11 сентября и другие рассказы
Шрифт:
— Неужели вы всё израсходовали? — спросила провизорша, хорошо запомнившая оптового покупателя.
— Конечно, — ответил Илья, — я ведь должен был обслужить всех своих киевских знакомых, а на плодородной украинской почве эти штуки пока ещё не растут.
Девушка удивлённо посмотрела на него, а Илья, поняв двусмысленность фразы, засмеялся.
— Меня ваши успехи не интересуют, — недовольно сказала она.
— Это мои неудачи, — возразил Илья, — я ведь играю роль мальчика на побегушках, — и он рассказал, для чего ему понадобились контрацептивы в таких количествах. Так начался их короткий роман, развитию которого помешал тот же самый дефицит, докатившийся до Москвы. Илья не мог поверить, что провизорша не в состоянии достать то, что по его мнению было предметом первой необходимости. Он хорошо знал законы
— Если я опишу всё это, вам не сносить головы, — сказал Илья, исполняя взятую на себя роль.
— Мне уже всё равно, я скоро перехожу на другую работу. Моим преемником, наверно, будет начальник цеха, он и покажет вам производство, а потом если вы зайдёте ко мне, я вам дам образцы нашей продукции. Ведь вы же ради этого приехали?
Илья дипломатично промолчал.
Технологический процесс на фабрике напоминал картину мануфактуры XVIII века. Начальник цеха, проводивший экскурсию, показал Илье несколько грязных помещений с допотопными станками, рассказал о планах на будущее и, остановившись около аккуратно одетой девушки, сказал:
— Это студентка заочница, победительница соц. соревнования и рационализатор производства. Её зовут Надя. Можете взять у неё интервью.
— В чём состоит ваша работа? — спросил Илья.
— Главная часть — это поддерживать чистоту, потому что наша продукция используется на самом деликатном месте.
— А не главная?
— Всё остальное легко. Видите деревянную трубку?
— Да.
— По ней поступает сжатый воздух. Я надеваю на неё презерватив, надуваю его до двух атмосфер, выдерживаю пятнадцать секунд и если он не лопается, отправляю в упаковочный цех. Деревянную трубку мы называем бревно с глазами, а весь процесс — надувательством.
— Почему?
— Потому что презервативы надо проверять на трение, так сказать в рабочем режиме, — она посмотрела на Илью, ожидая его реакции.
— Наверно, — согласился он.
— Вот видите, Александр Николаич, — обратилась Надя к начальнику цеха, — что говорят представители центральной прессы о моём предложении, а уж они-то в этом деле толк знают. Подумайте.
— Если бы оно было единственным, я бы и подумал, но у тебя их тысячи, у меня просто времени нет.
— А что вы ещё предлагаете? — спросил Илья.
— Ещё вместо бревна с глазами я хочу использовать вот это, — она достала из выдвижного ящика очень хорошо выполненный деревянный макет фаллоса, поставила его рядом с конвейером и ласково погладила.
— Зачем?
— Работать приятнее.
— Тогда ваши сотрудницы не будут получать удовольствия от семейной жизни, — сказал Илья, — одно дело надевать презерватив на трубку и совсем другое, — он кивнул на деревянный макет, который был раза в полтора больше своего среднестатистического прототипа, — вот вы, например, сколько штук успеваете проверить за одну смену?
— Около двух тысяч.
— Это почти четыре в минуту, — прикинул он, — каково было бы вам заниматься любовью, после целого дня такой работы.
— Скучно, — согласилась она, — ведь я за год проверяю на прочность гораздо больше презервативов, чем любая женщина за всю жизнь.
— Мне что, уйти? — спросил начальник цеха.
— Ну, зачем же, — ответила Надя, — постойте, будете свидетелем.
