1000000 евро, или Тысяча вторая ночь 2003 года

— Согласен. Почему нет? А кто еще, кроме вас, знает об этих поисках?

— Почти никто. Всего четыре человека. Все они мои давние знакомые. Проверенные люди.

— Тоже историки?

— Нет. Но люди приличные. Мы все знакомы между собой сто лет, практически с детства. Один из компаньонов живет прямо здесь, напротив Летнего сада. Можно сказать — в географическом центре Петербурга. Второй работает журналистом...

— Журналистом? — Вряд ли вы знакомы. Он работает в столь маленькой газетке, что ему даже не смогли выдать собственный компьютер.

Из рубки катера на палубу выбрался мужчина. На нем был мешковатый дождевик, капюшон которого закрывал почти все лицо. Шел он, крепко держась за поручень.

Словно впервые шагал по палубе при бортовой качке.

Тоже мне, флибустьер, блин, речных просторов. Рыбачить он, что ли, здесь собрался? Вроде бы, вон, в руках у него удочка... или нет?

Проследив за моим взглядом, профессор перевалился на стуле и обернулся. Одной рукой он придерживал дорогую оправу своих очков. Человек на катере пошире расставил ноги и распрямился во весь рост.

Удочка еще раз блеснула у него в руках металлическими поверхностями.

И тут я понял.

— Ложись!

Профессор все еще держал пальцами дужку очков:

— Постойте... это же... мы как раз только что о нем...

— ЛОЖИСЬ!

Я попытался прыгнуть к нему через стол. Но опоздал. Чашки беззвучно свалились на землю, но еще беззвучнее хлопнули оба выстрела. Словно два хлопка в ладоши. Словно два хлопка одной ладоши.

Оставив полосу белой пены, катер унесся в сторону Большой Невы. А в руках у меня грузно оседал на землю профессор Петр Ильич Лефорг. Совершенно мертвый.

Вокруг дырочек на его дорогой рубашке расползались два темных пятна.

Я закрыл книжку и вышел из вагона. Мы прибыли на станцию «Гостиный Двор» и машинист объявил, что все, дальше поезд не идет, а мне дальше и не было нужно.

Эскалатор был почти пуст. По дороге домой я зашел в магазин и купил упаковку пельменей «Сам Самыч». День был окончен. В нем не оставалось ни капельки интересного... ни капельки смысла. Разве что прочитать еще главу дурацкого детектива.

Вчера я сдал машину в шарашкину контору, занимавшуюся кузовными работами. Дело в том, что, всего на полчасика оставшись без моего присмотра, жена умудрилась раскурочить в нашем автомобиле всю левую, водительскую, дверцу.

Дверцу предстояло полностью заменить, покрасить и дождаться, пока краска высохнет. Ремонтники обещали сделать все быстро, но все-таки не быстрее чем за несколько дней.

Без машины мне было плохо. Приходилось ездить на метро и читать такие вот романчики.

Глава 2. ЧЕРНОЕ СЕРДЦЕ, БЕЛАЯ ВЕРБЛЮДИЦА

Утверждают, согласно рассказам людей (но Аллах лучше знает!), что у молодого ас-Сакалибы было черное сердце.

А после того: воистину, сказания о древних стали назиданием для последующих, чтобы видел человек, какие события произошли с другими и поучался на них, воздерживаясь от греха.

Ас-Сакалиба учился в Ленинграде, но на каникулы приезжал в родные кочевья. Люди из его племени и даже из других селений съезжались все вместе, чтобы устроить для него пир.

Чего только не было за тем столом! И кускус, и истекающий соком мак-любэ, и баклажаны с горохом, и сирийский салат, и намак-пара, и целые блюда с поджаристыми мург дилли. Но больше всего молодой ас-Сакалиба, у которого было черное сердце, любил мясо верблюда из которого его мама готовила пирожки.

Пиры длились подолгу, а когда подходило время молодому ас-Сакалибе возвращаться в Ленинград, он садился в поезд и махал родным рукой.

Стипендия у ас-Сакалибы была мизерная. Ему нравились ленинградские девушки, а он им не нравился, и, когда ас-Сакалиба приглашал девушек попить пива, они отказывались, советовали ему идти одному.

Ас-Сакалиба не мог пить пиво один, без девушек: у него не было денег. А кроме того, в Ленинграде не продавали мясо верблюдов, и он очень по нему тосковал.

Так продолжалось три года. За это время Ленинград даже успели переименовать в Петербург. Когда же ас-Сакалиба сдал сессию после третьего курса и вернулся в родные кочевья, сердце его разрывалось от горя, ибо он не мог более сдерживать себя — так хотелось ему полакомиться верблюжатиной.

Как обычно, пиры по случаю его возвращения длились не один день, и даже не одну неделю. Соседи и родственники преподнесли ему подарки, а ас-Сакалиба одарил их. Короче, все кончилось так, как только и могло кончиться: придя к кассам железнодорожного вокзала, бедный студент понял, что у него не хватает денег уехать обратно в Питер.

Когда его брат Сейф ад-Даула увидел, что юноша бледен и не находит себе места, то спросил:

— Что с тобой, брат мой?

Ас-Сакалиба не хотел отвечать и признаваться, что его печалит, однако признаваться пришлось. Он поведал о своем горе брату, и тот сказал:

— Брат мой! Ехать на поезде, конечно же, лучше, но раз ты профигачил все деньги на разную ерунду, то я помогу тебе. В моем стаде есть белая верблюдица, которой нет равных во всех близлежащих кочевьях и которая носит имя Шехеб, что значит «Носящая во лбу звезду». Я дам тебе ее, но поклянись, братка, что, как только ты доедешь до своего общежития, ты сразу же отпустишь верблюдицу домой, ни на секунду ее не задержишь.

— Хорошо, брат, я обещаю.

— И еще одно. Когда вы доберетесь до места и ты увидишь, что общежитие уже близко, то соскакивать с белой верблюдицы ты должен только на правую сторону, но ни в коем случае не налево. Клянешься ли ты, брат мой?

Ас-Сакалиба ответил: «Клянусь!» — и его брат, благородный Сейф ад-Даула, велел привести самую драгоценную из своих верблюдиц — ту, что носила во лбу звезду.

Тяжело было на сердце у благородного юноши, но что ему оставалось делать — ведь иначе его брат ас-Сакалиба, у которого было черное сердце, не смог бы продолжить образование, а ведь на него уходила куча денег.

Братья обнялись, ас-Сакалиба вскочил на верблюдицу и отправился в Петербург.

Рассказывают далее, что до общежития юноша с черным сердцем доехал в понедельник по миновании двенадцати ночей с начала месяца раби.

Когда они приблизились к входу, драгоценная верблюдица начала подволакивать ноги и трястись, давая ас-Сакалибе понять, что пора слезать. Но коварный юноша только стегал ее все сильнее. Верблюдица пыталась вырваться, но тщетно.

В конце концов студент так сильно натянул поводья, что животному стало нечем дышать, и оно задохнулось, погибло.

Ас-Сакалиба и его подоспевшие однокурсники втащили тушу белой верблюдицы в свою комнату, на третий этаж общежития. Сочные горбы они сразу же съели сами, а оставшееся мясо нарезали ломтями и открыли в городе первый шаверма-бар. Так было положено начало шавермовому бизнесу в Питере.