12 великих античных философов
Шрифт:
Что касается Феравла, то он пригласил к себе сака, подарившего ему коня, и угостил его на славу. Когда же они покончили с трапезой, Феравл наполнил кубки, которые он получил от Кира, и, выпив за здоровье гостя, подарил их ему. Видя множество прекрасных покрывал, роскошную обстановку и массу слуг, сак задал хозяину вопрос:
– Скажи мне, Феравл, ты и на родине у себя принадлежал к числу богатых?
– Каких там богатых, – отвечал Феравл. – Я был как раз из тех, кто живет трудом своих рук. Мой отец, сам работая не покладая рук, едва мог содержать меня и дать воспитание, какое полагается мальчикам. А когда я подрос, он никак уже не мог прокормить меня, не понуждая к работе, и потому отвел меня в деревню и велел трудиться. [1304] С тех пор, пока отец был жив, я уже сам содержал его, вскапывая и засевая ничтожный клочок земли, который, впрочем, был не так уж плох и даже отличался своеобразной справедливостью.
– Какой же ты счастливец, – воскликнул сак, – и вообще, и потому в особенности, что стал богатым из бедного! Ибо, я думаю, тебе сейчас гораздо приятнее быть богатым потому, что ты разбогател после страшной нужды.
– Неужели ты полагаешь, сак, – возразил на это Феравл, – что жить мне стало настолько же приятнее, насколько я стал богаче? Тебе неведомо, конечно, что я ем, пью и сплю теперь ничуть не сладостнее, чем тогда, когда я был беден. Оттого, что всего у меня вдоволь, я получаю лишь одну выгоду: больше надо сторожить, больше раздавать другим, больше испытывать беспокойства от всяких забот. Ведь нынче множество слуг требуют от меня еды, питья и одежды, а некоторые еще нуждаются в помощи врача. А то приходит кто-нибудь и приносит остатки овцы, разорванной волками, или быка, свалившегося в пропасть, или сообщает, что на скот напала чума. Так что, – заключил Феравл, – кажется мне, что теперь из-за моего богатства у меня больше огорчений, чем раньше было из-за нужды.
– Тем не менее, клянусь Зевсом, – сказал сак, – когда богатства твои в сохранности, вид их доставляет тебе гораздо больше радостей, чем испытываю их я.
– Все-таки, сак, – заметил Феравл, – не так приятно владеть богатством, как тягостно потерять его. Ты сам поймешь, что я говорю правду. Ведь среди людей богатых ты не найдешь таких, кого избыток удовольствий заставит проводить ночи без сна, тогда как любой, кто лишится чего-нибудь, не сможет глаз сомкнуть от огорчения.
– Да, клянусь Зевсом, – подтвердил сак, – но и среди тех, кто получает что-либо, ты не увидишь таких, кто от пущей радости впал бы в дремоту.
– Это верно, – согласился Феравл. – И если бы владение богатством доставляло столько удовольствия, сколько его приобретение, то богачи были бы гораздо счастливее бедняков. Но в том-то и дело, сак, что тому, кто много имеет, много приходится и тратить и на богов, и на друзей, и на гостей. Между тем, кто сильно радуется деньгам, тот, можешь быть уверен, сильно огорчается, когда должен их истратить.
– Наверное это так, клянусь Зевсом, – промолвил сак. – Но я-то к числу таких не принадлежу; напротив, я считаю, что счастье в том и состоит, чтобы, имея много, много и тратить.
– Тогда, ради всех богов, – воскликнул Феравл, – почему бы тебе сейчас же не стать счастливым человеком и не сделать меня таким же? Возьми все эти богатства и владей и пользуйся ими, как хочешь, а мне только выдели содержание, как гостю какому-нибудь, и даже более скромное, чем гостю: мне будет достаточно, если ты уделишь мне долю того, что будешь брать себе сам.
– Ты шутишь, – сказал сак. Однако Феравл поклялся, что он говорит вполне серьезно.
– Более того, сак, я добьюсь для тебя от Кира позволения не являться ко двору и не служить в войске. [1306] Оставайся дома и наслаждайся богатством, а я выполню наш долг и за себя и за тебя. Мало того, если я получу еще какую-нибудь награду за службу Киру или за участие в каком-либо походе, я передам ее тебе, чтобы ты распоряжался еще большим достоянием; только избавь меня от всех этих забот. Если я буду свободен от них, то тем самым, я убежден, ты окажешь огромную услугу и мне и Киру.
После такого разговора они так и порешили и стали действовать соответственно. При этом один был уверен, что он обрел счастье, потому что получил в свое распоряжение большое достояние, а другой считал себя на вершине блаженства, потому что ему посчастливилось найти управляющего, который предоставлял ему досуг для занятия тем, в чем он находил удовольствие.
