие документы следствия и процесса в государственных архивах к тому моменту оказались уничтоженными за сроком давности. Однако впоследствии выяснилось, что три объемистые папки с подлинными бумагами по «делу Бродского» хранились у Лернера. Он утверждал, что не писатели добивались досрочного освобождения собрата по перу, а его дружина ДНД. Мол, повозился с неприкаянным поэтом немало, и в гонители Бродского его записали зря. Хотя. На те деньги, которые Иосиф Александрович периодически зарабатывал, прожить и впрямь было невозможно. В принципе, Бродский мог устроиться в газету, на радио, на телевидение, в издательство, но не захотел. Что ж, каждый человек вправе сам выбирать свою судьбу. Равно как и обязан нести ответственность за свой выбор.
После суда Иосифа Александровича выслали в забытую Богом деревню Норинскую (Архангельский край) «с обязательным привлечением к труду». Туда же совершенно неожиданно для него приехала Марина Басманова — виновница душевных мучений Бродского. Спустя полтора года (вместо назначенных судом пяти) он был досрочно освобожден. Любители творчества Иосифа Александровича пафосно заявляли, что «настойчивые защитники помешали бюрократии доконать поэта». Однако в этом случае решающую роль как раз сыграло ходатайство Лернера. 12 июня 1965 года он направил прокурору Дзержинского района письмо, в котором называл мастера пера «морально запутавшимся гражданином» и говорил, что в целях воспитательной работы «необходимо поставить вопрос о его досрочном возвращении из мест отбытия наказания», после чего определить Бродского на работу в какой-нибудь журнал. Лернер настаивал также на проверке материала, связанного с распространением лживой стенограммы суда, целью которой являлась «подмена истинной подоплеки наказания»: судили, мол, не тунеядца, а неугодного поэта. При этом глава ДНД подчеркивает, что сам Иосиф Александрович в этом никакого участия не принимал.
Спустя три месяца Бродский был освобожден, а вскоре у него родился сын. Но Марина Басманова снова ушла от него — уже навсегда. К тому же поэт продолжал сочинять «совершенно несоветские» стихи, и ему стали настойчиво намекать об отъезде из страны. Фактически Иосифа Александровича из СССР выдворили насильно. В июне 1972 года он перебрался на постоянное жительство за границу, в США. Перед отъездом поэт отправил письмо генсеку Брежневу, в котором были такие строки: «Я принадлежу русскому языку, а что касается государства, то, с моей точки зрения, мерой патриотизма писателя является то, как он пишет на языке народа, среди которого живет, а не клятвы с трибуны».
В январе 1990 года, на лекции в Сорбонне Бродский увидел среди студентов итальянку русского происхождения Марию Соззани. 1 сентября поэт и Мария сочетались браком, а спустя два года у них родилась дочь Анна Александра Мария. Друзья говорили, что последние пять лет жизни для Бродского были счастливее предыдущего полувека. Эпизод с судом, едва не искалечивший ему жизнь, поэт считал происками антисемитов и говорил: его судили потому, что он хотел жить «так, как мне это нравится, а не так, как это угодно коммунистам». Остаток жизни Иосиф Александрович провел в Нью-Йорке, являясь гражданином Америки; в 1987 году поэт стал лауреатом Нобелевской премии, которую ему вручил шведский король Карл XVI Густав. Поэт, признанный советским судом тунеядцем, достиг вершины, которая оказалась недостижимой для многих лояльных к советской власти литераторов.
Умер Бродский в ночь с 27 на 28 января 1996 года от инфаркта. Согласно последней воле поэта, его тело похоронили в Венеции, на острове СанМикеле, хотя когда-то в молодости он писал:
Ни страны, ни погоста
Не хочу выбирать —
На Васильевский остров
Я приду умирать.
(«Стансы»)
Но, уехав в США, поэт забыл об этих словах. Что ж, он имел право на это, поскольку считал себя обиженным «антисемитами и фашистами»,
не понимавшими, как можно писать об индивидуализме, презрев высокие патриотические чувства и пафос коллективизма. А о «деле Бродского» споры не утихают и по сей день. Но теперь это Иосифа Александровича уже не волнует.Василь Стус. Плата за слово
«Поэтом себя не считаю. Рассматриваю себя как человека, который пишет стихи», — писал о себе В. Стус. Но был он именно Поэтом, мастером слова, чьи поэтические строки созвучны шевченковским. «Поэт, который был последователем и учеником Рильке, поэтмистик, который, возможно, был наиболее духовным поэтом среди всех поэтов Украины XX столетия», — сказал о нем известный писатель, правозащитник, общественный деятель и друг поэта Е. Сверстюк. Стус был только поэтом и никогда — политиком. Однако 15 лет из отпущенных ему 47 Василь Стус провел в лагерных застенках Мордовии и Урала как политзаключенный.
