12

С руками я разобрался просто - выдернул большие пальцы из суставов и освободил "похудевшие" кисти от браслетов. Жаль, что с ногами так нельзя. Жгуты пришлось наложить выше оков, и секунду я соображал, как лучше резануть. Голень выглядела проще, чем щиколотка, поэтому...

Чик и чик!

Плоть не металл. Кожа, мышцы и кости легко расступились под наполненным чакрой лезвием. Меч даже подсушил обрубки - крови пролилось совсем мало. Ещё две секунды на то, чтобы выдернуть ноги из браслетов и запечатать тело.

Ух! Гора с плеч.

– Санта! Я закончил. Иду наверх.

– Что с Шисуи?
– Фугаку явно волновался за родича.

– Ну-у...

Как говорит Сенджу: "Одно из двух - или умрёт, или выживет".

Сёши и жизненные трудности

– Пальцы!

Хлестнули по глазам...

– Локоть!

С хряском влетел в висок...

– Добивай!

Согнувшийся противник смачно получил по загривку.

Дыщ! Он не стал смягчать последний удар и разлетелся белым облаком.

– Закончили!
– скомандовал Итачи.

– Оу...
– признаться, я был разочарован, - спасибо за урок, сэмпай.

Как-то неожиданно быстро. Только-только размялись, самую малость позанимались и уже всё.

– Прости, Сёши-кун, - в суховатом голосе Итачи прорезалось что-то похожее на виноватые нотки, - сегодня мне нужно уйти пораньше. Ты мог бы остаться дома?

– Да. Конечно.

Теперь, когда Шисуи смирно лежал на больничной койке, глотая полезные для здоровья пилюльки и порошочки, опасность того, что малолетний дуроплёт Учиха чего-нибудь отчебучит, вроде как миновала. По-хорошему, мне следовало объявить официальную свободу попугаям и вернуть своего мини-охранника в сумрачную юдоль АНБУ, но я отчего-то медлил.

Уже обуваясь в гэнкане, Итачи уточнил:

– Завтра как обычно?

– Ага. Увидимся утром.

Я проводил Учиха до ворот, запер замок и зажмурился.

Завтра. Как обычно.

Завтра будет месяц. Четыре недели бесплодных поисков.

Попытки... Пробы... Чакра Катсую... Советы других шиноби... Новые пробы... Таблетки... Рабочие записи Нидаймё...

И ни единого отклика в ответ.

После полнолуния отец скомандовал "отбой!" и вышвырнул меня из подземелий. Я потопал домой без возражений. Все возможные осмысленные действия были проделаны не дважды и не трижды - сотни раз. Ломиться куда-то наобум? А толку?

Я запретил себе гадать о том "что будет, если..." и затаился в неопределенности.

Утро спасала школа. Неуёмные одноклассники и учителя не давали впасть не то что в меланхолию, но даже в элементарную задумчивость. Вторую половину дня забирали тренировки: короткие и длинные ката, свободная практика - кумитэ и джигэйко, управление чакрой и отработка ниндзютсу... Если под рукой не оказывалось наставника, согласного выбить из меня лишнюю дурь, - переживания тупо заколачивались кулаками в макивару. Вечерами, когда возвращался Какаши, я уже был относительно вменяем, и мог поболтать о пустяках или тихо посидеть рядом.

Кстати, в школе назавтра задали сочинение, надо бы...

...С мыслями о домашке я и вынырнул из темноты.

Упс! Давненько такого не случалось.

Я помнил, как поднимался наверх, в свою комнату. А теперь вот сижу, опираясь спиной на столб тренировочного зала. Сколько же времени выпало? Час? Или больше?.. Голова кружится, как с голодухи... Светлые доски пола вокруг меня ухряпаны зловещими чёрными пятнами, усыпаны писчими перьями и почему-то булавками, что наводит на определённые мысли.

Взглядом я поискал ещё улик. И немедленно нашёл. Испачканную тряпку, чуть поодаль линейку, спутанные комки ниток... и наконец, сorpus delicti - красноречивое свидетельство падения остолопа во тьму. Здоровенный квадрат бумаги, склеенный из нескольких листов для черчения, на котором чья-та (чья же?) рука изобразила...

Мандалу?

Наверное. Просто не знаю, как по-другому назвать хаотическую галактику из тысяч символов, крохотных треугольников и причудливо рассыпанных точек.

Рисунок действовал на зрение. Оставаясь неподвижным, он словно пытался выделить себя из плоскости листа - сдвинуться вверх, углубиться и растечься вширь. Чёрные элементы едва заметно покачивались, уплотняясь и разрежаясь. Пульсирующая геометрия оптической иллюзии мягко затягивала внимание в центр и снова отпускала его бродить по окраинам фигуры.

Даже не верится, что я смог изобразить что-то настолько сложное.

Почерк происходящего был знакомый, но ситуация требовала уточнения. Кое-кто обещал упрятать скрижаль подальше, минимум до тех пор, пока мне не исполнится пятнадцать. Так откуда дровишки? Спросить у сестры?

Но первым спросили у меня.

– Что вы начертили, сенсей?

Незнакомый надтреснутый голос прозвучал из-за спины. Я поморгал, стряхивая наведённый живописью морок, и обернулся. Стену ненавязчиво подпирал седой как лунь старикан с перемотанной головой.

С некоторым трудом разлепив губы, я ответил:

– Чакру.

Приоритеты поменялись. Тысячелетний камень мог и подождать. А вот какого чёрта в МОЁМ доме делает Шимура Данзо?!

Хатаке Какаши, Хокаге, Учиха Шисуи и некоторое количество откровенности

Проходя по коридору госпиталя, Като подробно объясняла, что можно и чего нельзя делать со спасённым Учиха. Джирайя покладисто кивал. Я плёлся следом, изображая охрану и размышляя над вчерашним разговором. Небрежное предложение попасть в число личных учеников каге, сделанное как бы между делом, маяло меня второй день. Очевидной привлекательностью и вопиющей отвратительностью.

Задача. С одной стороны, отшельник - наставник от бога и человек, которого я уважаю... пожалуй, что больше всех. С другой, стоит ли обучение добровольной кабалы? С тем же успехом можно написать у себя на лбу ВЕРОЯТНЫЙ ПРЕЕМНИК. Лет через пять начнётся неизбежное нытьё о том, что какому-нибудь старичку хочется покоя, и пора бы молодым подставлять шею под хомут. Очень надо!

Я попросил неделю на раздумья, получил её и теперь думал.

Интересно, что расскажет Учиха.

Шисуи приходил в себя долго и трудно. К истощению добавились последствия мнимой смерти, раны и действие гекияку. Я немного переживал за самолично отчекрыженные ноги, но Като сказала, что с ними всё хорошо. Гораздо больше неприятных последствий оказалось у разнообразной химии, которой люди Шимура пичкали пленника несколько дней подряд.

В палате было темновато. Правый шаринган Учиха потерял, а уцелевший левый до сих пор оставался воспалённым и болезненным. Зная, какие неописуемые ощущения выдаёт перенапряжённый глаз, я искренне пожалел горемыку. Сейчас ему ещё достанется.