Натуре Феравла была свойственна любовь к друзьям; более того, он считал, что нет ничего столь приятного и полезного, чем выказывать заботу о людях. Он был убежден, что из всех живых существ человек в особенности наделен чувством долга и благодарности. Ибо он видел, что на похвалу люди охотно отвечают похвалою, а за услуги стараются отплатить услугами; что тем, кого они знают как своих доброжелателей, они отвечают преданностью и не способны на враждебное чувство к таким, в чьей любви к себе они убеждены; что из всех живых существ они отличаются наибольшей склонностью воздавать
своим родителям благодарностью за их заботы и при жизни их и после смерти; прочие же существа, как он знал, гораздо неблагодарнее и бесчувственнее людей. Поэтому Феравл чрезвычайно радовался, что у него будет теперь возможность, освободившись от заботы об имуществе, целиком посвятить себя друзьям; в свою очередь, сак был доволен тем, что отныне он мог, владея многим, многим и пользоваться. Сак любил Феравла за то, что тот всегда что-нибудь приносил в дом, а тот – сака за готовность все принять и не докучать ему, несмотря на растущие заботы об увеличивавшемся состоянии. Вот так они с тех пор и жили.Глава IV
Совершив жертвоприношение, Кир тоже устроил пир в честь своей победы и пригласил на него тех своих друзей, которые ревностнее остальных стремились содействовать блеску его власти и проявили больше всего почтения и преданности. Вместе с ними он пригласил также мидянина Артабаза, армянина Тиграна, гиппарха гирканцев и Гобрия. Что касается Гадата, то он распоряжался скиптродержцами Кира и всем распорядком дворцовой жизни. Поэтому, когда у Кира обедали гости, Гадат не садился за стол, а был в хлопотах, но когда они были одни, он обедал вместе с Киром, потому что тот находил приятным его общество. За эту свою службу Гадат удостаивался многих великих почестей от Кира, а благодаря Киру и от других. Когда приглашенные явились на обед, Кир стал усаживать каждого не как придется, но кого больше всех ценил, того посадил по левую руку, потому что сам был открыт для нападения больше с этой стороны, чем справа; [1307] следующего за ним по степени уважения он посадил По правую руку, третьего – снова по левую, четвертого – опять по правую; и если у царя бывает больше гостей, то они рассаживаются дальше в таком же порядке. Показывать степень своего уважения к каждому Кир находил полезным по той причине, что там, где убеждены, что лучший не удостоится ни восхваления, ни награды, – там люди не проявляют взаимного соперничества, а где лучший пользуется очевидным преимуществом, там все с величайшим усердием вступают в соревнование. Таким образом, Кир старался показать свое предпочтительное отношение к лучшим, начиная уже с распределения мест, как сидячих, так и стоячих. Однако, отводя кому-либо определенное место, он не давал его навечно; напротив, он считал справедливым, чтобы человек за свои доблестные дела продвигался на более почетное место, а за нерадивость отодвигался назад. При этом он считал для себя позором, если занимавший первое место не оказывался наделенным у него и большими пожалованиями. Как нам известно, такой порядок, установленный при Кире, существует и поныне.
За обедом Гобрий нашел удивительным не то, что у Кира, как у великого властителя, все на столе было в великом изобилии; удивительным ему показалось другое – то, что Кир при всем его могуществе ни одно из блюд, которые ему хотелось отведать, не съедал один, но обязательно просил присутствующих также их отведать, а нередко, как видел Гобрий, он даже и некоторым отсутствующим друзьям посылал такие кушанья, которые ему самому понравились. Поэтому, когда обед кончился и Кир разослал со своего стола все оставшиеся в большом количестве лишние кушанья, Гобрий сказал:
– Прежде, Кир, я считал, что ты превосходишь остальных людей более всего способностями полководца, но теперь, клянусь богами, я думаю, что ты еще больше, чем военной мудростью, превосходишь их человечностью.
– Это так, клянусь Зевсом, – подтвердил Кир. – К тому же мне гораздо приятнее отличаться добрыми делами, чем успехами полководческими.
– Почему же? – спросил Гобрий.
– Потому, – отвечал Кир, – что в одном, чтобы отличиться, надо причинять людям зло, а в другом – добро. Немного спустя, когда все уже подвыпили, Гистасп спросил Кира:
– Не прогневаешься ли ты, Кир, если я спрошу тебя о том, что мне так хочется узнать от тебя?
– Конечно нет, клянусь богами, – отвечал Кир, – напротив, я был бы недоволен, если бы заметил, что ты молчишь о том, о чем хочешь спросить.
– Тогда скажи мне: разве я когда-нибудь не приходил по твоему зову?
– Оставь, что ты говоришь, – запротестовал Кир.
– Но, может быть, я откликался на твой зов слишком неспешно?
– Отнюдь нет.
– Может быть, я не исполнил какого-либо твоего приказания?
– Мне не в чем тебя упрекнуть, – сказал Кир.
– Ну а то, что я делаю, – замечал ли ты хоть раз, что я что-нибудь выполнял неохотно или без удовольствия?
– Нет, ни разу, – подтвердил Кир.
– Отчего же тогда, ради всех богов, Кир, ты распорядился, чтобы Хрисанта посадили на более почетное место, чем меня?
– Сказать тебе? – спросил Кир.
– Всенепременно, – ответил Гистасп.
– А ты, в свою очередь, не обидишься на меня, услышав правду?
– Я буду только рад, если узнаю, что мне не чинят нарочитой обиды.