Арест, следствие, суд, чтение приговора и, как итог, долгие мучительные годы заключения. Этот страшный путь Василю Стусу довелось пройти дважды, и это, возможно, самые драматические страницы его жизни. «Это последний акт драмы великого поэта и героя. И каждая роль, каждое слово важно в этой драме. Ведь потом уже почти ничего и не было: его добивали без свидетелей — за проявления обычной человеческой порядочности, за последовательную, бескомпромиссную честность», — писал Е. Сверстюк.
Впервые публично о своей гражданской позиции Василь Стус заявил 4 сентября 1965 года — в кинотеатре «Украина» в Киеве во время премьерного просмотра фильма С. Параджанова «Тени забытых предков». Тогда он, молодой аспирант Института литературы, поддержал организованный И. Дзюбой и В. Черноволом протест против арестов украинских «шестидесятников». Ровно через двадцать лет — 4 сентября 1985 года его не стало. И в эти два десятилетия мучений и борьбы вместилось все, что выпало на долю поэта — исключение из аспирантуры, работа сторожем и кочегаром, женитьба 10 декабря 1965 года, снова работа, увольнение, арест, суд, отбывание наказания в мордовских лагерях, тяжелая операция, снова арест и лагеря. Одновременно это были годы интенсивной творческой работы — как поэта и как переводчика. Еще в 1965 году Стус пробовал издать свою книжку «Круговерть». Впрочем, как и следующий его сборник «Зимние деревья», она не увидела свет. Впервые книга стихотворений поэта вышла в Бельгии в 1970 году, после чего В. Стус стал изгоем «системы». Уже тогда против неугодного поэта в КГБ собирали компромат и для ареста нужен был только предлог. После обыска в его квартире, где среди бумаг были найдены тексты «антисоветского содержания», Стус был арестован по обвинению в «антисоветской агитации и пропаганде». Это случилось 12 января 1972 года. В обвинительном акте Коллегии по криминальным делам Киевского областного суда сказано, что «подсудимый Стус, начиная с 1963 года. и до дня ареста, систематически изготовлял, хранил и распространял антисоветские клеветнические документы, которые порочили государственный советский и общественный строй, а также занимался антисоветской агитацией в устной форме». «Судебные процессы 1972–1973 годов на Украине — это суды над человеческой мыслью, над самим процессом мышления, суды над гуманизмом, над проявлениями сыновней любви к своему народу», — писал позднее В Стус в своем публицистическом письме «Я обвиняю».
В сентябре 1972 года суд приговорил Василя Стуса к пяти годам заключения и трем годам ссылки. Наказание заключенный Стус отбывал в мордовских и магаданских спецлагерях. Бесправие и постоянный надзор угнетали поэта, но именно в неволе он испытал новый творческий взлет. В лагерях и в ссылке Стус создал около 1000 стихотворений и 400 переводов. Но в тюремных условиях было легче написать, чем сохранить написанное. Во время лагерных «шмонов» все записи забирали, угрожая уничтожить. Это было для Стуса самым большим испытанием, поэтому он старался как можно больше стихотворений отослать в письмах домой. Поначалу это удавалось, позднее стало невозможным. Лишь голодовкой Стус добился 10-дневного отпуска, чтобы поехать в Донецк попрощаться с умирающим отцом.
Отбыв положенный срок, в августе 1979 года поэт вернулся в Киев. «В Киеве я узнал, что людей, близких к Хельсинкской группе, репрессируют самым наглым образом. Осудили Овсиенко, Горбаля, Литвина, потом расправились с Черноволом и Розумным. Такого Киева я не хотел. Понимая, что Группа фактически оставлена на произвол судьбы, я вступил в ее ряды, потому что просто не мог иначе. Психологически я понимал, что тюремные ворота уже открылись для меня, что вот-вот они закроются за мной снова — и закроются надолго. Но что я мог сделать? За границу украинцев не выпускают, да и не очень-то хочется заграницу, потому что кто же тут, на Великой Украине, станет голосом возмущения и протеста? Это уже судьба, а судьбу не выбирают.», — писал В. Стус. Поэт оказался прав, тюремные ворота действительно очень скоро вновь захлопнулись за ним.