1000 не одна ночь

– А надо было, чтоб они орали на КПП? Нам бы и связи не помогли, если б суки заголосили. Одной больше, одной меньше. Все равно сдохнут. Ты б не ментов боялся, а Кадира – бешеную псину. Лютая тварь он и опасная. Из песков появляется, как сатана, мать его.

– Кадир в другом месте рыскает сейчас. Там заварушка была у них. Сюда не сунутся. Здесь будет чисто, Асад сказал.

– Ты не трынди, Паша. Не чисто. Ты бабки, которые тебе дали для Аднана на откуп, спустил сразу. Нагрянет этот шакал и выгрызет нам кадыки на хер.

– Заткнись. Не каркай! Меня труп больше волнует. Марат неустойку возьмет с Надиры. Договаривались насчет девяти, а их восемь и вот это – не пойми что.

«Не пойми чем» была я. Пытаясь встать, копошилась и падала обратно навзничь, пока меня не поставили на ноги, приподняв за шиворот и тряхнув пару раз, чтоб не брыкалась. Физиономия того, кого назвали Слоном, приблизилась ко мне и всмотрелась в мое лицо, убрал мои волосы со лба и тут же отпрянул назад.

– Глаза жуткие у нее. А так ничего. Эти чурки любят беленьких, а она просто белоснежная.

Они все одеты в какую-то камуфляжную одежду, на головах намотаны светлые тряпки, и кожа обветренная лоснится от пота, через плечо висят автоматы или, что это за оружие, не знаю, я в нем не разбираюсь.

– Надира сказала – продать за сколько дадут. Она ее из-за давления Асада взяла, для количества. А вообще тощая, какая-то мелкая. Еще и не купит никто. Харэ пялиться на нее. Слюной изошелся, придурок. Вечно тебя на убогих тянет.

Слон продолжал меня рассматривать, а я, едва дыша, старалась не глядеть в его черные глаза с очень расширенными зрачками. От него воняло потом и сигаретами, а еще воняло какой-то дрянью, словно тухлятиной. Не по-настоящему, нет. Это мне казалось, что мразь, способная своих женщин вот так унижать и продавать, как скот, сгнила давно изнутри. И несет от нее, как от костей с тухлым мясом.

– Но что-то есть в ней… интересная сучка. Как нарисованная. Ты присмотрись получше, Паша. Ее б откормить и отмыть. Бляяяя, я б ее вые**л.

– Облезешь! Хобот свой попридержи. Я тогда ее и за сотню не протолкну. Она целка. Надира так сказала. Это ей добавит цены на рынке. Все, веди сучек мыться и переодеваться, а то воняют как падаль.

Женщины озирались по сторонам, смотрели то друг на друга, то на этих ублюдков. Нам всем сняли веревки с рук и, пиная прикладами между лопаток, погнали в какое-то помещение, похожее на полуразвалившийся склад. Я еще не поняла, где мы находимся, но местность была совершенно незнакомой, как и запахи, и природа вокруг. Словно мы где-то абсолютно в другой стране или измерении. Солнце припекало совсем не по-весеннему, а прожигало в темени дыру. И травы на земле нет, только стручки и кустарники полусухие с колючими цветами. Я содрала скотч и сделала глубокий вдох.

Внутри здания были лишь голые стены, кабинки и ржавые раковины. Я вдруг поняла, что это, кажется, заброшенная заправка, а не склад. Сзади через разбитые стекла окон было видно ржавые бочки с надписью «огнеопасно»… на… на нескольких языках. Но не на русском. Английский и арабский я узнала сразу, а еще один язык был похож на иврит.

– Что ты там рассматриваешь, тварь? Мойся давай. Времени нет вообще!

Прикрикнул Паша. Видимо, он главный у них. Я посмотрела на других девушек. Никто не раздевался. Все стояли у раковин и смотрели друг на друга взглядами полумертвых от ужаса животных. Хотя двое из них уже сняли одежду и натирали себя мылом, которое им швырнул главарь, посвистывая и щипая их за ягодицы и за груди. Потом посмотрел на остальных.

– Я сказал, сняли шмотки, сучки! Вы что – оглохли? Раздевайтесь, мойте свои щелки и сиськи, и чтоб от вас мылом пахло, а не воняло, как от шавок. Слон, дай шмотки, пусть переодеваются.