Илья встречался с Надей несколько лет. За это время она окончила
институт, стала заведующей производством и привела фабрику в образцовый порядок, а в качестве награды её выбрали в депутаты местного совета. Когда они женились, Надя была уверенной в себе женщиной, быстро делавшей карьеру, а Александр Николаевич действительно был свидетелем на её свадьбе. Она единственная не боялась вставлять ему шпильки, хотя он к тому времени занял директорское кресло и имел очень сильное влияние в министерстве. Он с большим трудом получил деньги на немецкую автоматическую линию с электростатическим тестированием и сам поехал закупать оборудование. Лишь одно осталось прежним — дизайн упаковки. Когда линию запустили, он пригласил на фабрику работников министерства. На встрече с ними он в числе прочих успехов указал на то, что рабочие за последнее время стали более сознательными и теперь уже не воруют продукцию как раньше.— Нашёл чем хвастать, — заметила Надя, — мало того, что наши презервативы никто не покупает, теперь их даже и не воруют.
Когда Надя уезжала в Америку, директор фабрики пришёл проститься. С собой он принёс большую сумку.
— Что это, — спросила Надя.
— Это доказательство того, что ты не права, — ответил он, — воруют нашу продукцию, ещё и за границу вывозят.
— Нет, я их не возьму. Что мне с ними делать?
— Продашь в тяжёлую минуту.
— А если спросят где взяла?
— Скажешь, что тебе подарили за многолетний добросовестный труд.
— Тогда ответственные товарищи могут поинтересоваться, чем я занималась.
— Не беспокойся. В случае чего я засвидетельствую, что ничего противозаконного ты не делала, а презервативы тебе действительно подарили. Это вещь необходимая во всём мире, а на Западе она стоит гораздо дороже, чем у нас. Я-то знаю, я в Германии был, приценивался. Ты ещё хорошие деньги заработаешь. Послушай старика, — и он против её воли всунул свой подарок в чемодан.
На таможне офицер, ткнув пальцем в аккуратно перевязанные пачки, спросил:
— Что это такое?
— А вы сами не видите? — удивился Илья.
— Вижу, поэтому и спрашиваю. Никто из ваших с собой это не берёт.
— Кому не надо, тот не берёт, а мне ещё пока надо. Если хотите, я и вам могу дать несколько штук.
— Нет, не хочу, у меня из-за них и так несчастный случай произошёл. Вернее два, один мужского рода, один женского.
— Это новые образцы, сделаны по последнему слову техники.
— Нет, всё равно не надо.
После экскурсии в Помпеи Илье захотелось прокатиться по другим городам Италии и он позвонил спонсору, чтобы занять денег. Тот, однако, сказал, что у них произошла какая-то бюрократическая неувязка и всем эмигрантам, направляющимся в Миннеаполис, придётся ещё пару месяцев пожить в Риме, но это даже к лучшему, потому что у них будет время не торопясь осмотреть страну.
— А ты можешь мне одолжить на это деньги? — спросил Илья.
— Неужели тебе не хватает?
— Конечно, нет, пособие выдают только на жизнь, а работать нам здесь официально запрещено, вот я целыми днями и маюсь, не знаю, что делать.
— Это вечная проблема, когда есть время, нет денег, когда есть деньги, нет времени, а когда есть уже и то и другое, нет сил. К сожалению, я не могу тебе помочь, я сейчас сам на мели.
— Вот гад, — подумал Илья, вешая трубку, — катается как сыр в масле и говорит, что на мели.
Зимой в Травояниках жизнь замирала. Местные не знали чем заняться, и прогулка по русскому рынку была одним из немногих развлечений. Они шли на базар как на спектакль и, покупая ненужную им безделушку, отчаянно торговались из-за каждой лиры, а потом выбрасывали покупку, не доходя до дома. Илья с удовольствием слушал их удивительный язык, мягкий и мелодичный, как песня. Ему нравилась Италия, а в ней больше всего нравились женщины. Они как будто специально соблазняли эмигрантов и приходили на рынок, одетые как на парад мод. Сверху — дорогая шуба нараспашку, а под ней кофточка с глубоким декольте и микро-юбка, которая почти ничего не прикрывала. Конечно, мужчин это настраивало на романтический лад и их знаки внимания не оставались незамеченными. Илья знал о нескольких романах. Язык похоти и флирта не требовал перевода.