Слон швырнул мешок возле скамейки и снова уставился на меня.

– Я посмотреть хочу. Пусть снимает тряпье.

Мне стало до дикости страшно. Почему-то казалось, что этот жуткий боров со свиными глазами набросится на меня и сожрет.

– Давай, белобрысая. Не то сам раздену.

Я стиснула руками платье у воротника и смотрела в пол, моля бога, чтобы произошло чудо, и этот ублюдок убрался куда-то. Господи, помоги мне, пожалуйста. Я больше никогда не согрешу, не натворю ничего, я домой хочу… к маме хочу, Боженька, помогиии! Мне так страшно!

И в тот же момент в помещение забежал третий конвоир.

– Бляяя, Пашкаааа! У нас проблемы! Слышите? Отряд Кадира из пустыни сюда мчится. Пыль столбом на горизонте. Твари с КПП нас сдали! Просекли, что товар везем Асаду.

– Твою ж мать! Твоюююю ж гребаную маааать! Только этого дерьма нам сейчас и не хватало!

Главаря словно трясти начало, он платок свой с головы сдернул и лысину лоснящуюся протер. Сплюнул на пол.

– Я говорил тебе!

– Да заткнись ты, Слон! Заткнись, я сказал! Будем договариваться с арабским ублюдком… Твою ж мать, как не вовремя!

– Не мойтесь и не переодевайтесь. Вымажи их рыбьим жиром и сажей, снаружи зола от костров. Пусть от них несет, как от помойной ямы. Слышали, сучки? Быстро вышли на улицу, измазались в золе – волосы, руки.

– Нет у меня рыбьего жира, мать в этот раз захворала, в больнице она, не давала с собой. Нечем мне их вымазывать.

– Чееерт. Ладно. Будем надеяться, что пронесет.

– Ага, бля, пронесет. Тамир в прошлый раз остался без мизинца, и весь товар ему попортили. Бедуинские твари перетрахали всех телок. Все упали в цене. Одна сдохла.

– Ладно, я не Тамир и дела с Асадом веду только по бабам. Оружие ему не таскаю, наркоту не вожу. Мне нечего делить с Кадиром, я ему дорогу не переходил и врага его стволами и тротилом не снабжал. Так. Надо сучек обратно в фургон загнать, там вонь зверская. Может, заглянет арабская псина и носом покривит. Глядишь, и повезет – откупимся сигаретами да пойлом америкосским.

– А прошлая партия, Паш? Не помнишь те пару ящиков с зеленой пломбой? Говорят, потом две бедуинские деревни на воздух взлетели.

– Да ты заткнешься сегодня или нет? Рот не закрывается. Все, пошли наружу, сядем перекурить и пожрать. Типа не боимся его, просто привал сделали. Этих в машину и закроем.

Я краем глаза следила за ними, и сама начинала нервничать. Их страх перед каким-то Кадиром ничего хорошего не обещал. Нас могло ожидать нечто более худшее и страшное. Тем более меня. Я для них не представляла никакого интереса. Они могли избавиться от меня в любой момент. И еще я очень боялась Слона. Мне казалось, он сделает со мной что-то мерзкое. Что-то такое, после чего я никогда не оправлюсь. Я должна спрятаться. Пока они все там снаружи, я могу укрыться и попытаться сбежать… Только куда? Куда я сбегу? Я даже не знаю, где я, и у меня нет документов. Но я уже представляла себе, куда эти мрази нас вывезли. Мы уже давно пересекли территорию нашей страны, мои видения вовсе не видения. Нас обкололи наркотиками, и мы пересекли границу. Это синайская пустыня. Ее начало. Нас гонят к границе с Египтом.

Я посмотрела на других женщин, они послушно вымазывали лица сажей, лохматили волосы. Вываливали вещи в песке и золе.

– Ты чего стоишь? – крикнула мне одна хрипло, – жить расхотела? Делай, как они сказали. Они не так страшны, как тот, что сюда едет. Он лютая тварь. Я знаю, что говорю.

Я посмотрела на нее и взяла протянутую мне золу.

– Откуда знаешь?

– Не все здесь не по доброй воле. Некоторые сами на это пошли. Меня везут одному клиенту по личному заказу. Я уже здесь была. Меня депортировали. Спасли, так сказать.